Все эти вопросы поставил в своем вступительном слове Председатель комиссии. Обращаясь к военным, он особенно подчеркнул несуразность возникшей ситуации:

— Ракета полтора года находится на боевом дежурстве, Вы ее эксплуатируете все это время, а фактически не несете никакой ответственности. Ситуация неопределенная, машина как бы ваша и в то же время — не ваша. При таком положении любые ошибки могут быть списаны на конструкторское бюро. И тому есть уже примеры. Естественно, возникает вопрос о передаче тогда промышленности воинских частей, эксплуатирующих ракет. Ведь для того, чтобы отвечать, надо знать, с кого спрашивать и кого контролировать.

Работа комиссии в напряженной обстановке продолжалась в течение почти двух недель с утра и до позднего вечера. Михаил Кузьмич, как всегда, был загружен одновременно многими вопросами, а посему не мог постоянно участвовать в заседаниях, в которых представители конструкторского бюро с трудом сдерживали напор оппонентов, торпедировавших все предложения, в большом числе "уточняющих моментов".

Во время одного из таких заседаний и произошел случай, который надолго остался в памяти всех его очевидцев.

"Комиссия работала, — вспоминает В.А. Шапошников, — в кабинете одного из заместителей Министра. Место председателя находилось во главе длинного стола. Слева и справа от него размещались члены рабочих групп и их консультанты. По быстро сложившемуся правилу я сидел четвертым слева от председателя. В это утро в ожидании прихода Михаила Кузьмича обсуждались частные вопросы. Предстояло уточнить некоторые моменты с представителем Заказчика, сидевшим справа от председательского кресла, на которое я и присел во время беседы. Увлеченный разговором, не заметил, как вошел Михаил Кузьмич и сел на мой свободный стул. Признаюсь, очень смутился, увидев нелепость ситуации, и стал поспешно собирать документы, чтобы освободить место. Но Михаил Кузьмич жестом приказал мне оставаться на месте, подкрепив его неожиданно словами:

— Так что, Владислав Анатольевич, может начнем?

Не знаю, было ли заметно по мне, но при этих словах растерялся окончательно. Поняв это, Михаил Кузьмич пришел ко мне на помощь, разрядив весьма дипломатично создавшееся положение:

— Владислав Анатольевич, разрешите мне высказать некоторые соображения?

Я понял — Главный своим авторитетом поддерживает своих представителей, делегируя как бы нам, постоянно присутствующим на этой нелегкой комиссии, свои полномочия председателя и лидера. Конечно же, слово Михаилу Кузьмичу я дал. Потом у меня попросился выступить кто-то из руководителей группы Заказчика. Я и сам не заметил, как до перерыва настолько освоился с ролью председателя, что не только предоставлял слово делающим высказать свою точку зрения, но и позволял себе на правах ведущего совещание вступать в полемику с выступавшими, и самому брать слово, когда это казалось необходимым.

В течение всего утреннего заседания Михаил Кузьмич своим примером призывал присутствующих относиться ко мне как к председателю. В результате протокол совещания перешел в наши руки. В перерыве, прощаясь с нами, Главный напутствовал:

— Не упускайте инициативу! Нельзя, чтобы из-за неясных опасений какого-то перестраховщика были приняты неправильные решения. Но и не увлекайтесь!

Я не могу судить о том, в какой мере этот случай повлиял на дальнейший ход событий. В сложной системе взаимосвязанных проблем он может вообще показаться незначительным. Но комиссия приняла правильные объективные решения, которые в известной мере были созвучны с заключительным правительственным документом. В моем представлении этот эпизод свидетельствовал о том, что Михаил Кузьмич был прекрасным психологом и отменным тактиком".

Начало шестидесятых годов в истории развития ракетной техники отмечено мощным противостоянием ведущих конструкторских бюро в борьбе за заказы на разработку стратегических межконтинентальных баллистических ракет. Однако, к сожалению, на конкурс выносились не только технические достоинства рассматривавшихся предложений. Налицо был и очевидный "теневой" конкурс. Разработка проектов ракет нового поколения пришлась на время, вошедшее в историю советского государства как период "оттепели". В эту пору, несмотря на наметившуюся демократизацию общественного строя, мало что изменилось в обычаях и нравах высшего эшелона власти. Даже в важнейших вопросах государственной политики, определявших оборону страны, предпочтение могло отдаваться розыгрышу "семейных карт". Заполучить дитя какого-нибудь государственного деятеля для работы в модной отрасли промышленности было сокровенной мечтой многих главных конструкторов, ибо ставка в битве за наследника была куда выше, чем соревнование за конкурсный проект. Ведь в случае "выигрыша" малозаметное конструкторское бюро мгновенно становилось ведущей организацией, "тузом", и заказы начинали сыпаться, как из рога изобилия.

С этих позиций одной из наиболее "козырных карт" в начале шестидесятых годов оказалась фигура обычного выпускника вуза. Кроме одной решающей детали — это был сын первого человека в государстве, объединившем в своей персоне два самых главных поста в стране — Первого секретаря ЦК КПСС и Председателя Совета Министров СССР — Н.С. Хрущева. Вот какой полуанекдотический эпизод, связанный с отпрыском всемогущего руководителя, приводит в своих воспоминаниях Главный конструктор системы противоракетной обороны Г.В. Кисунько:

"Министр распорядился перевести в наше специальное конструкторское бюро (СКБ-30) группу выпускников вузов 1957 года, ранее направленных в научно-исследовательские институты и конструкторские бюро авиационной промышленности. Для отбора молодых специалистов я направил в госкомитет одного из своих замов — Елизаренкова, который просмотрел представленный ему список и сделал пометки против отобранных фамилий. Заместитель Министра по кадрам спросил у него:

— А почему вы обошли вот эту строчку в списке?

В указанной им строчке значилось: "Хрущев Сергей Никитович"

— У нас уже был один Сергей[5]. Был, да сплыл, — не задумываясь, выпалил Елизаренков.

Только много лет спустя узнал я об этой самодеятельности и пришел в неописуемую ярость.

— Вы дурак или провокатор? — спрашивал я Елизаренкова. — Неужели Вы не понимаете, что Ваша выходка стала известной Никите Сергеевичу, как исходящая не от Вас лично, а от меня как Главного конструктора? Понимаете ли Вы, что предложение заместителя Министра не могло быть сделано без согласия Хрущева-старшего? Наконец, понимаете ли Вы, что все катаклизмы, переживаемые нашим коллективом, являются прямым отголоском Вашей дурацкой выходки?".

Даже по прошествии многих лет автор воспоминаний не может равнодушно воспроизводить эту сцену. Слишком уж чувствуется эмоциональный накал беседы. Так непроизвольно "по вине" своего заместителя Главный конструктор системы ПРО упустил предоставившуюся возможность обеспечить своему конструкторскому бюро прочное положение, и очень скоро ощутимо прочувствовал промахи незадачливого помощника.

Описанный эпизод с "Сергеем", как уже было сказано, произошел в 1957 году. Выпуски в высших учебных заведениях, как известно, бывают весной. А в августе 1958 года опытное конструкторское бюро — ОКБ-23, располагавшееся в московских Филях, посетил Н.С. Хрущев. Его сопровождал Министр обороны маршал Р.Я. Малиновский. Уровень по всем нормам самый высочайший, что, казалось, должно было бы свидетельствовать об особом значении, придаваемом руководством страны работам, проводившимся в конструкторском бюро.

Действительно, в ОКБ-23, возглавлявшемся талантливым авиационным конструктором В.М. Мясищевым, работало много высококвалифицированных специалистов. За короткий срок — семь лет существования со дня основания в 1951 году — создано несколько проектов совершенных тяжелых стратегических дальних бомбардировщиков. Кстати, на базе одного из этих самолетов уже в наши дни была создана модификация — транспортный вариант ВМ-Т, который на "своей спине" перевозил баки водородного блока "Энергии", сыграв тем самым важную роль в победе идеи самолетной доставки крупномасштабных конструкций системы "Энергия-Буран".