— А Вовка Пузенко так и остался там, на Луне, — нарушил молчание Евгений Петрович и голос его дрогнул. — Интересно, как сложилась его судьба? Наверное давно дуба врезал, на одних семечках долго не проживешь…

— Предлагаю помянуть погибшего при исполнении своего долга прапорщика Пузенко, — серьезно произнес Шура, высоко подняв рюмку с коньяком. — Да будет ему Луна пухом…

Выпили не чокаясь. Холмов потянулся было за бутербродом с икрой, но в это время раздался громкий, требовательный стук в дверь.

— Кого это еще несет? — удивился Шура, забыв о бутерброде. — Вацман, будь другом, посмотри. Дима, жуя на ходу, подошел к двери, распахнул ее и увидел трех незнакомых, коротко стриженых мужчин.

— Мы из Комитета госбезопасности, — суровым тоном произнес один из мужчин, предъявив соответствующее удостоверение. — Нам нужен гражданин Холмов. Он здесь?

— Ва-ва-ва… — пробормотал побледневший Дима, отступая назад. — Ва, ва, ва…

— Здесь, — упавшим голосом отозвался Шура, с тревогой глядя на неожиданных визитеров. — Это я. Чем обязан?…

— Прошу вас немедленно одеться и ехать с нами в Управление КГБ, — тоном, не терпящим никаких возражений, произнес мужчина. — Никаких вопросов, там вам все объяснят. В подвале повисла гнетущая, напряженная тишина, которую неожиданно нарушил дворник-кореец Вань Сунь, обреченным тоном произнеся какое-то странное, непонятное слово.

— Писдеса…

Комитетчики вывели Шуру Холмова из подвала, усадили на заднее сидение черной (естественно!) «Волги», посерединке, причем двое из них заботливо плюхнулись справа и слева от Шуры, лишив его даже теоретической возможности выпрыгнуть из машины на ходу. Взревел мотор и «Волга» лихо помчалась по ночным московским улицам. В салоне автомобиля царила угрюмая тишина, нарушаемая лишь мерным шуршанием шин да ревом форсированного мотора машины. Кагебисты молчали, индифирентно уставившись в окна автомобиля, что же касается Холмова, то он впал в полную прострацию, обалдев от столь резкого перехода от состояния полного душевного, физического и плотского умиротворении к тревожному ожиданию в самом ближайшем будущем крупных неприятностей. Шура не сомневался в том, что этот арест связан с его участием в освобождении Хомякова. Вполне возможно, что комитетчики вообще хотят избавиться от нежелательного свидетеля «темных делишек» советского государства, пусть даже совершенных почти полтора десятилетия тому назад. Для этого у стражей государственной безопасности были очень широкие возможности — от «стенки» до тюрьмы или пожизненного заключения во все то же спецотделение психиатрической больницы. Подумав об этом, Холмов вздрогнул, вспомнив свою ночевку в палате сумасшедшего дома. Нет, уж лучше «стенка», чем это… Вскоре «Волга» промчалась мимо освещенного прожекторами памятника Феликсу Дзержинскому и остановилась у главного входа в известный всему миру серый дом-бастион на Лубянке.

— Прошу вас следовать за нами, — сухо приказал один из комитетчиков. Пройдя бесчисленными коридорами погруженного в мрачную тишину здания, Холмов и его сопровождающие очутились наконец у огромных резных дубовых дверей с табличкой: «Начальник 9 отдела». — Прошу подождать, — так же сухо произнес все тот же комитетчик, и исчез за дверью. Остальные остались ждать в коридоре. Вскоре комитетчик высунулся из-за приоткрытой двери и многозначительно по — манил Шуру пальцем.

Войдя в просторный кабинет, большую часть которого занимал огромный стол с несколькими разноцветными телефонами и каким-то сложным селекторно-переговорным устройством, на котором переливались яркими огоньками белые и красные лампочки, Холмов в нерешительности остановился у входа.

— Товрищ генерал-лейтенант, гражданин Холмов по вашему приказанию доставлен! — бодро отрапортовал комитетчик, вытянув руки по швам, обращаясь к сидевшему за столом интеллигентного вида мужчине лет пятидесяти с короткой армейской стрижкой. Одет он был в штатскую одежду.

— Благодарю, вы свободны, — кивнул мужчина и с любопытством (так показалось Шуре) уставился на Холмова. Поглазев так с полминуты, хозяин кабинета спохватился и пригласил; — Садитесь пожалуйста. Холмов сел на стул и, подперев кулаком голову, в свою очередь стал смотреть на генерала. Им вдруг овладело страшное безразличие, равнодушие к происходящему. Такое состояние души обычно характеризуется фразами «все по барабану», «все по фигу» или, на худой конец, «будь что будет». Так они глядели друг на друга, словно два мартовских кота, в течение нескольких минут. Затем на лице генерала вдруг заиграла какая-то загадочная, Мона-Лизовская улыбка. При этом Шура вспомнил о вычитанной им недавно в журнале «Наука и жизнь» теории одного шотландского врача, который утверждал, что загадочность улыбки и взгляда дамы, изображенной Леонардо да Винчи на своем шедевре объясняется элементарной причиной — дескать, Мона Лиза просто была косой и кривой от рождения.

— А почему вы, товарищ Холмов не спрашиваете, почему вас сюда доставили? — продолжая загадочно дыбиться, нарушил молчание хозяин кабинета. — Или вам прекрасно известны ваши прегрешения перед государством, — так сказать, «знает кошка, чье мясо съела»?

— Конечно известны, — невозмутимо ответил Шура, продолжая сидеть в прежней позе. — Чистосердечно сознаюсь в том, что в 1962 году, пребывая в отроческом возрасте, я объелся незрелым крыжовником. Страдая по этой причине сильнейшим расстройством желудка, я во время очередного приступа поноса, не имея под рукой никакой полиграфической продукции, подтерся, извините за столь неаппетитные подробности, собственным пионерским галстуком. Прошу считать мое заявление добровольным, сделанным в качестве явки с повинной. Возможно, этот факт смягчит мою дальнейшую участь и положительно отразится при вынесении справедливого приговора…

Насторожившийся было при первых фразах Шуриного монолога генерал терпеливо дослушал Холмова до конца и, улыбнувшись, произнес:

— Да, вы, одесситы, конечно, народ остроумный, веселый, этого у вас не отнимешь. Ладно, не буду вас больше мучить, а то, не дай бог, вы еще действительно в штаны наложите, на этот раз от страха. А галстука у вас под рукой не окажется…

— «Посмотрим еще, кто из нас раньше в штаны наложит», — хотел было ответить обидевшийся Шура, но, вовремя вспомнив, где он находится, промолчал.

— Сразу хочу сообщить, что здесь вы очутились вовсе не потому, что в чем-то провинились, — сообщил генерал-лейтенант, исподволь глядя на Холмова. — Хотя, конечно, за вашу аферу с освобождением Хомяжова из спецотделения психиатрической больницы вам следовало бы хорошо намылить шею…

— А вы откуда знаете? — смутился Шура и покраснел.

— Мы, молодой человек, все знаем! — сурово ответил мужчина. — Такая у нас служба. Советую вам в дальнейшем не прибегать к подобным методам работы. А то, глядишь, вы этак войдете во вкус и в следующий раз «эвакуируете», скажем, профессора Сахарова из Горького…

— А что, разве Сахаров в городе Горьком находится не по своей воле? — спросил Холмов, невинно хлопая глазами.

— Это к делу не относится, — уклонился от прямого ответа генерал-лейтенант. — Гм… да, так вот. Я вас сюда пригласил, товарищ Холмов (уж извините, что таким, не совсем обычным способом, но другого выхода не было) для того, чтобы попросить вашей помощи…

— Чего?! — не поверил своим ушам Шура, и даже привстал от удивления. — Помощи? Какой помощи? Вы — просите помощи?…

— Да, именно мы просим у вас помощи в раскрытии одного, весьма странного, нелепого, даже в чем-то фантастического… даже не знаю как его назвать — преступления не преступления, скорее происшествия. Мы давно за вами — теперь могу сказать откровенно — наблюдаем. (Неужели вы думаете, что человек такой профессии, как ваша, мог оказаться вне поля зрения сотрудников Одесского Управления КГБ?!) Что ж, работаете вы… неплохо, гм… Способности к анализу и дедукции у вас на высоте… Да. Особенно удачно у вас, как мы понимаем, обстоит дело с раскрытием всяких необычных, загадочных, таинственных историй. Поэтому, посовещавшись, мы и решили пригласить вас для расследования одного, весьма щепетильного дела. Скажу откровенно и больше — вы наша последняя надежда, соломинка, за которую хватается утопающий…