— Ты что думаешь, я здесь самый умный? — озадачил он однажды в приватной беседе партгрупорга.

Главным ориентиром в проводимой политике при любых обстоятельствах оставалось мнение коллектива. Всегда, когда в чем-то сомневался или хотел знать, что думают по этому поводу сослуживцы и совпадает ли их мнение с его собственным, Михаил Кузьмич пытался создавать обстановку, позволявшую каждому, без оглядки на окружение, высказать свое мнение, не стесненное рамками производственных отношений. Одним из приемов, к которому он прибегал в крайнем случае — тайное голосование. Например, при выдвижении на государственные премии. А потом, после состоявшегося голосования, удовлетворенно заявлял:

— Я тоже так думал.

И чувство внутренней радости, что большинство (вернее он как и большинство) думает одинаково, невольно отражалось на его лице.

Поэтому, заботясь о своем реноме, всегда старался оставаться объективным в любой обстановке. Это в частности, проявлялось в том, что умел признавать собственные ошибки. Если кто-то мог доказать, что Главный в данной ситуации не прав, то Михаил Кузьмич с улыбкой прямо и откровенно признавал правоту и победу своего оппонента.

Однажды во время обсуждения с ведущим конструктором В.Л. Катаевым возникшей проблемы Главный вдруг неожиданно отреагировал:

— Чепуху городишь.

И стал излагать свою точку зрения. Когда же собеседник развил и более подробно обосновал предлагавшуюся идею, Михаил Кузьмич, подумав, также неожиданно признал ошибочность своего суждения.

— Нет, это я чепуху горожу, а ты говоришь правильно…

О том, что Главный не чурался признавать свои ошибки, свидетельствует и Г.Д. Хорольский. Вот показательный диалог:

— Михаил Кузьмич, я же Вам говорил, что события могут развернуться в ровно противоположном направлении.

Главный внимательно посмотрев на ретивого инженера, отпарировал:

— Ты же неубедительно доказывал мне. Но я признаю, что ты смотрел дальше и оказался более предусмотрительным. Жалко одного — какая была проведена работа и все пошло насмарку. Знаешь, медведь тоже любит камни катать, но разве это можно назвать работой?…

В последнее время работы в конструкторском бюро, уже будучи тяжело больным, когда многое можно было списать на плохое самочувствие, Михаил Кузьмич находил в себе мужество признавать свои слабости, проявившиеся в неприсущей ему раздражительности и несдержанности иногда даже и без особого повода.

Тем не менее, такие сцены не носили безобразного характера, и, если даже эмоции вдруг выплескивали через край, то это не воспринималось как причина для создания конфликтных ситуаций. Сослуживцы тонко чувствовали, как тяжело отражалась работа на ухудшавшемся здоровье Главного, как непросто давались ему последние шаги, и не "таили камня за пазухой". Глубоко по-человечески понимая все, они оставались верными своему Кузьмичу.

— В одно из последних посещений, — вспоминает В.Л. Катаев, — зайдя в кабинет, застал Михаила Кузьмича, стоящего одетым. Он складывал документы в сейф и сразу предупредил, что уходит. Я стал настаивать, и он еще раз повторил, что уже уходит. Однако, ссылаясь на минутное дело, я проявил настырность. И тотчас же глубоко об этом пожалел, так как в ответ услышал:

— Ты… не понимаешь, что я говорю? Мне врачи разрешают всего два часа в день работать!

В этот момент он качнулся и задел сейф. Видимо, Михаилу Кузьмичу было очень плохо. Мне стало крайне неудобно за свое поведение, вынудившее его на такую реакцию. Ведь в подобных ситуациях М.К. Янгель никогда не ругался, а потому это было совершенно неожиданно.

Что-то пробормотав, я повернулся и ушел. Минут через двадцать звонит телефонный аппарат. В трубке знакомый голос секретаря Главного — Лидии Павловны, которая сообщила, что Михаил Кузьмич просит извинить его за несдержанность и сожалеет, что погорячился.

Это М.К. Янгель приехал домой и сразу же позвонил в приемную…

Бесконечно скромный и непритязательный в быту, под конец жизни, чувствуя, как тает здоровье, Михаил Кузьмич начинает задумываться, где найдет последнее пристанище. Среди соратников размышляет о Красной площади и Новодевичьем монастыре.

Что это, парадокс жизни? Нет — это сама жизнь. Ведь прежде всего он был живым человеком, который сам себя поставил так, что от него просто требовалось больше, чем от других.

Среди уроков, преподнесенных Главным как администратором, для которого воспитание коллектива единомышленников было не менее важной задачей, чем создание новых конструкций, следует отметить умение дать публичную оценку действиям исполнителя, охарактеризовав их с гражданской и морально этических позиций. В этом акте всегда проявлялся тонкий психологизм. Как правило, ни одно конкретное действие не оставалось незамеченным. Кроме ремарок, которые высказывались по ходу дела в процессе работы в создавшейся ситуации, он умело использовал любую возможность, чтобы предать гласности свое мнение об имевшем место факте или поступке того или иного сотрудника. И делал это пусть не всегда сразу, но не откладывая в долгий ящик, при первом же удачном моменте. Все сказанное в полной мере испытали на себе многие сотрудники, что и дает право с полной ответственностью оценить силу воздействия этих педагогических уроков.

На сей раз совещание было крайне немногочисленным, но зато очень представительным. С одной стороны, М.К. Янгель, а с другой — директор завода А.М. Макаров и еще по три-четыре человека от конструкторского бюро и завода.

И вопрос был хотя и частный, но далеко не простой. Разговор должен был пойти об изготовлении опытной конструкции шпангоута для отработки узла крепления тяжелого заряда головной части, которой оснащалась создававшаяся ракета Р-36. Для этих целей впервые предполагалось использовать шпангоут специального сложного поперечного сечения. Заготовку для "грузового шпангоута", как он был неофициально наречен в среде проектантов, поручено было формовать Куйбышевскому металлургическому заводу.

Кроме габаритов, пожалуй, самая большая трудность при изготовлении шпангоута заключалась в том, что в целях уменьшения массы он должен был быть пустотелым с замкнутым, как у трубы, внутренним контуром. В связи с огромной ответственностью и сложностью конструкции узла была предусмотрена предварительная отработка его прочности. И сделать это надо было еще до выхода на статические испытания головной части в целом. Для этих целей конструкторы выпустили чертежи на опытную конструкцию, по которым и предполагалось из куйбышевской заготовки изготовить узел для испытаний на днепропетровском заводе. Однако предусмотренные сетевым планом-графиком сроки поставки опытного узла уже прошли, и никаких перспектив на прибытие его на испытания не просматривалось. Этот вопрос и предстояло обсудить собравшимся.

Докладывать о ходе состояния отработки грузового шпангоута по установленному порядку должен был непосредственный исполнитель, отвечавший за прочность конструкции. Среди присутствовавших на совещании он был не только самым младшим по занимаемой должности, но и самым молодым по возрасту. Как только все приглашенные заняли свои места, ему и предоставил слово председательствовавший Главный конструктор.

А докладчик, не откладывая изложение сути дела и выяснение отношений в долгий ящик, без всяких обиняков и преамбул бескомпромиссно и дерзко для такого уровня, делая ударение на каждом слове, в первой же произнесенной фразе выпалил свою "филиппику":

— Если называть вещи своими именами, то завод нам экспериментальную отработку грузового шпангоута сорвал.

Присутствующие невольно насторожились, озадаченные таким неожиданным поворотом дела. Всесильный волевой руководитель завода, сделав инстинктивное движение бровями, метнул грозный взгляд на строптивого инженера. Еще мгновение — и последний получит свое за покушение на престиж завода. Однако не успел он набрать воздух для того, чтобы дать решительный отпор не умеющему держать дистанцию оппоненту, как вдруг последовала еще более неожиданная реплика М.К. Янгеля: