— И что? — не выдержал Воливач. — Какая разница между ахинеей с Яхве и Буддой? Я реалист и пути выбираю подальше от мифической зауми. Россия поумнела, религия стала вроде театра.

— А вот и ошибаешься, Виктор Вилорович, — вмешался Гречаный. — Религия еще долго будет играть главенствующую роль в судьбе России. Наше дело — ветхозаветной морали противопоставить новейшую, чтобы наши боги жили не на Сионе, а на Поклонной, скажем, горе.

— Верно, Семен Артемович, — согласился Луцевич. — И тогда можно перейти к уравнению второго порядка: почему русские менее других боятся Бога и чаще других поминают Его?

— Ответ заложен в уравнении третьего порядка, — не стал умничать Воливач. В дебри залезать он не намерен, а вот разумное зерно готов взять. — Так как оно звучит?

— На фига попу гармонь?

— А понятней? — не принял юмора Воливач.

— О неприменении лицами духовного сана кнопочно-клавишных инструментов. Давным-давно попы музыки не заказывают, а живут припеваючи. Потому что любая идейная борьба крутится вокруг христианства — низвергают его или поднимают до золотых куполов. Церковь отделена от государства, ну и пусть себе живет, если ей безразлична политическая судьба русского народа. У вас в руках все рычаги власти, есть время, появились средства, вот и проповедуйте подлинно русских богов, а не заемных!

— Сим победиши, — заключил за Луцевича Гречаный. — Витя, он прав. Чувство достоинства мы в людях разбудили. Так дадим же им возможность самим выбирать богов!

— Согласен, — попыхтел Воливач. — Однако Олег Викентьевич предложил подконтрольный вариант.

— Не совсем так, — решил уточнить Луцевич. — Я предложил выборы из двух кандидатов. И вам понятно, что Церковь от своих догматов не отступит. В наше время пугать загробным миром — бесполезное занятие. Библию не читают, и никто не разбирается в церковных канонах. Венчание, отпевание, свечку поставить — это приемлемо. А соблюдать посты, к примеру, не хочется. Тут самый резон противопоставить кондовому христианскому учению, которое сплошь из запретов, веру светлую, истинно славянскую. Скажу более понятнее: все религии брали корни из ведической веры, арийской. Фашисты приспособили ее к своей теории, испохабили само слово «ариец», чему способствовали иудаисты и христиане. Ариец стало синонимом расиста. Ваша задача объяснить людям истину.

— Ох, Олег Викентьевич, наговорил, разбередил, — задвигался Воливач и принялся расхаживать по веранде. — Но если ты такой грамотный и переживаешь за судьбу русских, что ж ты в Швейцарии обосновался? — прямиком спросил он.

— В самую точку, Виктор Вилорович, — разулыбался Луцевич. — Времена чванливого и тупого Антихриста минули, и ноне прошу вашего разрешения покорнейше дать мне возможность вернуться к своим пенатам и разделить дальнейшую судьбу с народом моим.

— Вот завел! — глянул на него Воливач с укором. — Гражданство сменить надо? За час решим!

— Я остался гражданином России, — мягко напомнил Луцевич. — Всего лишь прошу власти разрешить вернуться…

Зачем спрашивать вождей? Они либо врут, либо ничего не знают.

Это наставление Тишки-ангела Судских запомнил хорошо. Случай с Устиновым и дальнейшая встреча с майором Толубеевым, так вульгарно открывшиеся корни афганской войны и многое другое дали возможность Судских самостоятельно искать ответ на мучившие вопросы и поиск истины. В мире по-прежнему правили корысть, ложь, добро подменялось злом, мнимые ценности подменяли подлинные и мало было мудрецов, способных найти различия. А дальше? Все равно мир походил на муху в сетях жадного паука.

Будучи в живых, он имел исчерпывающую информацию о персонах видных, относился к ней обыденно, если такой попадался в разработку, информацию относил к штрихам для портрета героя, отталкивался от нее и рисовал портрет дальше. Но кто расскажет о себе чистейшую правду до последнего штриха? Каждый приукрашивал себя, очернял других, а Судских нуждался именно в мелочах, но на мелочи «портреты» не разменивались, и нутро героя не высвечивалось полно. Зачастую мелочи дорисовывали побочные персоны. Эти явно перебарщивали, кидая на полотно черные сочные мазки. Приходилось отмывать полотно, оставляя по разумению необходимое.

Здесь, между прошлым и будущим, лукавить было некому. При желании Судских мог получить подробный срез любого происшествия и выстроить подлинную картину. Зачем это?

— Корни, Тишка, — говорил он своему ангелу. — Если мне суждено вернуться, я смогу предугадать начало болезни.

Тишка не соглашался. Главное, считал он, русским надо вернуться к естеству, к своим корням. Вот в его время…

— О чем ты? — возмущался Судских. — Не тебя ли отравили? А не бояре ли привели к власти Лжедмитрия, а другие свергали? А деление на смердов и благородных? Это как тогда: есть чистота для рабов отдельно и для князей? Говорят еще, татары нам кровь подпортили, а евреи — естество, навязав иную веру. Чепуха. Подобно другим, мы строим себя и разрушаем.

— Ты не понял, княже, — учтиво возражал Тишка-ангел. — Подлость и коварство присущи отдельным людям, весь народ назвать подлым негоже. У всех имеются гордость и честь, но каждый понимает их по-своему. Для одних гордость — завоевать чужие земли, для других отрадней взращенная нива. В нашей истории хватало и подлости, и коварства, брат истреблял семью брата ради власти, тверичи потешались над псковитянами — гордыня, выходит, обуяла, а новгородцы кичились мошной пред москвичами. Не обеляю родичей, не оправдываю славян. Под Богом они ходят издревле и заповеди знают. Ранее греков и римлян поклонялись Перуну, те от нас узнали о Юпитере, а греки о Зевсе. В Священном писании сказано о Потопе и выходце Ное, но ничего нет о третьем сыне его — Иафете, прародителе славян. Еще ранее Библии существовала «Славная книга», которую по приказу киевского князя Владимира сожгли. В ней было записано уложение для славян и завещано спокойствие во всех испытаниях.

— Подобное есть и в Библии, — возразил Судских.

— Нет, княже, — не принял довода Тишка, — Иисус Христос, а следом и Православная церковь призывали к терпению, унижая русский дух. Так было удобнее повелевать гордым народом. Терпение унижает, а спокойствие возвеличивает. Бьют по щеке — подставь другую? Ты видел такого русича? В мое время не водилось. Стоячий давал сдачи, лежачему было все едино, куда бьют, но стоял он до последнего.

— Скажи тогда, почему в наше время ни один мудрый не пробился к власти?

— Ох, княже, то ли ты не знаешь, что без умных прожить можно, а без послушных никогда. Да много ли побывало мудрых после княжения Ярослава Мудрого? Не это власть и не вождь определяет ее, а окружение. Нужное окружение принимает старший. А не примет, удавочка в ход, ножик острый. В твое время стало того менее мудрых потому, что духовность была растоптана полностью и к власти пробивались самые бездуховные. Лучше врешь, дальше пойдешь. Отпетые мерзавцы! От Хрущева до Горбачева. Сущий отвел им место в самых хлябях, нет им оправдания и возврата.

— Давай взглянем, а? — загорелся Судских.

— Спокойствие, княже, — не торопился Тишка. — Мне туда ходить не след, а воина Сущего попроси. Только неинтересно это: увидишь в погадка и мерзости тех, кто возомнил себя владыкой.

— Скажи хоть, кто там?

— Называй. С трех раз не ошибешься, Сущий зачтет тебе.

— Никита Хрущев…

— Верно. Сталина опорочил, а пользовался его методами. Мощи сталинского образа не имел, скоморошничал только.

— Мишка Меченый….

— И это так. Российское добро бесстыдно транжирил, наживая себе популярность. Совсем плохой был скоморох. И еще одного?

— Борька-алкого лик!

— Молодец! — загнул третий палец Тишка-ангел. — Этот был вообще пародией, хуже всех. Вот, княже, ты говоришь, как любой русич думает. А терпит и унижается, а униженный теряет спокойствие.

— Скажи, Тишка, а Ленин там?

— Нет, княже. Этот был болен, а на больных не обижаются. Он в третьем от нижнего ярусе, где Сущий бредовых собрал.