3 Во всех садах приглушены, Оголены деревья снова. Дома и улицы черны, Нигде ни возгласа, ни слова. На фонарях висит туман Иль чахнут розы дождевые. На старой площади фонтан Решетки сторожит кривые. Пустынной ночи тишина, Пустынное очарованье… За шторой каждого окна — Предчувствие иль расставанье… Я тяжбы с прошлым не веду, Не упрекаю, не вздыхаю — Гляжу на дальнюю звезду; И отдыхаю. Отдыхаю. Воздушный змей * * * Стоим, обвеянные снами (Так молча сердце отдают), И камни пыльные под нами — Как птицы райские поют. Нас тесно обступили люди, И чей-то хрипловатый бас Толкует о поддельном чуде, О суеверье и о нас. Но грубых окриков не слыша, Мы видим небо над собой, И вдруг – летим. Все выше, выше, В эфир прозрачно-голубой. И в восхождении высоком С воздушно-солнечных дорог Глядим, уже бессмертным, оком На тех, кто улететь не мог. 1944 Воздушный змей Змей уходил под облака (Так в высоте душа летала), Нить гнулась, дергала слегка (Как бы звала издалека), Воздушной жизнью трепетала. Я небо осязал рукой, Его упругое теченье, — Постиг лазури назначенье, Ее двусмысленный покой. Вдруг что-то лопнуло. Беда Открылась разуму не сразу — Еще бумажная звезда, Катясь, взлетала иногда, — Лгала неопытному глазу. Змей падал, падал – – меж домов, Меж разных вычурных строений, — Нравоучение без слов Для праздных городских умов, Для внеслужебных настроений. Я горестно смотрел туда, Привычно строил наблюденья, И вся воздушная среда Как бы ждала его паденья. Не закрепленный бечевой, Он странным телом инородным (Каким-то пьяницей свободным) Скитался в синеве живой, — Быть может, ангелом безродным Летел по ломаной кривой. 1944 * * * В трубе большого телескопа Ученый высмотрел звезду; Ее маршрут – Земля, Европа. И вот она в большом саду. Прелестный шар голубоватый, Еще в космической пыли, На нем узор замысловатый Морей прозрачных и земли, В пустынной бухте – корабли. Сбежались дети, закричали На сотни разных голосов, — Им няньки строго запрещали Касаться странных парусов. И нехотя смотрел на это Расстроенный городовой, — Меж роз поломанных – планета Блистает свежей синевой – — Тогда старуха-от-уборной Из выскобленного угла, Прихрамывая, птицей черной К планете чуждой подошла. Мигнула выцветшей ресницей И на глазах у детворы Вдруг тыкнула вязальной спицей В склон огнедышащей горы. Шар дрогнул в пламени лазурном, Рванулся, откачнулся прочь, — И между солнцем и Сатурном Надолго воцарилась ночь. 1944 Двойник Весенний ливень неумелый, От частых молний днем темно, И облака сирени белой Влетают с грохотом в окно. Земля расколота снаружи, Сосредоточена внутри, — Танцуют в темно-синей луже И лопаются пузыри. И вдруг, законы нарушая, Один из них растет, растет, И аркой радуга большая Внутри его уже цветет. Освобождаясь понемногу От вязкой почвы и воды, Он выплывает на дорогу, Плывет в бурлящие сады. И на корме его высокой Под флагом трепетным возник Виденьем светлым иль морокой Мой неопознанный двойник. Я рвусь к нему, но он не слышит, Что я вослед ему кричу, — Под ним сирень как море дышит, В своих волнах его колышет И влажно хлещет по плечу. 1944 Очки На письменном столе блистают Очки в оправе роговой, Там люди весело взлетают И падают вниз головой. Там плещется окно цветное, И дверь косая, как крыло, Законам физики назло, В пространство выгнута иное. Лучистая цветет среда Меж нами и заветной дверью, — Взойдем (иль спустимся) туда, Навстречу снам и суеверью. Там ярко оперенный змей, Предчувствуя грехопаденье, Покажет чудное виденье Душе взволнованной твоей. И в жарком фокусе стекла Возникнет лик знакомо-странный, И ваза посреди стола С букетом зелени туманной, — И кресло, крытое чехлом, На спинке тронутое молью, — Мир, переполненный теплом, Любовью и привычным злом, Весь освященный нашей болью. |
