Глухая осень движется на нас

С туманами, и стужей, и дождями, —

Пустой бульвар усыпан желудями,

Опавший лист свернулся и погас.

Я день-деньской по городу брожу

Без горечи и без воспоминаний,

Забытых чувств и мыслей не бужу

И не ищу насильственных признаний.

Лишь сумерки приветствуют меня,

Все – тишина, беззвучье, послушанье, —

Пролетки скрип, и колеса шуршанье,

И фырканье смиренного коня.

Широкий зонт над согнутой спиной

Копытам в такт качается пугливо, —

И забредает ночь неторопливо

Во все сады, оставленные мной.

На склоне городского дня

Шаги и глуше и небрежней, —

Вновь осень трогает меня

Очарованьем грусти прежней.

Я почерневшую скамью

В саду пустынном занимаю,

Я шляпу влажную мою

Движеньем медленным снимаю, —

И слушаю, как шелестят

Верхушки легкие над садом,

Как листья желтые летят

И падают со мною рядом.

Я тонкой тростью обвожу

Их по краям и протыкаю,

Я молча в прошлое гляжу

В нем слабой тенью возникаю.

И возвращаюсь не спеша

В мою привычную заботу, —

В тумане сучьями шурша,

Весь город (или вся душа)

Уже готовится к отлету.

Весь день вдыхаю с дымом папирос

Бескровный воздух городского сада.

Октябрь, октябрь. Опять моих волос

Касается осенняя прохлада.

Как льется звон вдоль четкого ствола,

Как важен шум деревьев надо мною!

Сквозь жар дубов березовая мгла

Просвечивает нежной белизною – —

Не шевелись. На темном рукаве

Блистательно пылает лист широкий, —

Вот-вот в закат по скошенной траве

Проскачет молча всадник одинокий.

Уже летит над лугом синева, —

Ты хочешь знать таинственное имя?

Быть может, смерть. Но краски и слова,

Но эту дрожь – любовь зовет своими.

Вздыхает эхо под мостом,

В траве дремотное журчанье, —

Все те же звуки, все о том,

Что погружается в молчанье.

Но землю слушать мне дано

И числить время по-иному, —

Так погребенное зерно

Опять лучам возвращено,

Чтоб дозревать не по-земному

Пленительная вспышка дня,

Последний блеск исчезновенья!

Как вечность длится для меня

Дар мимолетного мгновенья.

И ты, любовь моя, со мной, —

Сквозь наслажденья и страданья

Ты входишь в сердце новизной

Уже предсмертного свиданья.

Огни пустынного залива

Прошли и скрылись в стороне.

Без ветра в бледной вышине

Бежали облака пугливо.

Как быстро скудная земля

В сиянье влажном потонула!

Дыханьем весла шевеля,

К нам бездна ластилась и льнула.

Ломая встречную волну,

Волна широкая дымилась,

Беззвучно по морскому дну

Звезда разбитая катилась.

И было весело качать

Ее текучее миганье

И сонной бури содроганье

Холодным сердцем отмечать.

Темнеет небо понемногу

Светлеет первая звезда,

Тень затуманила дорогу

День закатился навсегда.

Но ночь еще не наступила,

Природа кажет два лица, —

Что надвигается, что было, —

Еще не слито до конца.

На всем тревога раздвоенья,

Рассеянно томится дух, —

Земля взамен дневного зренья

Ночной приоткрывает слух.

И близкой ночи шорох важный,

И дальний шум дневных тревог, —

Все разрешается в протяжный,

Огромный и глубокий вздох.

Заря уже над кровлями взошла.

Пора. Пестрит узорами страница,

И синева усталости ложится

На влажный блеск оконного стекла.

Но жаль уснуть. Смущенная душа

Так непривычно вдруг помолодела,

Так просто рифма легкая задела

Медлительный клинок карандаша.

Я не творю. С улыбкой, в полусне,

Набрасываю на бумагу строки,

И свежий ветер трогает мне щеки

Сквозь занавес, раздутый на окне.

Как я люблю непрочный этот час

Полусознания, полудремоты, —

Как пуст мой дом. Как дружелюбно кто-то

Касается моих усталых глаз.

О, это ты, последняя отрада, —

В квадратном небе зреет синева,

Чуть-чуть шуршит незримая листва,

И никого, и никого не надо.