Кафе было в двух минутах ходьбы. При виде Кодзимы все приятели Ёсико повскакивали с мест с радостными возгласами:

— Ну, дождались! Директор Кодзима собственной персоной!

— Добро пожаловать. Мы все вас так ждем!

— Ждали-то просто господина Кодзиму, а пожаловал к нам директор!

Последняя реплика принадлежала Мотоко, которая сидела с грудным младенцем на руках.

— Как всегда, чушь городишь! — осадил ее Отака.

Однако эта атмосфера веселого оживления испарилась вскоре после того, как Кодзима уселся за стол и заказал себе кофе. От него на всех веяло мрачным унынием. Казалось, зловредные флюиды так и клубятся в воздухе.

— Знаете, — начал от имени всех собравшихся Хоригути, — тут ходят странные слухи. Толкуют, что после этой аварии в Симо-Синдэне всю нашу «Исиэй-стор» могут продать какой-нибудь крупной корпорации. Мы-то считаем, что едва ли, но многие об этом говорят. Так что все беспокоятся. Вот мы и хотели попросить, чтобы сам директор Кодзима нам сказал, что тут правда, а что вранье.

— Вот вы о чем… — обвел Кодзима взглядом своих собеседников.

О каждом у него сохранились особые воспоминания. Все они стали важными действующими лицами в той драме, что разворачивалась последние четыре года. Характеры были у всех разные, но все эти молодые люди старались хорошо работать и жить по совести. Благодаря их единому порыву, в котором слились и умножились усилия каждого, «Исиэй-стор» за короткий срок изменилась до неузнаваемости. Не могут же продать фирму, в которой работает такая замечательная молодежь!

— Так как же, шеф? Скажите нам правду!

— Не будет этого, — сказал Кодзима. — Не может такого быть!

— Точно?

— Точно!

Лица у всех озарились радостью, но в глазах у многих все еще читалась затаенная тревога.

— Тут некоторые предлагают организовать свой профсоюз. Если, мол, дело все-таки дойдет до продажи фирмы, будем бороться до конца.

Кодзима хотел было спросить, кто это предлагает, но сдержался.

— Компания принадлежит не мне. Только владелец фирмы может решить, избавляться ли ему от контрольного пакета акций. Но я доверяю президенту Исикари.

— Это, конечно, хорошо, — заметил Отака, чье лицо снова омрачилось. — А вот сегодня к нам в Юки приехали в магазин на шикарных машинах человек пять-шесть в деловых костюмах. Я уже слышал толки о продаже компании — вот и заволновался сразу, что покупатели из крупной корпорации приехали прицениваться. Говорят, продавать нас собираются «Тото-стор». У них несколько сот супермаркетов и оборот многомиллиардный. Торгуют только продовольствием, причем свежие продукты у них никудышные. Да мы скорей умрем, чем под таким монстром работать будем!

— Нечего верить всяким слухам! — улыбнулся Кодзима.

На том вопрос был закрыт, и все принялись вразнобой обсуждать прочие злободневные темы.

На обратном пути Кодзима оказался с Ёсико наедине. Им было по дороге. Они шли рядом, и шаги гулко отдавались в тишине пустынной холодной улицы, где местами еще лежал снег.

«Если эта женщина согласится принять меня без гроша в кармане, мы будем с ней вместе. Она сумеет меня понять».

Эта мысль, витавшая в сознании Кодзимы, все больше разрасталась и крепла.

Однако согласится ли Такако на развод? Правда, для Такако муж — не более чем механизм, зарабатывающий на хлеб насущный. В этом смысле, если ей гарантировать уровень жизни выше того, что она имеет сейчас, когда они живут вместе, сам муж ей не слишком и нужен.

Но, может быть, все не так просто. Для Такако очень важно социальное положение, а оно подразумевает наличие мужа. Развод родителей может повлиять на судьбу детей. Пойдут пересуды, а потом им трудно будет устроиться на работу, с браком могут возникнуть проблемы… Кодзиме казалось, что в ушах у него звучат всхлипы Такако, выговаривающей эти слова. Конечно, детей жалко: детство и отрочество у них пройдет без отца. Но достаточно ли веская это причина, чтобы принести на алтарь свою единственную жизнь и провести ее с нелюбимой и нелюбящей женой?

В споре с самим собой он доходил до исступления.

— В самом деле все будет хорошо? — спросила Ёсико, взглянув на него снизу вверх, когда они уже подходили к его дому.

— Что?

— Я о фирме. Все только о том и говорят. Я тоже волнуюсь.

— Все будет хорошо. В случае чего, я тоже стану сражаться вместе со всеми, — ответил Кодзима, которому было стыдно, что оп мог забыть о фирме, углубившись в личные переживания.

— До свидания.

— До свидания.

Они расстались и пошли по домам.

В тот вечер Кодзиму ждала еще одна неожиданность. Когда он уже поворачивал ключ в замке своей квартиры, дверь вдруг широко распахнулась. На пороге стояла Такако.

— Ты? Что это вдруг? Ты же вроде собиралась к родителям?

— Передумала, — сказала Такако и, заперев дверь на задвижку изнутри, прошла в комнату.

Только сейчас Кодзима обратил внимание на то, чего не заметил поначалу в прихожей: лицо Такако выглядело исхудавшим и осунувшимся. Казалось, она плакала до самого его прихода.

— Что происходит? — спросил Кодзима, сев за обеденный стол, пока жена собирала ужин.

— Не могла я уехать. Каёко стала возражать: мол, не хочет пропускать школу, да еще у Томоюки температура…

— Да ну? Плохо дело. Высокая температура?

— Да нет, чуть выше тридцати семи, но может еще подняться, — сказала Такако, продолжая что-то жарить и парить.

Кодзима, разложив на столе газету, просматривал вечерний выпуск. Немного спустя он мягко сказал, обращаясь к Такако, которая все еще стояла спиной к нему у плиты:

— Может быть, стоило сделать Томоюки укол от температуры у врача, а потом закутать получше и повезти в Осаку, как ты собиралась.

Ему хотелось как-то поддержать и утешить жену, которая так стремилась уехать к родителям, но вынуждена была остаться дома.

Такако поначалу ничего не ответила. Кодзима снова взялся за газету, как вдруг звяканье посуды прекратилось. Инстинктивно чувствуя, что атмосфера в комнате накаляется, он оторвался от чтения и взглянул на Такако.

Плечи у Такако судорожно тряслись. Поняв, что жена старается подавить рыдания, он вскочил и подошел к ней:

— Да что с тобой, в самом деле?!

Не говоря ни слова, Такако выбежала из столовой и в соседней комнате, рухнув в кресло, отчаянно разрыдалась.

— Ты можешь сказать, что случилось?

— Ты хочешь, чтобы я уехала к родителям, да?! Ты меня не любишь, да?!

— Что ты говоришь?! Ведь ты же сама сказала, что хочешь ехать к родителям, — вот я потому и…

Кодзима никак не мог понять, что происходит с Такако и чего она добивается. Судя по всему, она затевала ссору на пустом месте, и в глубине души у него копилось смутное раздражение.

Однако Такако не собиралась ссориться.

— Может, я и могла уехать, на все наплевав, да вот не уехала. Поняла, что и там будет не легче. Каёко станет ныть и проситься назад в школу. У Томоюки жар… Пока я ему мерила температуру, вдруг поняла, что настоящая моя семья только здесь. Пускай будет эта двойная бухгалтерия, пускай какие-то женщины на стороне, пускай ты уволишься с работы — никуда я от тебя и двоих детей не денусь! Сегодня просидела целый день дома, все думала, думала и пришла к тому же. А ты мне только об одном: поезжай да поезжай к родителям! Вот почему мне так горько!

Признание Такако было для Кодзимы полной неожиданностью.

— Ладно, не расстраивайся, я не хотел тебя обидеть, — сказал он, положив руку жене на плечо. — Ну-ну, успокойся, давай-ка лучше ужин готовь. Если трудно, не надо ничего особенного, можно и консервы открыть — хватит и какого-нибудь соуса карри с рисом.

Слова Такако, полные истинной любви, еще долго звучали в его сердце. Кодзима чувствовал, как улетучивается, тает то непростительное чувство отчуждения, которое он до сих пор питал в отношении жены. «Ну почему мы, мужчины, такие грубые и примитивные животные?!» — ругал он себя, возвращаясь к обеденному столу. В голове у него все смешалось. Он не знал, как объяснить всю эту ситуацию, но одно было совершенно очевидно: ни о каком разводе речи идти сейчас не могло. Наверное, и потому, что, как говорится, дети — что скрепы, а может, и но некоторым другим причинам, о которых, как он решил, надо будет поразмышлять на досуге.