Вначале деревья росли негусто, и Корум, поглядывая на чистое небо, заметил, что снова стоит полнолуние, как и в последний раз, когда он входил в этот лес.

— А теперь, — сказал Гофанон, — мы пойдем к средоточию силы, где нас ждет меч.

Корум замедлил шаг и остановился, поймав себя на мысли, что ему тяжело снова посещать курган, откуда он спустился в этот странный сон мабденов.

Сзади послышались чьи-то шаги. Корум резко повернулся и с облегчением увидел, что их догоняет Джери-а-Конел с крылатым котом на плече.

Джери ухмыльнулся.

— Мурлыке стало слишком душно в зале. — Он погладил кота по голове. — И я подумал, что мог бы присоединиться к вам.

Гофанон посмотрел на него с легким подозрением, но все же кивнул.

— Будешь свидетелем того, что произойдет этой ночью, Джери-а-Конел.

Джери отвесил поклон.

— Благодарю вас.

— Разве нет другого места, куда мы могли бы пойти, Гофанон? — осведомился Корум. — Обязательно к кургану Кремма?

— Это ближайшее место, наделенное силой, — просто объяснил Гофанон. — Слишком далеко идти куда-то еще.

Корум продолжал стоять на месте. Он внимательно прислушивался к лесным звукам.

— Вы слышите арфу? — спросил он.

— Мы уже далеко от зала, и музыка не слышна, — ответил Хисак Солнцекрад.

— Неужели вы не слышите арфу в лесу?

— Я ничего не слышу, — сказал Гофанон.

— Теперь и я не слышу, — признался Корум. — Мне подумалось, что это арфа Дагдага. Та арфа, что мы слышали, когда появилась Дева Дуба.

— Это были голоса животных, — сказала Медб.

— Я боюсь ее, этой арфы, — тихо, почти шепотом проговорил Корум.

— Не стоит, — сказала Медб. — Ибо в арфе Дагдага звучит мудрость. Он наш друг.

Корум нашел ее теплую кисть.

— Это твой друг, Медб Длинная Рука, но не мой. Старая пророчица сказала мне, чтобы я боялся арфы — именно о ней она и говорила.

— Забудь ты это пророчество. Старуха просто выжила из ума. Это не было настоящим предсказанием. — Медб прижалась к Коруму, сжала его руку. — Из всех нас уж ты-то, Корум, не должен поддаваться суевериям.

Сделав над собой усилие, Корум отбросил подсознательный страх. И тут же заметил взгляд Джери. Джери был явно обеспокоен. Отвернувшись, он напялил широкополую шляпу.

— А теперь мы должны прибавить шагу, — проворчал Гофанон. — Близится время.

И, отогнав мрачное чувство обреченности, Корум вслед за карликом-сидом углубился в чащу леса.

Коруму казалось, что он уже это видел — курган Кремма, залитый прозрачным лунным светом, темное серебро неподвижных дубовых листьев.

Он задумался: кто же лежит под этим курганом? На самом ли деле он скрывает останки того, кто когда-то носил имя Корум Ллау Эрейнт, Корум Серебряная Рука? На самом ли деле это его кости? Но в данный момент эти мысли почти не волновали его. Принц смотрел, как Гофанон и Хисак рыли мягкую землю у подножия холма. И наконец они извлекли меч — тяжелый, отлично закаленный клинок с ребристой металлической рукояткой. Меч как будто притягивал к себе лунный свет и, сияя, усиливал его.

Стараясь не прикасаться к рукоятке и перехватив меч под ней, Гофанон осмотрел клинок и показал Хисаку, который кивнул в знак одобрения.

— Затупить его будет нелегко, — сказал Гофанон. — Кроме Мстителя, меча Илбрека, в мире нет больше такого оружия.

Подошел Джери и удивленно уставился на меч.

— Это сталь? Меч блестит не как сталь.

— Это сплав, — гордо ответил Хисак. — Наполовину сталь, а наполовину — металл сидов.

— А я думала, что металла сидов в этой плоскости не осталось, — сказала Медб. — Мне казалось, что он исчез, оставшись лишь в оружии Гофанона и Илбрека.

— В дело пошли остатки древнего меча сидов, — ответил Гофанон. — Они были у Хисака. Когда мы встретились, он рассказал, что хранит их много лет, не зная, как его использовать. Хисак получил остатки металла сидов от каких-то горняков, искавших железную руду и глубоко под землей наткнувшихся на обломки меча. Я узнал в обломках один из ста мечей, которые выковал для сидов перед девятью битвами. Сохранилась лишь часть клинка. Мы так никогда и не узнаем обстоятельств его погребения. Вместе с Хисаком мы придумали способ сплавить металл сидов с металлом мабденов и выковать меч, в котором будут лучшие свойства того и другого.

Хисак Солнцекрад нахмурился:

— Насколько я понимаю, и кое-какие другие качества.

— Возможно, — сказал Гофанон. — В свое время узнаем.

— Прекрасный меч. — Джери протянул к нему руку. — Можно подержать?

Но Гофанон, заволновавшись, мягко отвел руку Джери и покачал головой.

— Только Корум, — сказал он. — Только Корум.

— Ну что ж… — Корум решил взять меч, но Гофанон остановил его, подняв руку.

— Пока рано, — сказал кузнец-сид. — Я еще должен спеть песню.

— Песню? — удивилась Медб.

— Песню меча, которую всегда поют в такой момент, как этот. — Гофанон поднял меч к луне, и на мгновение показалось, что тот ожил, затем на фоне большого круглого диска луны он стал массивным черным крестом. — Каждый меч, что выходит из моих рук, — разный. И каждый должен услышать свою песню. Так он обретает неповторимость. Но не я дам ему имя. Это предстоит сделать Коруму. Он должен назвать меч единственным подходящим ему именем. И когда оно прозвучит, меч обретет свое последнее предназначение.

— И в чем оно заключается? — спросил Корум.

Гофанон улыбнулся:

— Я не знаю. Знать его будет только меч.

— А я думал, что ты чужд предрассудков. — Джери-а-Конел гладил кота за ушком.

— Это не предрассудки. Это нечто такое, что в такие времена, как сейчас, даст мечу способность видеть другие плоскости, видеть сквозь время. Чему быть, того не миновать. И что бы мы ни делали, этого не изменить, но мы обретем некое ощущение грядущих событий и поймем, как использовать это знание. — Гофанон разозлился, но, успокоившись, поднял лицо к луне. — А теперь слушай. И пока я пою, молчи.

— А что ты будешь петь? — спросила Медб.

— Пока не знаю, — пробормотал Гофанон. — Сердце подскажет.

Все подались в тень дубов, пока Гофанон неторопливо поднимался на гребень холма. Двумя руками он держал меч за лезвие, вздымая его к луне. На вершине он остановился.

Ночь наполняли густые душистые ароматы, шорох листвы и попискивание мелкой лесной живности. В роще стояла непроницаемая для взгляда темнота. Кроны дубов были неподвижны. Казалось, все звуки леса умерли, и Корум слышал только дыхание своих спутников.

Несколько бесконечных минут Гофанон стоял, не шевелясь и не произнося ни слова. Могучая грудь вздымалась и опускалась, глаза были закрыты. Затем он пошевелился и отметил мечом восемь сторон, после чего вернулся в прежнее положение.

И тут он запел. Он пел на прекрасном, словно спокойное течение воды, языке сидов, который настолько походил на язык вадагов, что Корум легко понимал его. Вот что пел Гофанон: