— Хм, вы думаете, что у КГБ не хватит ума сцапать нас обоих? — с сомнением покачал головой Шура. — Это элементарно — выследят меня, когда я буду возвращаться, а потом, когда вы явитесь в Центр собственной персоной — цап меня за шкирку — и привет. Я, правда, от «хвоста» уходить еще не разучился, но всяко бывает.
— Господи, ну почему вы настроены так пессимистично — «посадят, посадят»! — воскликнул Хомяков и, вскочив со стула, принялся бегать по комнате. — За что сажать-то?! То, что я оказался в психбольнице — это ведь еще ни о чем не говорит, это явно какое-то недоразумение. Недаром меня туда заточили под фамилией Теймурзаев. Видимо этот хрен чего-то натворил, сбежал иди еще что, а меня за него приняли. А я не Теймурзаев, я Хомяков, который, между прочим, обеспечил доставку на свою Родину ста кг. чрезвычайно ценного стратегического минерала, укрепившего обороноспособность нашей страны! Эта пылкая речь прозвучала весьма и весьма убедительно, и Шура не нашелся, что на нее ответить.
— Хм, — наконец произнес после долгого задумчивого молчания Холмов. — Что ж, для сумасшедшего вы рассуждаете достаточно здраво. Ладно, уговорили. Прокатимся, Вацман, в белокаменную, поможем национальному герою нашей страны пачпорт справить. Нужно в конце концов это дело до конца довести…
— Но я не могу сейчас сразу уволиться из психбольницы, — произнес Дима, непрерывно икая. — В связи с побегом Хомякова-Теймурзаева это может показаться подозрительным, тем более, что меня в спецотделении часто видели.
— Тоже логично, — кивнул Шура, — Ничего не попишешь, господин прапорщик, в таком случае придется вам две недельки подождать, пока у Вацмана на службе все уладится. Без него я не поеду. Отдыхайте пока у нас, отсыпайтесь, отпивайтесь.
— Только я уж ни в каких ваших разоблачительных акциях и обращениях к журналистам участвовать не буду, — предупредил Дима. — Вы уж извините, но… Я согласен выполнять мелкие вспомогательные поручения — ну там, принести чего-нибудь, или еще что-то в этом роде — но не больше. Поймите меня правильно…
— Понимаем, чего уж там, — потрепал друга по плечу Шура. — Каждому жить охота, ясное дело. Все будет о'кей, Вацман…
Однако покинуть Мусин дом им пришлось несколько раньше, чем предполагал Холмов, и достаточно поспешно. Причиной тому стали весьма неожиданные обстоятельства.
Примерно через неделю после описываемых событий Шура, Дима и Евгений Петрович сидели на Пекарной 21 «б» и с аппетитом уплетали плов из мидий, которых собственноручно наловил и приготовил Холмов. При этом Холмов и Хомяков внимательно слушали Вацмана, который возбужденно рассказывал о последствиях побега Евгения Петровича из психбольницы. Собственно, последствий, как таковых, не было вообще. Так как неожиданно выяснилось, что каких-либо документов, объясняющих причину нахождения там прапорщика, в канцелярии спецотделения не имелось и в помине! Кто его направил в спецотделение, по какой причине — было неизвестно. Поэтому заведующий спецотделением, руководствуясь справедливейшей поговоркой страны Советов «нет документов — нет человека», принял очень мудрое решение не подымать шума, а просто сделать вид, что никакого больного Теймурзаева в природе вообще никогда не существовало. Таким образом, все обошлось как нельзя более удачно, «без шума и пыли», как любил говорить Шура.
— Ну вот, Вацман, а ты боялся! — радостно треснул Диму кулаком по спине Холмов. — Я же говорил, что все будет в ажуре…
Дима хотел было что-то ответить, но в этот момент раздался требовательный стук в дверь, после чего последняя распахнулась безо всякого на то разрешения. Обернувшись, Дима и Шура увидели стоявших на пороге трех загорелых, плечистых мужиков, просто одетых, явно деревенского вида. За их широкими, мускулистыми плечами просматривалась фигурка какой-то девицы в платочке. Мужики мяли в руках кепки и мрачно смотрели на Холмова.
— Вам чего, господа? — недоуменно произнес Шура, глядя на незваных гостей. — Чем обязан талому бесцеремонному вторжению?
— Счас ты узнаешь «чем обязан», — зловеще процедил самый здоровенный из мужиков — настоящий бугай. — Ну-ка иди, поздоровкайся со своим миленком…
С этими словами, бугай не оборачиваясь протянул руку назад и выпихнул на середину комнаты девицу, то и дело шмыгавшую носом. Увидев ее, Холмов подавился куском плова и судорожно закашлялся. Шуре было от чего растеряться — перед ним стояла его подруга Ефросинья из села Хлебалово.
— Так что, начальник, давай решать что делать, — произнес мужик, не сводя глаз с покрасневшего, вытаращившего глаза Холмова, который размахивал руками, не в силах унять кашель. — Обрюхатил девку, побаловался, порезвился — теперича изволь на ней жениться! Вся деревня свидетели, что окромя как с тобой, она ни с кем не путалась…
Услышав последние две фразы, пришедший было в себя Шура опять отчаянно закашлялся.
— А вы кто такие будете? — спросил он наконец, тяжело дыша.
— Я — ейный батя, — представился бугай, — А это мой брат и племянник.
— Так-так, — вздохнул Шура, глядя на стоявшую с опущеной головой, пунцовую Фросю. В этот момент он совсем некстати вспомнил, как она рассказывала ему о том, что ее папаша одним ударом кулака насмерть зашиб теленка. — Но почему сразу жениться! Может быть, есть еще какие-либо способы уладить это недоразумение?…
— Какие ишшо способы! — повысил голос нахмурившийся палаша. — Жениться — и никаких разговоров! Иначе мы тебя в бараний рог скрутим, яйца твои оторвем и сожрать заставим. И в милицию заявим, алименты будешь платить. У нас все село свидетели…
— Так-так, — облизнув пересохшие губы, снова пробормотал Холмов. До него постепенно стал доходить весь ужас происходящего. — Значит вы хотите, чтобы я на ней женился…
— Не хотим, а именно требуем! — сурово произнес бугай. — Завтра же едем с нами в Хлебалово и играем свадьбу, пока ее брюхо, — тут он пощелкал пальцем по животу дочери, словно по арбузу, проверяя его спелость — еще не сильно заметно. Бабы к свадьбе уже жратву готовят…
— Так-так, — в третий раз произнес Шура. В голове его царил сплошной кавардак, поэтому он вдруг ни с того ни с сего спросил. — Позвольте, но откуда вам стал известен мой адрес?
— Известно откуда, председатель сообщил, Тимофей Степанович, — невозмутимо ответил бугай. — Так что давай, собирай живо свои манатки и едем на вокзал. Как раз успеваем на поезд.
— Как это так «собирайся»! — закричал Холмов. У меня здесь дела, я вещи в химчистку сдал, у меня наконец… это… паспорт в ЖЭКе на прописке находится. Я не могу сейчас…
— Тогда к завтрему улаживай все свои дела и вечером на поезд, — тоном, не терпящим возражений, заявил будущий Шурин тесть. — А сегодня устрой нас где-нибудь переночевать. Шура потоптался на месте, окинул взглядом кряжистые фигуры неожиданных визитеров и потянулся было к револьверу. Но тут же понял, что это не выход, вздохнул и принялся натягивать пиджак.
— Могу предложить только Дом колхозника на «Привозе», — неохотно произнес он, стараясь не смотреть на свою невесту. — Там у меня знакомая администраторша имеется.
В этот момент раздался громкий крякающий звук, похожий на тот, который издает селезень, призывающий самку. Это долго крепившийся Дима не выдержал и заржал, прикрывая рот ладошкой. Холмов бросил на друга печальный, укоризненный взгляд, криво улыбнулся и вышел из комнаты в сопровождении своих потенциальных родственников и будущей жены.
Домой Шура вернулся уже под вечер. Не говоря ни слова и не раздеваясь, он рухнул на кровать и, заложив руки за голову, остекленевшими глазами уставился в потолок. Видя что Холмов сильно переживает о случившемся, Дима решил его не трогать и тоже молчал. Что касается прапорщика Хомякова, то он уже спал, растянувшись на матрасике у окна.
— В общем так, Вацман, — очнувшись через довольно продолжительное время, произнес Холмов, вскочив с постели. — Немедленно рвем отсюда когти. Прокатимся с этим горемыкой (тут Шура легонько пнул носком ноги громко храпевшего прапорщика) в столицу. Денег у нас с тобой еще маленько есть. Завтра же с утра отправишься в свою психбольницу и возьмешь расчет. Или, в крайнем случае, отпуск за свой счет, по семейным обстоятельствам, я отправлюсь добывать билеты на поезд. Встретимся на вокзале…
