29–30 декабря 1928 Сонет-акростих Дано мне сердце – сокол меж сердцами — А мне ему не перебить крыла. А мне таких – как солнце, как стрела! — Не удержать бескрылыми руками. Дай мне взглянуть в лицо твое. Над нами Редчайший север – небо из стекла; Его лучи я тихо отвела: Италии твоей шуршит мне пламя. Как будет трудно жить мне без тебя. Одна любовь ладьей сонета правит. Ровнее стих. Не узнаю себя: С какой зарей мой сон меня оставит? Уходит всё. И всё возвращено. Не страсть стареет – доброе вино. 1–2 января 1929 Греческая церковь День раскрывался, как белый подснежник. Солнце стояло за облачной дверкой — В Троицын день, благовонный и нежный, В Троицын день я вошла в эту церковь. Я – с нерушимой твоей колыбелью, С темным крылом моего лихолетья… Воздух струился над плоской купелью Греческим медом и греческой медью. В рай позолоченный, к тесной иконе С веткой березы, прозрачной и узкой: Здесь обо всем, что к земле меня клонит, Матери Божьей я всплачусь Корсунской… В вихре знамен, в молодом большетравьи Я пронесу через годы тугие Дрогнувший дар твоего православья, Выпуклый клекот твоей Византии. 2 января 1929 Сонет-акростих Нет, он другой; не выше и не лучше — Его собой ты не напомнишь мне. А я – ну, что ж: на всем твоем огне Не таю я. Моя дорога круче. Другим путем – путями всех излучин Растет любовь, пришедшая извне: Ей арфой быть в хрустальной тишине. … И так, как ты, никто меня не мучил. Каких камней не бросишь ты в меня? Оставь, хоть в шутку, сердце не разбитым. Редеет сумрак. Жизнь идет, звеня. Скажи, что с кубком делать мне испитым? Улыбки нет. Успокоенья нет. Нет и другого. Есть – еще сонет! 9 января 1929 Я знаю дом: и я когда-то Я знаю дом: и я когда-то Жила в такой же тишине. Лучи такого же заката Зарю играли на стене. Мы ценим, первенцы последних. Воспоминанья хрупкий морг — И геральдические бредни. И геральдический восторг. В другой эпохе безмятежно Застыли стрелки на часах — А на столе, как вечер нежном, Развернут Готский Альманах. Ты бьешь крылами непокоя, В роду последнее звено — И мне горит твое большое, Чуть розоватое окно. В ветвях чужих генеалогий, До света легкий тратя свет, Ищи исход своей тревоге — Исхода нет. Покоя нет. Года разрушат всё, что хрупко — И нам останется одно: Из геральдического кубка Тянуть старинное вино. 3 января 1929 Акростих Ах, в каких видала сновиденьях Не тебя, мой княжич – твоего Двойника ли, ангела – в смятеньи Разве сердце скажет мне, кого. Есть во мне стихов тугие струны И дуга большого мастерства. Как мне быть, когда таким бездумным Одиночеством горят слова. Редкий день пройдет без песнопенья, Словно церковь, стала я душой. Увидать в каких бы сновиденьях Не тебя, не друга – жребий мой. 3 января 1929 О, милая любовь моя О, милая любовь моя. О, сердце, полное смятенья! — Как неразрывен круг огня — Тех дней пылающие звенья. Склоняясь к твоему плечу Как некогда ко сну и смерти — В какие бездны я лечу Какие звезды путь мой чертят? Я сердцем брошена в снега. Как Кая ищущая Герда, — И слов большие жемчуга Дрожат меж створками конверта: Растает льдинкой эта ложь. Придет Она – ты, в злом весельи, Ей шею трижды обовьешь Мной сотворенным ожерельем. 4 января 1929 Авиньонское мое плененье Авиньонское мое плененье. Нет путей к семи холмам покоя. Дни мои – они лишь отраженье Рима, затененного Тобою. Ель качнула треугольный терем. Италийский воздух, умиранье… Как живые мысли мы умеем Отравлять водой воспоминанья! Редок, счастье, твой некрупный жемчуг. Снежной пряжей тихо тает – наше. У меня, во сне, всё губы шепчут: «Наклонить Тебя – и пить, как чашу»… 4 февраля 1929 Серебряная Рака Стихи о Петербурге 1925–1937 Я не позволю – нет, неверно Я не позволю – нет, неверно: Уже смертелен мне Твой рот, — Любовь – взволнованную серну — Прикосновеньем сбить с высот. Легки супружеские узы, А может быть – их вовсе нет… Ты мудро вызолочен Музой: Что ж, погибай – один ответ. А я стою вне всякой скверны… Так доживает век, один, На женщин, верных и неверных, Тобой разменянный Кузмин. |
