— Смотри-ка, чтобы тебе сельские хлопцы физиономию кулаками не пощупали! — усмехнулся Дима.

— Не дрейфь, Вацман, все будет нормально! — самодовольно похлопал по плечу товарища Холмов. — Таких бравых хлопцев, как мы, сельские фраера будут обходить десятой дорогой. Мы тут всех баб перетрахаем. Идем домой, помоем шеи, переоденемся, перекусим чего-нибудь и айда на гопалки…

…Едва Шура и Дима вошли в полутемный, грязноватый зал Хлебаловского клуба, как все присутствующие повернулись к ним и с любопытством уставились на «городских», изредка шушукаясь между собой. Стушевавшись от такой беспардонности, Вацман засуетился и, бормоча какую-то ерунду, плюхнулся на первый же свободный стул. Что же касается Холмова, то он ничуть не смутился, небрежным жестом достал пачку папирос, закурил и стал сам в свою очередь осматривать собравшихся. Это были в основной массе молодые парни и девушки от шестнадцати до двадцати пяти-двадцати восьми лет, одетые соответственно месту проживания: в мятые «пинжаки», свитера, длинные, ляповатые платьица ниже колен. Занимались они кто чем — несколько человек играли в шашки и домино в дальнем углу зала, один мужик отгадывал кроссворд, обхватив в задумчивости голову руками, остальные танцевали под хриплые звуки магнитофона, стоявшего на сцене. Довольно скоро Шура с разочарованием констатировал, что выбор невест был более чем невелик. Местные Дульсинеи изысканностью форм и приятностью лиц не отличались. А ежели среди них и попадались более-менее симпатичные барышни, то вокруг них вертелись сразу по несколько местных Ромео, ссориться с которыми, несмотря на свою внешнюю боевитость, Шура, как человек неглупый, не собирался. — «Как же быть?» — подумал Шура, озабоченно почесывая подбородок. — «Неужели придется флиртовать с этими крокодилами? Ведь без женской ласки жить долго тоже не дело, а торчать здесь, возможно, придется не один день»…

Шурины сомнения и колебания разрешились достаточно просто: вскоре объявили «белый танец» и к нему, смущаясь, подошла веснушчатая рыжеволосая полненькая девица, единственным выдающимся (причем в полном смысле этого слова) достоинством, как беглым взором определил Холмов, была большая, туго растягивающая свитер грудь. Прижавшись под звуки томной серенады к упругим девичьим достоинствам своей партнерши, Холмов, к своему удивлению отметил, что его все больше и больше охватывает возбуждение.

— «Черт, что это со мной?.. — озадаченно подумал он, стараясь унять начавшуюся дрожь в коленках. — Видно, продолжительное отсутствие регулярной половой жизни дает о себе знать. Чтож, придется заняться этой дамой, тем более, что остальные не лучше. Рожа и фигура у нее, конечно, оставляют желать лучшего, ну да это в какой-то степени даже экстравагантно, некоторые даже с негритянками спят». Короче говоря, танцы закончились тем, что Холмов, стараясь не замечать удивленно ухмыляющейся физиономии Димы Вацмана, вышел на улицу под ручку с рыжеволосой грудастой девицей. Новая знакомая Щуры была чрезвычайно польщена тем, что на нее обратил внимание такой видный мужчина из самой Одессы и ее дебелое веснушчатое лицо буквально светилось от радости. Бросая на Холмова влюбленные взгляды, Ефросинья (так звали девушку) без умолку тараторила, рассказывая, что она работает скотницей на ферме, что мужик теперь, по ее мнению, пошел форменное говно, что ее батька работает кузнецом и однажды спьяну ударом кулака забил насмерть годовалого телка… Шура вначале рассеянно слушал, искоса поглядывая на Фросину выпуклую грудь, но затем решительно переломил тему разговора и стал ненавязчиво выпытывать у своей спутницы — где находится ближайший стог сена. Фрося охотно объяснила, что, насколько ей известно, ближайший стог находится на расстоянии тридцати двух километров, в соседнем колхозе «Большевик». А остатки своего сена хлебаловские скотоводы скормили коровам еще в январе, а местное население скотину не держит. Шура немного растерялся, но быстро пришел в себя и, нежно взяв свою подругу за локоток, увлек ее в сторону околицы села, где он сегодня утром видал вполне приличный густой кустарник с высокой, мягкой травой…

Когда Холмов вернулся домой, было далеко за полночь. Дима уже спал, громко похрапывая и причмокивая во сне. Однако, когда Шура в темноте случайно налетел на его кровать, Вацман перестал храпеть и полусонным голосом спросил: — Ну как?

— Все ол райт! — удовлетворенно сообщил Холмов, почесывая пятерней участок тела, расположенннй чуть пониже живота. — Барышня остались весьма довольны….

— Ты смотри аккуратнее, а то как бы тебе еще не пришлось жениться на этой кикиморе, — зевая во весь рот предостерег Дима. — В деревнях на этот счет порядки крутые — обрюхатил девку и труба — вперед в ЗАГС. Ее родня с тебя не слезет.

— Сынок, не учи отца сношаться! — назидательно произнес Шура, стягивая брюки. Меня еще никто не смог заставить делать то, чего я не хочу. Это во-первых. А во-вторых, я не намерен вечно торчать в этой дыре. С месячишко-другой покантуемся, пока в Одессе про нас не забудут — и айда на родину…

— Ну смотри, тебе виднее…. - проворчал Дима и снова захрапел.

На следующий день Холмов отправился к председателю колхоза «Лидер октября» Тимофею Степановичу Кобылко — пора было отрабатывать хлеб и крышу и начинать расследовать (или на худой конец, создавать видимость расследования) дело о загадочном умерщвлении скотины. Председатель велел тут же позвать к нему в кабинет колхозного ветеринара и от них Шура узнал следующее. В июне прошлого года пастух Иван Филимонович. или как его все звали Филимоныч, собирая колхозное стадо «до кучи», чтобы гнать его с пастбища на ферму, увидел, что одна из коров валяется на земле без признаков жизни. Ветеринар, за которым тут же сбегал Вовчик, констатировал околевание, а дальнейшее вскрытие показало, что скотина издохла от сильного удара каким-то тяжелым предметом в область нервного сплетения, которое, как известно, находится у коровы чуть ниже и левее шеи. Что это был за предмет, а главное — кто и зачем ударил им несчастное животное — все эти вопросы остались без ответа. Пастух и подпасок ничего подозрительного не заметили, более того — они в один голос утверждали, что к стаду вообще никто посторонний, ни зверь ни человек не приближался. Корову утилизировали, так как ветеринар, не зная точной причины ее смерти, убоялся дать разрешение пустить ее на мясо, а происшедшее списали на случайный удар копытом какой-то другой расшалившейся коровы из стада. О случившемся скоро забыли, но через месил все повторилось с точностью до мелочей — снова кто-то убил колхозную корову на пастбище сильным ударом какого-то предмета в нервное сплетение и снова ни пастух, ни подпасок ничего подозрительного не видели. Когда же случился через какое-то время третий аналогичный случай, в правлении колхоза встревожились не на шутку. По распоряжению председателя Тимофея Степановича Кобылко, во время выпаса стада вместе с Филимонычем и Вовчиком теперь неотлучно находились на пастбище или местный участковый или кто-нибудь из сельского отряда добровольной помощи милиции. Однако в конце сентября, в один из последних дней перед уходом стада на зимовку на ферму вновь была обнаружена издохшая от сильного удара в нервное сплетение корова. И вновь ни Филимоныч, ни Вовочка, а главное — ни дежуривший вместе с ними участковый ничего странного и подозрительного не видели.

После этого случая Тимофея Степановича вызвали в райком партии и устроили ему крепкую головомойку за ненормативный падеж крупного рогатого скота. Ссылки же председателя «Лидера октября» на то, что причиной падежа является какое-то «таинственное, загадочное явление» вызвали у секретаря райкома особое раздражение и он пригрозил Тимофею Кобылко, что ежели это явление повторится еще хоть раз, то тот положит на стол партбилет. Впрочем, когда стадо загнали зимовать на ферму, падеж скота по невыясненной причине вроде бы прекратился. Но не успел Тимофей Степанович перевести дух, как в феврале от сильного удара неизвестным предметом в область нервного сплетения издохла одна из лучших колхозных коров по кличке «Валентина Терешкова», а в марте по этой же причине дал дуба бык-производитель Гиви. Тут колхозное руководство вообще обалдело — постороннему проникнуть на ферму незамеченным было практически невозможно, гипотеза же про «удар копытом» соседней коровы была вообще неприемлема, так как каждое животное находилось в отдельном стойле. (Да и никакой скотине, откровенно говоря, не удалось бы с такой силой, а главное так точно, всегда в одно место попадать своей коллеге в нервное сплетение своим неуклюжим копытом). И хотя обе последние жертвы председателю удалось списать на сильные зимние холода и отсутствие высокопродуктивных кормов, Тимофей Степанович прекрасно понимал, что если таким макаром протянут ноги еще пара-тройка членов колхозного стада, то ему тогда точно придется положить на стол партбилет и податься обратно в агрономы. Времена, как известно, на дворе стояли крутые, «андроповские»…. Так что Шура Холмов оставался у него последней надеждой.