— Пил?

— И пил, и вообще сумасшедшим был. В прямом смысле. Гнев сменялся у него на милость по десять раз на дню. Необузданный, хотя и не бездарный драматург Ветлугин. Из разряда непризнанных гениев. Ссорился все время с властями, диссидента из себя изображал. В ТЮЗе репетировали его пьесу о строителях КамАЗа, да так и не поставили: он стал скандалить, требовать переделок, вмешиваться в режиссуру… Уехал в Набережные Челны, основал свой народный театр. Там они с Соней и повстречались.

— Вы с ней поддерживали связь, после того как она уехала?

— Я у нее была дважды. Она не выражала восторга по поводу моих визитов. Во второй раз мы приезжали на КамАЗ с концертом, я хотела ее пригласить, но она наотрез отказалась… А когда я пришла к ней после концерта, Соня была пьяна в дым… Страшная картина: плачущий ребенок, старуха при смерти, сумасшедший Ветлугин, который сидит посреди комнаты и выстукивает на машинке сценарий какого-то массового праздника, подхлестывая себя возгласами: «Здорово!», «Гениально!»… И пьяная Соня на материном сундуке в углу. В жизни не забуду!.. Я перепеленала Неллочку, убаюкала ее и больше никогда уже не приезжала. Я поняла, что стала для Сони напоминанием о том счастливом, влюбленном, беззаботном прошлом, которое было связано с Гридиным и в которое для нее уже не было возврата. О дальнейшей ее судьбе я знаю понаслышке. Пила, попала под поезд. Ветлугин сдал девочку в детдом, а сам пустился в бега — умотал куда-то в Москву… Я хотела ее разыскать, но, думаю, правильно, что не сделала этого. Я ведь не знаю, во что ее посвятили Соня и приемный отец… Может быть, она жила какой-то легендой об отце-капитане, а я невольно могла ее разрушить. И потом, кто я ей? Просто добрая тетя? Тогда почему тетя не заберет ее из детдома?.. А забрать ее я не могла. Первый год за четверть века сижу дома, верите? Гастроли, гастроли, репетиции, спектакли, снова гастроли… Муж — со своим театром, я — со своим. Сына возила с собой, рос за кулисами. Потом, когда он стал постарше, ездил на гастроли с отцом… Страшная у нас жизнь! Это только со стороны кажется…

Игорь слушал ее вполуха. В изложении Булатовой, к которой присоединился ее золотозубый муж, эта жизнь представлялась куда более страшной, чем жизнь негритянских рабов, шахтеров, чикагских полисменов, летчиков-испытателей и рэкетиров, вместе взятых. Он кивал, украдкой поглядывая на каминные часы и считая минуты, ни одной из которых Евгений не велел терять попусту…

В двадцать два пятнадцать последним автобусом Игорь Васин выехал в Елабугу, откуда до Набережных Челнов было полчаса езды.

Алевтина Васильевна Козлова набирала у колонки воду, когда на проселке, что протянулся вдоль лимана, появились две машины. Срезав путь, они устремились к ее дому. Она почувствовала, что случилось что-то непредвиденное и, наверное, плохое. Хотя и не могла себе представить, что еще плохого может случиться в ее жизни после смерти сына.

Из машин выскочили какие-то люди в масках с разрезом для глаз, носить которые стало в последнее время одинаково модно у милиции и у бандитов. Ни тем, ни другим во дворе Козловых, казалось бы, нечего делать.

— Что вам нужно? — крикнула Алевтина Васильевна на бегу, позабыв о ведрах. — Кто вы?

Восемь вооруженных автоматами человек рассыпались по двору и стали бесцеремонно обшаривать сарай, деревянную пристройку и летнюю кухню; трое вошли в дом.

— Вы хозяйка? — спросила маска, когда Алевтина Васильевна поравнялась с машинами.

— Я.

— Давай ее сюда! — крикнула другая маска, выглянув из дома.

— Михеич! Леля! — истерично позвала соседей хозяйка, и те услышали, выбежали из ворот, но растерянно остановились при виде машин и вооруженных людей.

Алевтину Васильевну ввели в дом.

— Без паники, мы из милиции. — Одна из масок быстро ощупала одежду на ней, будто у нее мог быть спрятан под юбкой «маузер». — Управление по оргпреступности.

В другое время остроумная и начитанная учительница не преминула бы поинтересоваться, не следует ли до маразма нелепое название милицейского отдела понимать так, что именно там эту преступность организовывают, и не правильнее ли было бы назвать его Управлением по борьбе с организованной преступностью. Но сейчас чувства и мысли ее смешались.

— Сядьте, — подтолкнули ее к стулу.

— Чего вы хотите? — прошептала Алевтина Васильевна, сев.

— Где Столетник?

— Сто-лет-ннк? — не поняла она. — В горшке на подоконнике.

— Вы мне тут дурочку не валяйте! Столетник Евгений, приятель вашего сына из Москвы?

Она, наконец, догадалась, что ищут эти люди, и, помолчав, попыталась собраться с мыслями.

— Дайте ей воды! — одна из масок уселась напротив.

— Я не хочу воды.

— Зачем он приезжал к вам? — продолжала допрос маска, не слушая ее возражений.

Никогда еще с пятидесятпчетырехлетней женщиной не обращались так грубо, и даже давно забытый муж — гулена и пьяница — не позволял себе подобных выходок. Она не знала, что нужно отвечать, чтобы не навредить Евгению.

— Не молчите. Мы все равно узнаем.

— А что вы хотите услышать от меня?

— Повторяю вопрос. Зачем к вам приезжал Столетник и где он сейчас находится?

Она взяла из чьих-то рук теплую еще воду из чайника, отпила и глубоко вздохнула.

— Я не знаю. Он был здесь проездом, я никогда его раньше не видела. Мы ходили с ним на могилу моего сына.

— Это он вам сказал, что находится здесь проездом?

— Да.

В спальне скрипнула дверь шкафа. Алевтина Васильевна почувствовала, что вот-вот упадет в обморок, потому что в шкафу ее, на полке под бельем, лежал блокнот Павла, а вместе с ним — договор с детективным бюро и ее заявление с просьбой расследовать обстоятельства смерти сына. Но самое нехорошее, что там же лежал записанный на листке телефон, по которому Евгений велел звонить только в экстренном, «аварийном», как он сказал, случае.

— Как он вам представился?

— Как?… Как… приятель… знакомый Павла по университету.

«Если они сейчас найдут документы, то тут же уличат меня во лжи», — подумала Алевтина Васильевна.

Но в спальне ничего не нашли, потому что искали вовсе не документы.

— Вы рассчитываете найти Столетника у меня в шкафу? — не удержалась-таки она.

— Вопросы задаю я. А вы отвечаете. О чем вы с ним говорили?

— О погоде. Он сказал, что в Москве еще снег, а у нас уже весна.

— Еще о чем?

— О моем сыне, об их университетских друзьях…

— Столетник учился в Заочном юридическом институте, к вашему сведению. А не в университете! — отрезала маска и поднялась.

«Зачем они его ищут? — пыталась понять Алевтина Васильевна. — Что он мог натворить?»

— Мы ищем этого Столетника потому, что подозреваем его в убийстве вашего сына, — прозвучало, словно в ответ на ее мысли.

— А… зачем?.. Зачем ему было убивать моего сына, а после этого приезжать ко мне? — испуганно спросила она и невольно вдруг подумала: что, если это правда, и человек, назвавшийся детективом Столетником, действительно объявился в жизни Павла не случайно?..

— Вот мы и пытаемся узнать, что его интересовало. А вы не хотите нам помочь.

Да, она не хотела помогать этим хамам, не хотела вообще никакого следствия, она не знала, кто прав и кому верить в этом опустевшем для нее мире, где политики и бандиты, бесчестье и подлость взяли верх, одолели то пусть немногое, но все же хорошее, что в нем оставалось от прежней жизни.

— Я хочу помочь, но не знаю, как я могу это сделать, — соврала она сквозь слезы, чувствуя унижение от своей лжи и зависимость от скрывающих лица людей.

— Зачем вы говорите неправду? — строго спросила маска. — Зачем вы лжете, что раньше не видели этого человека? А на видеокассете, которую вы просматривали с сыном у Полянских?

«Значит, они искали Евгения и там, — поняла она. — Они ищут его повсюду…»

— Где он остановился в Приморске?

— В какой-то гостинице.