1943 * * * Струится солнце вдоль ствола, Шумит в лазурь листва густая, А у корней кольцом легла, Свернула крылья, замерла Змея пурпурно-золотая. Ей снятся чахлые сады, Колючий снег в пустыне горной, И в пропасти туманно-черной Глухие выкрики беды. Все, чем земля заражена, Что тяжело наружу рвется, Во тьме пророческого сна, Как сердце, судорожно бьется. Клокочущая пена зла Всползает, как по трубам тесным, По узким скважинам древесным, По жилам вздувшимся ствола. И, округляясь в море света, Таинственный огромный плод Подрагивает и вот-вот, Как яблоко или планета, К змеиным крыльям упадет. Он упадет и разобьется, — Скорей же рви его, сорви, — Пусть боль болит, и смех смеется, Пусть горла тонкого коснется Неотвратимый нож любви. 1944 Трубочист На крыше острой, за трубой О чем-то трубочист болтает, Над ним небесный шар взлетает Легчайшей птицей голубой, Щебечет ласточкой веселой Иль жаворонком в высоте, — И запад синевой тяжелой Дрожит на радужном хвосте, А из трубы, как бы с разгону, Прямая пальма вознесла Свою ветвистую корону На дымном золоте ствола. Под ней все тени золотисты, Ручей прозрачен и глубок, И щедро греет трубочиста Ладонью пламенный восток. Пусть так, пусть так. Домохозяин Давно сомненьями объят, — Его преследует набат Крикливых, городских окраин. Зачем безумец наверху Мешает миру голубому Как звонкогривому стиху, Гулять по розовому дому? От малой спички восковой Душа могла б воспламениться И так же тяжело, как птица, Лететь за радугой кривой. 1944 * * * Решеткой сдавлено окно (Так душат жертву ночью черной), В стене угрюмой и упорной Полупрозрачное пятно. Там жмется мир белесоватый, Одетый в сумерки и мглу В нем солнце желто-бурой ватой Прилипло к мутному стеклу. Деревья, облака и поле, Все, что шумит в свободном сне, Обезъязычено в неволе В замазанном моем окне. Но, рабством длительным наскуча, Я углем на стене тайком Рисую море, лес и тучу, Ладью на берегу морском. Я долго дую в парус белый, И вот – бежит моя ладья, — Счастливый путь, кораблик смелый, За счастьем отправляюсь я. И снова мир прозрачный дышит В текучих водах и песках, И ветер радугу колышет В живых, гремучих облаках. Морской лазурью воздух тронут, Кипит веселая корма, И в белой пене тонут, тонут Окно, решетка и тюрьма. 1944 Тюрьма Френ * * * В тюрьме моей, во мраке черном, Лежу и не смыкаю глаз, А время молотом упорным Дробит мой умывальный таз. Я тяжких капель не считаю, Двойного ритма не ловлю, — Я в полночи иной мечтаю, Я в вечности иной люблю. Непроницаемой стеною Мир от меня отъединен, Но в крупных звездах надо мною Творится новый небосклон. И бестелесной плотью чистой Я рею в голубом луче, И солнце розой золотистой Сверкает на моем плече. 1944 Тюрьма Френ * * * По ветра прихоти случайной Вкруг оголенного ствола Кружись, душа, в погоне тайной За тем, чего не обрела. И в диком шуме непогоды Сквозь эти сучья и кусты, Быть может, вдруг услышишь ты Внезапный вопль такой свободы, Такой жестокой чистоты… 1945 * * * Предвестник осени туманной, В дырявой шляпе всех мастей, Он покоряет речью странной Сердца торговок и детей. Словечки, выходки пустые, Вся жизнь зачахла в пустяках, — Две розы, синью налитые, Мерцают на его щеках. Он ловко щелкает мелками И к удивлению зевак На тротуаре (натощак) Выводит даму с завитками, Гербы, оленей и собак. Глазеет улица беспечно, Оценивает мастерство, — Но, как творец, недолговечно Земное творчество его. Цветистой радугой сверкая, Рожденное из ничего, Оно влечет, не увлекая, И, в мертвом мире возникая, Согласно с миром – и мертво. 1945 * * * Жестокой верности не надо, — Оглохший от сердечных гроз, Я в белый пламень водопада Бросаю клочья красных роз. Они летят со звоном странным, С воздушным шорохом туда, Где брызжет облаком туманным, Вскипает горная вода – — Как этот шум, полна тревоги Моя невнятная любовь, — Для горной встречи без дороги Палатки мирной не готовь. Мы разойдемся молчаливо На срыве каменной тропы, И первый ветер торопливо Сметет и розы и шипы. Мы станем вновь, чем прежде были, — Ты – слабым лепетом ручья, Столбом гремучим брызг и пыли В пустом ущелье стану я. |
