— Снял, снял, я эту пленку видел, она у меня. Он, что же, не знает, о чем они говорили?

— Лев присутствовал при начале разговора. Вот что мне рассказал он… Нелли — это девушка Павла, насколько я поняла с его слов, — оказалась не родной дочерью этого Ветлугина. Он женился на ее матери в семьдесят пятом году, когда Нелли было два года, и удочерил ее. Мать ее раньше жила в Казани, потом переехала в Набережные Челны. Ветлугин на десять лет старше, до этого успел побывать в ссылке и в психушке, его бросила первая жена. Потом, по его словам, мать Нелли стала пить. Я думаю, что пили они вместе. Допились до того, что в один прекрасный день она попала под поезд. Это было в семьдесят девятом году… Дальше Лев ничего не знает, потому что Ветлугин заплакал и ушел, а Павел в это время попросил Льва выйти и снять их с Ветлугиным… Потом Павел якобы ничего ему не рассказывал, только сказал, что собирается после Парижа поехать в Казань…

— В Казань?

— Да, в Казань… Слушай дальше. Может, я сделала что-то не то, но я подумала, что тебе этой слезоточивой истории будет недостаточно, поскольку ты же не драматург…

— Ты встречалась с Ветлугиным? — догадался Евгений.

— Да, я была у него и только что вернулась. В изрядном подпитии, потому что иначе из него было ничего не вытащить. Так что ты уж извини…

— Извиняю! Говори!

— Спасибо. Так… после смерти этой Сони…

— Чьей, чьей смерти?

«Сони Маликовой… Это жену Ветлугина так звали, мать Нелли… Она танцевала в кордебалете Казанского театра. Сам Ветлугин разоткровенничался и сказал, что она вовсе не попала, а бросилась под поезд, но я думаю, что он себя накачал — не проверишь… После ее смерти он рванул в Москву за какой-то престарелой француженкой, я видела ее фотографию, ей тогда было пятьдесят восемь лет, звали Мишель Яновски, польского происхождения… Нелли забрали с его согласия в детский дом в Набережных Челнах. Дальше понятно, да? Он женился на этой страхолюдине Мишель, она вывезла его сюда, но здесь таких драматургов — как собак нерезаных, пруд пруди. Мишель умерла в прошлом году в возрасте семидесяти четырех лет. Он остался один, без средств к существованию, сдает унаследованный от жены особняк, сам живет в маленькой комнатке на первом этаже в Исси-ле-Мулино, это на окраине — Сен-Жан, 123. Говорит, в прошлом году пытался отыскать Нелли, нашел, написал ей покаянное письмо. Звал к себе, но получил открытку, в которой она требует забыть о ее существовании…

— Он не говорил, кто настоящий отец Нелли?

— Какой-то проходимец, которого Ветлугин называет не иначе как «розовощеким комсомольцем». Когда-то он якобы ругал его пьесы на худсовете молодежного театра в Казани, куда входил от горкома комсомола, еще в шестидесятые годы…

— Фамилия?!

— Гридин. Дает это тебе что-нибудь?.. Алло, Женя?.. Женя, ты меня слышишь?.. Алло!.. Алло!..

Сведений о покушении губернатор распорядился не давать, справедливо полагая, что в трактовке прессы покушение прозвучит как очередная фальсификация, на что, возможно, и рассчитывают организаторы. Ответственность за неразглашение факта покушения была возложена на Управление безопасности.

Спецслужбы действовали без особой оглядки на это предписание, делали все, что было в их силах, и проснувшийся утром город мог быть вполне уверен, что в его гостиницах, борделях, притонах, вокзалах, офисах, подозрительных квартирах, пакгаузах, чердаках и подвалах жилых домов, парках и прочих коллекторах нечистот искомого террориста не оказалось.

Не нашли и автомат АК-74, из которого, предположительно, был произведен прицельный одиночный выстрел с расстояния в семьсот метров. Немедленно развернутая антитеррористическая акция «Поиск», предпринятая УФСБ и УВД Приморска совместно с пограничниками, внутренними войсками, поднятыми по боевой тревоге и оцепившими город, преподнесла много сюрпризов, но ожидаемого результата не дала. Поселок Рыбино был оцеплен через сорок минут после выстрела; этого времени хватило бы, чтобы мог исчезнуть даже не самый опытный террорист. Просеянный сквозь сито поселок оказался чист, и только свежий след от машины (предположительно — «ниссан-патруль») на грунтовке в семистах метрах от дачи наводил на размышления. Два взвода краснопогонников тщетно перетирали в задубевших пальцах придорожную грязь в поисках гильзы; пуля 5,45 со смещенным центром тяжести, разворошившая восковую голову, в стене кабинета все же была, а значит, и гильза должна быть, хотя опытный Ставров предположил, что стреляли, не выходя из салона.

Машину в три часа ночи никто из жителей поселка, разумеется, не видел, а когда бы и видели, то едва ли нашелся бы желающий дать показания и подписать себе тем самым смертный приговор. «Активные мероприятия» проводились в течение четырех часов. Секрета полишинеля из происшествия не получилось, и хотя толком никто не знал — в кого, где и когда стреляли, исполненная догадок и неподтвержденных версий молва расползлась по городу еще до окончания операции.

Взнервленным и суетливым сотрудникам охраны противостоял человек, чье олимпийское спокойствие в сложившейся ситуации не могло не обращать на себя внимания. Человеком этим был Гридин.

Запершись на полчаса в спальне, он появился оттуда в черном, дорогой английской шерсти костюме, хранившемся в плательном шкафу и любовно отутюженном Диной Ивановной еще в канун юбилея. Новенькая белоснежная сорочка, темно-красный в полоску галстук и зеркальные штиблеты делали его похожим на манекен так же, как манекен «при жизни» походил на него.

— Неплохо мне залатали дыру во лбу? — пошутил он с Валентином Саенко, терпеливо ожидавшим его в коридоре. — Если они все-таки добьются своего — костюм переодевать не нужно.

Телохранитель, опасавшийся, как бы губернатор не слег от страха, при виде бодрого, гладко выбритого, благоухающего патрона растерялся и не знал, относиться ли к его словам как к проявлению юмора, указанию к действию или следствию психической усталости.

Причиной наступившего облегчения в настроении губернатора была на самом деле неожиданно пришедшая к нему уверенность в том, что жизнь его находится в полной безопасности, ибо никто изначально на нее не посягал: даже если этот «доктор Мориарти» поспешил с выстрелом в мишень, не удостоверившись в ее одухотворенности по причине незнания о существовании куклы, то сообразить, что в три часа ночи губернатор не появится в кабинете при полном параде, он мог? Стало быть, не сообразил не оттого, что был тупым исполнителем: в задачу ему ставилось стрелять вовсе не в губернатора, а именно в куклу!

На лестнице его перехватил Ставров:

— Машину я проверил лично, Константин Григорьевич. Ничего, кроме кварцевой системы радиоперехвата радиусом действия двадцать километров. Но это наша система, работает на нашей частоте. В принципе это совсем не обязательно: мы ведь не ставили перед собой цели засекречивать поездку? Да и «ЗИЛ» с «волгой» плюс двенадцать человек в автомобилях сопровождения — не иголка в стоге сена.

— Ничего так ничего, Николай, — весело сказал Гридин, садясь в «ЗИЛ». — Пугают. А мне не страшно. Убийца Кеннеди ушел, а убийца Гридина и подавно уйдет. Так что поезжай домой, отдохни как следует.

— Чему вы радуетесь, не пойму? — невольно улыбнулся Ставров, захлопнув за ним дверцу.

— Тому, что куклу подстрелили, — подмигнул губернатор. — Теперь командовать парадом буду я!..

Завтракал Константин Григорьевич в буфете, чего не делал никогда прежде. Домой ехать не хотелось: не хотелось объясняться с Диной, смотреть в ее красные опухшие глаза, извиняться или отмалчиваться.

В девять часов в кабинет вошли Дворцов и Давыдов, через пять минут — Хализев, все скорбно молчали и пожимали Гридину руку, совсем не так, как это делают при встрече, но как выражают сочувствие родственникам усопших.