Хьюберт на миг прикрыл глаза, ибо хотя Церковь официально не одобряла coup de grace, никто не посмел бы отрицать этого обычая… И это было предпочтительнее, чем перспектива продолжительной агонии для Мердока.

— Тогда именно вы должны исполнить это, мастер Ориэль, — внезапно заявил Хьюберт. — Во имя милосердия, умоляю вас, вы имеете для этого средства, вы можете сделать его кончину легкой.

Ориэль смело встретил взгляд Хьюберта.

— Я могу, но, клянусь спасением своей души, я этого не сделаю, — сказал он. — Как Целитель я обязывался дарить жизнь, а не отнимать ее. Пусть кто-нибудь другой сделает это.

— Но…

Хьюберт повернулся к Джавану, чтобы тот поддержал его, но король лишь покачал головой и дал знак Ориэлю подойти к нему.

— Не обращайтесь ко мне, архиепископ, меня вся эта ссора не затрагивает, но если вы заставите меня вмешаться, то я тоже вспомню многое, за что Мердок должен держать ответ, и могу счесть, что он еще не заплатил по счетам, даже если агония его продлится долгих полгода.

С этими словами он собрал свиту и развернулся, чтобы покинуть ристалище вслед за Хрориком и Сигером. Мердок стонал, лежа на земле, а его сыновья и друзья толпились вокруг, гадая, что же им теперь делать.

Час спустя Мердок Картанский, изнывая от боли, вытянулся на постели, которой предстояло стать его смертным ложем. Он скрипел зубами от непереносимой, жгучей боли в животе, усиливавшейся с каждым вздохом. Рядом его жена, с которой они прожили вместе более двадцати лет, смачивала его лоб влажной тряпицей, однако ее ухаживания не столько облегчали боль, сколько раздражали раненого. Она хотела ему только добра, и он был признателен ей за эту преданность, однако огонь, который пожирал его изнутри, было не погасить никакой водой.

И Мердок сознавал, что с каждым часом ему будет делаться все хуже. Уже сейчас агония была нестерпимой.

Военный врач лорда Альберта и придворный лекарь пытались дать ему успокоительное перед тем, как начать заниматься с больным — ибо даже срезать с него одежду и доспехи было невероятно трудно — но Мердок не стал пить это снадобье, вцепившись зубами в кусок кожи, чтобы не закричать в голос, когда они принялись обрабатывать раны.

Они как могли старались обойтись с ним помягче, но все равно он потерял сознание от боли задолго до того, как они дошли до раны в животе… Впрочем, это было и к лучшему, поскольку все, на что они оказались способны — это омыть вывалившиеся внутренности теплой водой, вложить их обратно в рану, наложить сверху чистую льняную ткань и замотать широкой белой повязкой. Все прекрасно сознавали, что это ничему не поможет, но, по крайней мере, повязка удерживала внутренности, не давая им вновь выпасть наружу. Если бы не эта рана, то ногой они бы занялись всерьез, не ограничиваясь лишь перевязкой, возможно, даже попытались бы сшить рассеченное сухожилие, однако сейчас не было смысла тратить на это силы, поскольку хромота менее всего должна была беспокоить теперь Мердока Картанского.

Он пришел в себя, когда они заканчивали возиться с его ранами и смывали с тела кровь и грязь. Затем ему помогли надеть прохладную белую рубаху, которой, скорее всего, предстояло вскоре стать его саваном. Он знал это, и они это знали, но все же сделали все необходимое… словно способны были хоть на что-то еще помимо того, чтобы продлить его агонию.

Боль в животе по-прежнему оставалась нестерпимой. Это жжение не уменьшалось, а лишь усиливалось со временем, но, по крайней мере, рассудок его не был омрачен никакими целебными снадобьями. Он был не из тех людей, кто попытается увильнуть от исполнения своего долга… таким, как он его понимал. И Мердок считал, что ему еще многое предстоит сказать тем людям, что собрались сейчас вокруг ложа умирающего.

Он с силой прижал левую руку к перевязанному животу и поискал глазами Рана.

— Помоги мне сесть, — прошептал он и задохнулся от боли, когда Ран повиновался. Он с такой силой вцепился ему в плечо, что у того на коже остались синяки.

Ричард, его сын и наследник, подложил отцу за спину подушки. Его молодая жена с посеревшим лицом помогала ему. Кешел, младший сын Мердока, также подошел поближе. Архиепископ Хьюберт дал раненому последнее причастие перед тем, как им занялись лекари и теперь с опустошенным видом стоял за спиной у врача Custodes. Церковь наконец пришла к согласию относительно coup de grace.

— А теперь вы все послушайте меня, — с трудом прохрипел Мердок. — Наш своевольный мальчишка-король, похоже, закусил удила. Я вас предупреждал, что будут неприятности, но вы, слабаки такие, позволили ему занять престол.

— Но разве Райс-Майкл сумел бы остановить Хрорика, когда он бросил тебе вызов? — спросил Ричард. — Я лично в этом сомневаюсь.

— Если бы у нас был другой король, мы бы могли заставить его запретить поединок, — возразил Мердок. — Джаван всегда меня ненавидел, с первых дней регентства. А после гибели герцога Эвана и этого Дерини Кармоди ясно стало, что свою ненависть он не забудет никогда.

— Лучше бы он эту ненависть направил на Дерини, — пробормотал Хьюберт, — а теперь взял Ориэля к себе на службу…

— Ну, с этим рано или поздно мы что-нибудь придумаем, — заметил Ран. — Возможно, пришло время убрать из замка всех Дерини… И хотя у меня у самого на службе есть один из этого племени, и он мне довольно полезен, но скажу вам, что убью его своими руками, если это будет на благо королевства. Однако Ситрик хорошо знает свое место. Он бы никогда не осмелился отказаться помочь нам, как это сделал Ориэль.

Мердок хмыкнул и поморщился от боли.

— Неужто ты и впрямь думаешь, я бы позволил ему коснуться меня хоть пальцем, — бросил он презрительно. — Одно лишь прикосновение Дерини запятнает твою душу. Нет, ты прав, пришло время убрать эту грязь как можно дальше.

— Но тогда потребуется внести большие изменения в закон, — заметил Хьюберт. — Нам и без того непросто пришлось, чтобы оправдать использование ищеек-Дерини. Ран, со своим слугой ты волен поступать как тебе заблагорассудится — хоть удави его в постели, если пожелаешь — но с Ориэлем я так обойтись уже не могу. Однако что касается их семей — тут дело другое.

Юная жена Ричарда застыла на месте.

— Но вы же не собираетесь убивать их близких? — прошептала она, выказав неожиданное присутствие духа.

— Тебя это не касается, Лирин, — рявкнул Ричард. — Архиепископ, так вы что, предлагаете просто перебить всех наших Дерини, и даже Целителей?

— Ну, Целителей у нас и без того осталось немного, — задумчиво пробормотал Хьюберт. — И Ориэль из них был еще самый послушный. В прошлом мы уже обходились без Целителей, справимся и в будущем.

Мердок поморщился, пытаясь устроиться поудобнее и застонал, когда это движение вызвало пронизывающую боль во всем теле.

— Советую вам быть как можно осторожнее, — прошептал он, жестом велев жене убрать одну из подушек. — Вспомните пример Деклана Кармоди. Не все из них будут столь покорны своей судьбе. — Он прикрыл глаза и тряхнул головой с тяжким вздохом. — Простите, я больше не могу. Вы теперь сами решайте, как быть с королем, ибо именно вам нести за это ответственность. Как жаль, что я не могу остаться с вами и возглавить эту борьбу. Но Хрорик решил иначе, — Лицо его вновь исказилось от боли и он обернулся к придворному лекарю. — Пожалуйста, выведите женщин отсюда, мастер Джеймс, — ровным голосом произнес он. — Им не нужно этого видеть.

— Нет, — прошептала Элейн. — Я хочу остаться.

— Не сейчас, душа моя, — прохрипел он, покачав головой. — Забери Лирин и уходи. Вы тоже, архиепископ, хотя я и попрошу вашего последнего благословения. Пусть останутся только сыновья, мой друг Ран и этот врач. Не бойтесь, все произойдет очень быстро.

Содрогаясь от рыданий, Элейн приобняла за плечи остолбеневшую Лирин, и придворный Целитель вывел их из комнаты. Хьюберт, склонив голову, вознес последнюю молитву за умирающего, перекрестил его, а затем также повернулся к выходу. Когда за ними закрылась дверь, военный врач уже держал Мердока за левую руку и, обвязав ее кожаным шнуром поверх локтя, теперь затягивал узел.