Манабэ только диву давался, когда Сугаи рассказывал ему то, что сам знал обо всех этих хитроумных махинациях. Сугаи при этом воспринимал всё гораздо спокойнее, чем Манабэ, нередко дававший волю своему возмущению.

— Нет, но как они только могли додуматься до такого изощрённого жульничества?! — вопрошал он в их маленькой квартирке.

— Сердись не сердись, все попусту, Ман! — урезонивал его Сугаи, — Конечно, эти люди сами не работают, а только сидят и придумывают подобные схемы.

— Вот я и говорю: безобразие! Каждый должен получать по труду и на том строить свою жизнь. Это ж основной принцип человеческого существования, разве не так?! А тут без всякого реального труда. Несправедливо получается.

— Ха-ха-ха-ха! — покатился со смеху Сугаи, который вообще смеялся нечасто, но мог иногда громко расхохотаться. В эти минуты правильные черты его необыкновенно красивого лица безжалостно искажались, отчего Манабэ внутренне содрогался. Правда, и в этом искаженном облике была какая-то своя, иная красота.

— Что? Тебе смешно?

— Да просто ты, Ман, говоришь словами из какого-то старого учебника по социологии левой ориентации. В нынешней Японии не много найдется таких людей, которые верят, что каждому должно воздаваться по труду. Вместо этого большинство считает, что оплата должна зависеть от положения и возраста.

— Но ведь положение в конечном счете определяется работой.

Сугаи снова громогласно расхохотался, держась за живот и показывая всем своим видом, что сейчас лопнет от смеха. На глазах у него даже выступили слезы.

— Ты, Ман, конечно, хороший человек. Если бы все были такие, как ты, Япония небось была бы счастливой страной. Но, к сожалению, мир устроен не так, как ты думаешь.

— А ты почем знаешь?

— Да ты посмотри хотя бы, что творится с этими жуткими экзаменами в университет. Родители чего только не делают, чтобы детишек впихнуть в вуз, дать им образование. А для чего? Чтобы детишки, как подрастут да повзрослеют, могли от тяжелой работы откосить, найти себе теплое местечко. Или у тебя есть другое объяснение?

— Я понимаю, Гаи, что ты имеешь в виду, но ты меня не убедишь. Слишком большой перекос получается — такое неравенство…

— Я тебя разубеждать особо и не собираюсь. Спорить тут бесполезно.

Манабэ тоже больше спорить не хотел и на том свернул разговор, но слова Сугаи звучали и впрямь довольно убедительно.

Он как-то раньше не задумывался, что весь этот экзаменационный ад именно для того, чтобы потом откосить от тяжелой работы. А если исходить из такого предположения, то, значит, всех людей можно поделить на две категории: тех, кто получает работу полегче, и тех, кто, сколько ни работай, все равно не имеет никакого шанса продвинуться и попасть туда, наверх.

Если только не повезло родиться сыном помещика или крупного капиталиста, бывает — причем так бывает с большинством, — что и после всего этого идиотского экзаменационного ада не получается найти теплое местечко, где можно толком и не работать. Вот тогда-то те, кто все-таки считает, что за ними остается право не трудиться, а только что-то придумывать, пускаются на всяческие незаконные махинации. Так выходило со слов Сугаи.

Конечно, при помощи подобных логических построений нельзя было оправдать злоупотребления. Тем не менее, как это ни странно, Манабэ, самому вовлеченному в сферу незаконных махинаций, от таких рассуждений становилось немного легче.

«И все же, — размышлял далее Манабэ, — конца не миновать. Ну и что тогда? Если все откроется, остается смерть».

После этого он уже только обдумывал, как бы уйти из жизни наиболее безболезненным способом и не причиняя другим излишних хлопот. В глубине его сознания за прошедшие месяцы даже оформился вполне конкретный вариант: где и как все должно произойти. На прибрежной автостраде, когда они вместе с Сугаи отправятся на рыбалку. Стоит только чуть не туда повернуть руль — и машина взлетит в воздух, а потом рухнет на скалы с высоты нескольких десятков метров. На этом все кончится.

Вспоминая те два телефонных звонка, что он сделал перед отъездом из Сакурадани, Манабэ прикидывал, правильно ли он поступил. У него с давних пор была привычка перед сном обдумывать все сделанное за день.

Нет, наверное, все-таки правильно. И то, что он сообщил управляющему Итимуре о хищениях, и то, что попросил Кодзиму сохранить «всю правду» в тайне. Манабэ мог быть доволен.

Для жены и двух дочек тоже так будет лучше. Мало у кого из девочек отцы — гомосексуалисты, а девочек, у которых отцы погибли в дорожной аварии, вполне достаточно. При мысле о жене и детях в душе Манабэ вскипела горькая волна — чувство ответственности за содеянное. Ему не надо было жениться. Почему он еще тогда, до женитьбы, не обратил внимание на то, что не создан для нормального брака?..

Они уже были недалеко от цели. Сугаи мирно дремал, закинув руки назад, на подголовник, и подложив ладони под затылок. С Сугаи он о самоубийстве не договаривался. Однако у него была уверенность, что если сам он уйдет из жизни таким способом, то Сугаи, конечно, будет не против умереть с ним вместе.

Наверное, Сугаи, как и все, боится смерти. В таком случае тем более лучше ничего ему не говорить — пусть, ни о чем не догадываясь, совершит этот прыжок к красивой смерти.

Манабэ мурлыкал под нос русскую песенку. Негромким баритоном выводил он слова о том, как посреди залитого солнцем летнего луга повстречал любимого — черноглазого парня.

Вся прожитая жизнь — воспоминания из далекого прошлого — мелькнула перед его мысленным взором. Хотя он полагал, что готов спокойно встретить смерть, на глаза невольно навернулись слезы.

Но что уж тут жалеть?!

До того крутого поворота осталось совсем немного. Манабэ выжал педаль газа, убедился, что скорость достаточна, и резко повернул руль влево.

Машина ударилась о предохранительное ограждение и круто развернулась против часовой стрелки. Клац! — и она, будто шагнув в пропасть задними колесами, повисла над обрывом. Передние колеса, как видно, за что-то зацепились.

Прошло несколько мгновений.

Препятствие, державшее передние колеса, поддалось. Корпус машины плавно накренился назад, и в свете приближающихся фар, будто новоровистая лошадь, вставшая на дыбы, подняв морду к небесам, она стала соскальзывать по отвесной стене в бездну. Подъехавшая в этот момент машина на автостраде резко затормозила — и почти в тот же миг сквозь сумрак ночи до водителя донесся приглушенный звук: железо ударилось о камни внизу.

Весть о том, что Манабэ и Сугаи погибли в автокатастрофе на приморской дороге на восточном берегу полуострова Идзу, облетела всю фирму «Исиэй-стор» вскоре после начала рабочего дня. Начальник отдела кадров Кацумура, получив сообщение из полиции, сразу же от телефона бросился в кабинет исполнительного директора Исикари. Еще пять минут спустя управляющий Итимура и старший менеджер Кодзима направлялись по вызову в директорскую приемную.

Перед этим Итимура с Кодзимой в комнате для переговоров занимались изучением присланных Манабэ писем и документов, которые прибыли утром служебной почтой на адрес Итимуры. Неожиданной новостью было то, что главным виновником всех злоупотреблений в секторе одежды является Кисихара.

— Ну надо же! И коммерческая хватка у него есть, и работает всегда с огоньком, и у молодежи популярностью пользуется… — ошеломленно пробормотал Итимура, узнав, что Кисихара, назначенный им начальником этажа одежды в Центральном вместо Сугаи, которого он подозревал как главного злодея, сам оказался главной фигурой в деле.

В письме Манабэ были также названы имена соучастников в тех фирмах, с которыми заключались сделки, как улики прилагались накладные и квитанции. Сомневаться в подлинности фактов не приходилось.

Среди соучастников преступлений значилось и имя заведующего мясным отделом Центрального Сасимы. Однако это обстоятельство выглядело странно: какое отношение мог иметь заведующий мясным отделом к махинациям в секции одежды?