Оттолкнись от него посильней и лети.

Это лучше, чем падать кубарем,

цепляясь за жизнь,

Как за корни тех,

Кто летел до тебя, но уцепился.

Теперь их искривленные ветви

Тянутся вверх в надежде

Вернуться на Край, который их сбросил.

СабО был одним из тех,

Кто сумел удержаться над Бездной.

Он не узнал радость полета

И боль искривленья.

Он жил на Краю и пел свои песни

Пришедшим тернистой тропою к Бездне.

Сабо сотни раз провожал их

И думал, что знает о вечном.

Еще в его мыслях росло убежденье

О том, что Сабо бессмертен.

А песни всех улетевших

Слагал он в безумные гимны.

Их звукам внимал лишь ветер

И бывшая снизу Бездна!

Сабо ее не боялся. Он был уверен, что если

Она принимать его отказалась,

То можно стоять у Края без страха

И дрожи в коленях.

Потом Сабо показалось,

Что не он существует у Края,

Будто это покорная Бездна

Пала к кончикам его пальцев

Как обычно, не знавшим ботинок.

И об этом он пел в своих гимнах

И грозил кулаком над Бездной,

И бывало даже плевался,

И следил, как плевок улетает

Прямо пропасти в темную душу.

Так летели годы порядком,

Измеряемые лишь криком

Очередных сорвавшихся с Края.

И только Сабо не заметил,

как исцветились инеем кудри,

Доселе совсем золотые.

А однажды увидел он Бездну.

Она встала вместе с туманом

И рукою, окутанной белым,

Поманила его к себе.

Потрясенно смотрел он на бездну,

И хоть смерти еще не видел

Даже издали, даже мельком,

Почему‑то он догадался,

Что она за ним приходила.

И тогда он впервые подумал,

Что пришло его песни время,

Что совсем недолго осталось

До его предсмертного крика.

"Горе, горе мне, — восклицал он,

Чем, скажите, я провинился,

Что лишили меня бессмертья"!

Стало время Сабо подумать

Как же лучше уйти из жизни?

И ведь так полететь захотелось!

Это было бы очень забавно.

Он столько об этом слышал!

Мужчины иль только мальчишки,

Не знали о Бездне столько,

Сколь видел ее Сабо,

Стоящий у Края почти столетье.

И не было в душах сомненья и страха.

Они не успели им заразиться,

Но помнил Сабо их предсмертные песни

Одни как гимны, другие — лай собачат,

Обреченных на омут. И память эта мешала

Сделать решительный шаг.

А как же ему хотелось

Взмахнуть руками и спеть

Последнюю песню, кружа

Над бездонностью смерти.

В раздумье таком долго стоял

Над пропастью старец,

Пока не заметил,

Что ноги и руки стали неметь,

Покрываться землею и кремнем.

И скоро у Края застыла фигура.

Сабо не в силах был шевельнуться,

Сделавшись камнем от страха,

Большого как вечная Бездна.

Он и сейчас стоит на том месте у Края.

Дожди и ветра шутя разрушают

Его каменелое тело.

И те, уходящие в пропасть,

не видят черного страха,

Не слышат совсем его песни,

А в ней мольба об одном — о смерти!

Так будешь когда проходить по Краю

И Бездна если затянет тебя,

Вспомни о старце, столкни его в пропасть,

Подари свободу скованным страхом

Предсмертным песням,

И не так одиноко станет тебе

В последнем полете"!

— Красивая баллада, — произнес вдруг Астелиат после того, как я замолчала. — И печальная, — он прижался ко мне всем телом. — Почему ты не зачаровала меня? Ведь ты могла!

Я пожала плечами, встала с его колен и подошла к пропасти.

— Может, потому что не хочу убивать… Я знаю, каково это, и не хочу…

— Но я не могу оставить все как есть, — он начал медленно приближаться. — Я не могу жить, зная, что рядом есть человек, который может командовать мною, который буквально поработил меня.

Ему осталась всего пара шагов, а потом — легкий толчок. В этот момент на тропе появилась Алксана. Она, видимо, давно бежала, и теперь, поняв, что успела вовремя, облегченно вздохнула, улыбнулась и со всего маху врезалась в Астелиата. Тот, не ждавший нападения с тыла, покачнулся, ухватился за меня и повалился с обрыва, утаскивая мою тушку вслед за собой. Я даже испугаться не успела, когда земля вдруг ушла из‑под ног.

— Прости меня, — прошептал он в последнем полете.

— Сюда! Кто‑нибудь! — закричал Астелиат. — Ее сердце… Оно сбоит…

— Вета! — Рай Вард похлопал девушку по щекам. — Ну давай же, живи!

Вета тяжело вдохнула, сморщилась, будто от сильной боли, а потом всяческие эмоции вновь исчезли с ее лица.

— Интересно, что ей снится… — пробормотал Астелиат. Сейчас была его очередь дежурить у ее кровати. Он вообще не хотел отходить от своей невесты и, если бы его просто не выгоняли, так и жил бы здесь, в ее комнате в замке Тиан — Ирр.

Рай Вард поднялся и вышел. Он должен был еще посетить Грозовое гнездо — родовой замок правящей семьи драконов, где уже два месяца жила их с Ветой дочь. Лиза Вард пока еще не понимала, что случилось с мамой, но вовсю капризничала, отказываясь кушать и спать. Только в присутствии отца она немного успокаивалась. Рай Вард хотел привести ее сюда, в Тиан — Ирр, но Гера Вард, которая заменила малышке маму, была категорически против. Кроме этого, ему нужно было поговорить с придворным магом Приоклом, который пытался собрать сведения об артефакте Первородного, после встречи с которым Вета так и не пришла в себя.

Друзья обнаружили ее в разрушенном подвале особняка предателя Амина. Потеря крови, была мелочью по сравнению со странным трансом, в который девушка оказалась погружена. Что там произошло, так и осталось тайной. Амин исчез, Вету перевезли в любимую ею крепость Тиар — Ирр, а большой черный куб доставили в Грозовое гнездо, где маги взялись за исследования. Впрочем, труды их успехом пока не увенчались. Никто не мог понять, как этот артефакт действует. Оставалось надеяться, что новому ректору Академии оборотней Зору удастся что‑нибудь раскопать в бумагах Амина. Мог помочь и ведущий маг — артефактор Академии магии Лигензии Радик Аларин. Он был самым осведомленным обо всех тайнах Первородного, но о таком кубе слышал впервые. Так что поселившимся в Тиан — Ирре Астелиату, Рай Варду, его другу дракону Сван Ниссу и часто навещавшему всю компанию королю Лигензии Алексу Ленцу-14 оставалось только терпеливо ждать и надеяться, что состояние Веты не ухудшится.

— Господин Рай Вард! — услышал наследный принц Небесной империи, едва только появился во дворце. — Господин Приокл просил вас зайти к нему, как только вы прибудете!

Рай Вард даже не дослушав рванул в лабораторию придворного мага.

— Господин маг! — он вошел в задымленную комнату, часть которой теперь занимал куб, а в другую были перемещены все приборы Приокла и его немалая библиотека.

— Заходи, Рай Вард, я сейчас, — услышал он откуда‑то из‑за куба.

Приокл появился через минуту. Он о чем‑то усиленно размышлял.

— Есть что‑нибудь?

Маг кивнул.

— Да! Кажется, мы, наконец, поняли, с чем имеем дело.

— И?

— Среди артефактов мы искали упоминание куба, квадрата, ящика… — Приокл потер переносицу, — но, похоже, что это так называемый Цветок Первородного.

— Что за чушь…

— Вот, смотри, — он поманил Рай Варда и начал показывать ему какие‑то трещины на кубе. — Вот здесь явные щели, причем они очень четкие и расположены симметрично на всех боковых гранях. Если предположить, что куб можно разложить, то вот эти треугольники раскроются наподобие лепестков! Я уже связывался с Радиком, он найдет всю известную информацию о Цветке Первородного. Так что, предлагаю вечером собраться на совет в Тиан — Ирре.

— Хорошо, господин Приокл, я загляну к отцу и проведаю дочь, а потом можно будет возвращаться в крепость.

Рай Вард направился в комнату, где когда‑то жила Вета. Здесь почти ничего не изменилось, разве что появилась детская кроватка и был отгорожен уголок для игрушек.