Стоп, почему он запер ее?

Затем, он включил свет. И я громко ахнула. Там словно бомба взорвалась. Комната была настоящей катастрофой. Все стены, потолок и даже пол были покрыты бумагами. Вырезками из газет. Рентгеновскими снимками. Фотографиями. Записями из дневников. Десятками тетрадей и блокнотов. Ни дюйма свободного пространства.

Что это ещетакое?

Может, у него новое хобби? пошутил Патрик.

Я не рассмеялась, потому что у меня возникло чувство, что он был близок. Я провела рукой вдоль неопрятного коллажа на стене, пробегая взглядом по заголовкам.

ПОДРОСТОК ИЗ ХАЛФ МУН БЕЙ УМИРАЕТ ОТ ОБШИРНОГО СЕРДЕЧНОГО ПРИСТУПА.

МЕСТНАЯ ПЯТНАДЦАТИЛЕТНЯЯ ДЕВОЧКА УМЕРЛА ОТ РАЗРЫВА СЕРДЦА… А ВАШИ ДЕТИ ПОДВЕРЖЕНЫ РИСКУ?

Потом я поняла. У Отца действительно появилось новое хобби. И этим новым хобби была я. По всем стенам были наклеены журналы и газеты, а также несколько обложек с моим лицом.

Неужели все это обо МНЕ?

Я не знала что сказать.

— Эй, взгляни только, — произнес Патрик. — Да ты знаменитость.

Я подошла к Отцу, который сел за стол. Наблюдала, как он принялся перелистывать папки с бумагами, иногда останавливаясь, чтобы вырезать заголовки, иногда доставая с полки пыльные справочники, чтобы посмотреть там что-то. Он строчил бесконечные заметки в тетрадях и блокнотах: вопросы, теории и истории, которые он выяснил в ходе своих исследований. Никогда не видела его таким прежде. Это была некая странная, альтернативная версия его самого. Учитывая то, что его сводила с ума неспособность объяснить этот медицинский факт. Мама была права: он был одержим. Он не остановится, пока не решит эту загадку.

Ох, Пап, это всего лишь разбитое сердце. А не бином Ньютона.

Я свернулась калачиком на кожаном диване, где Джек и я, взяв одну из тетрадей отца, порвали листы на маленькие кусочки и писали на них предсказания будущего, а потом читали их вслух.

Трое детей. Рыбка по имени Флиппер. Ты будешь жить в особняке. Ты станешь космонавтом.

Но такое нельзя предсказать. Ни за миллион лет.

В груди появилась боль, когда я взглянула на него. Я причинила боль стольким людям. Опять же, папе было не плевать на меня, и от этого я полюбила его еще больше. Наблюдая за тем, как он пытался дать ответ на самую большую загадку в своей карьере: меня.

Телефон зазвонил. Он поднял трубку.

— Да? — Он замолчал. — Милая, не плач. Я знаю. Мне тоже жаль.

Я выпрямилась.

Это, наверное, Мама. Они помирятся.

— Ладно, — сказал Папа. — Я скоро буду.

Он идет домой, он идет домой, он идет домой!

Я подпрыгнула. Я радовалась словно ребенок в Рождественское утро.

Папа отправил письмо по электронной почте, собрал саквояж, и закрыл дверь кабинета. Мы последовали за ним на переполненную парковку и забрались на заднее сиденье. Я была так рада выбраться оттуда.

— Поверить мне могу, что ты вынудила меня на поездку с этим неуклюжим стариканом, — проворчал Патрик. — Я стану посмешищем на небесах, если кто-нибудь узнает. Взмыть куда быстрее.

Я захихикала. Было забавно наблюдать, как он ворчит.

Мы выехали на дорогу, и Папа включил радио. Бон Джови.

— ОБОЖЕМОЙМОЯЛЮБИМАЯПЕСНЯ!!!! — закричала я, ощущая куда больше надежды с тех пор, как я покинула «Кусок». — Давай, Пап, сделай погромче! — Я начала петь, выкрикивая слова песни изо всех сил. — Оооуоуоу, я умру за тебя!!!

— Вау. Слух никогда не станет прежним, — поморщился Патрик. — Напомни мне отвезти тебя на уроки пения к твоему следующему дню рождения.

— Ой, верно, — съехидничала я. — Будто бы у тебя дела с этим обстоят ГОРАЗДО лучше.

Он удивленно приподнял бровь.

— Наблюдай за мастером. — Затем откинул голову и начал бешено мотать головой. — Возьми меня за руку, и мы сделаем это, кляя-я-янусь! Оу-оу-оууу, я умру за тебя!

Самое безумное было то, что Патрик оказался хорош. На самом деле, очень и очень хорош. Я была совершенно впечатлена.

— Блин! Тебе нужно попробоваться на шоу Американский Идол!

Он улыбнулся и опустил свой импровизированный микрофон.

— Неужели мы хоть в чем-то согласны?

Я приложила все свои усилия, но через пять секунд визга, мы оба сорвались на истерический смех. Так что, он обнаружил еще один мой изъян. Смеяться было так хорошо. Нет, даже чудесно.

Все хорошо. Теперь все будет хорошо.

Патрик улыбнулся мне. Я улыбнулась ему в ответ.

Бри? Услышала я его шепот. Ты помнишь…

— Эй! — вскрикнула я, когда фермерский рынок пролетел мимо. Я оглянулась, в замешательстве. — Папа, что ты делаешь? Ты пропустил поворот.

Он едет домой по новому маршруту? Странно.

Мы неслись по шоссе, мимо проплывали знакомые улицы.

Быть может, он решил заехать куда-нибудь, чтобы купить Маме букет?

Мы остановились на повороте, и Папа включил поворотник.

— Папа, почему ты поворачиваешь сюда?

Он пропустил две машину, затем быстро свернул направо, на заполненную парковку Отеля Хилтон.

Что в Хилтоне?

Он вывернул на свободное место, припарковался и выключил зажигание. Отстегнув ремень безопасности, он выбрался из машины.

Какого черта он творит? Патрик не имел понятия. Он так же терялся в догадках, как и я.

Мы последовали за ним через вестибюль отеля с дружелюбными портье, многочисленными люстрами и ненастоящими пальмами. Затем к лифту, на котором он поднялся на одиннадцатый этаж.

Одиннадцать, мой счастливый номер.

Мы прошли за ним по ковровому покрытию в коридоре. Пока он не остановился перед номером 1108. Он постучал дважды. Я услышала, как кто-то открыл замок по другую сторону двери. Дверь открылась.

Это была женщина.

Я замерла.

Нет.

Светлые волосы, стрижка в стиле пикси. Ярко-голубые глаза.

Нет.

— Дэниэл.

— Сара.

Миссис Бреннер?

У меня перехватило дыхание.

Моя учительница. Моя соседка. Лучшая подруга мамы.

Папа бросил свой кейс. Ослабил галстук. Прежде чем я поняла что происходит, он сломался и заплакал. Сначала тихо, но после разразился плачем, расстаяв в ее руках.

Нет, прошу. Прошу, нет.

— Невероятно, — прошептал Патрик.

Боже мой, меня сейчас вырвет.

А потом они начали обниматься.

А после целоваться.

А после я выбежала в коридор, не оглядываясь.

Голова идет кругом. Я не уверена, куда иду, где я, какое сейчас время или даже год. Все, что я знала — меня обманули. Вся моя жизнь и существование напоминало одну невероятно гигантскую, даже-ни-капли-не-смешную шутку. Если ваши родители — двое людей, которые целиком и полностью любят друг друга, и любой, кто их знает, понимает, что они совершенно подходят другдругу — а если НЕ ПОНИМАЮТ, тогда как такая девчонка вроде меня может продолжать верить что любовь и семья — это навсегда?

Я была невероятно зла. Зла на Отца, за то, что испортил все. Зла на Миссис Бреннер за то, что ударила нашу семью ножом в спину. Зла на Джейкоба, который ворвался в мою счастливую, беспечную жизнь, когда я не просила его об этом. Я даже была зла на Патрика, который отвез меня туда, чтобы я увидела все это. Я теперь даже не смотрела в его сторону, так зла я была.

Тем временем во всей этой я-только-что-увидела-чем-отец-занимается-с-другой-женщиной ярости, я, очевидно, «взмыла» из Хилтона прямиком на другой конец Халф Мун Бей. Мне даже удалось нормально приземлиться, что отчасти было удивительно. Но настроения позлорадствовать у меня не было.

— Хочешь поговорить об этом? — спросил Патрик, когда выяснил, куда я делась.

— Не-а.

Коротко. Мило. В точку.

На другой стороне улицы старый хиппи тихонько напевал песню Нила Янга, которую я тут же узнала. Это была одна из папиных любимых.