ПОЭТ поморщился, потом усмехнулся, опрокинул в себя бокал с Ежевичной Настойкой, взял бумагу, сосредоточился, некоторое время подумал и что-то накарябал на листике.
ГРАФИНЯ живо подскочила к столу, выхватила бумагу из рук ПОЭТА и прочитала следующее:
Сегодня я проснулся рано.
Раздвинул тучи вялыми плечами,
На прошлое своё взглянул печально
И не нашёл я в нём изъяна…
Я усмехнулся, слегка хлопнул ПОЭТА по плечу и сказал:
— Вот почему тебя, пьяницу, бабника и истерика до сих пор и терплю. Талант не пропьёшь, как бы не говорили об обратном всякие бездарные идиоты. У них в основной массе не только нет намёка на талант, но и более-менее приличных способностей днём с огнём не сыщешь! Но зато как они любят рассуждать со знанием дела о высших материях, о творчестве, кого-то обсуждать, учить и критиковать! Хлебом не корми!
— Сир, а я? — нервно вмешался ШЕВАЛЬЕ.
— Что, вы?
— Что ещё, кроме предательства, Вы мне не простите?
— Поражение в сражении, сударь, — угрюмо ответил я. — Ещё один промах, хотя бы одно поражение в самой ничтожной схватке, и вы труп. Мой вам совет. Видите, что проигрываете, а я на вас в это время смотрю, смело берите в руку кинжал, желательно обоюдоострый, и вспарывайте себе живот сверху донизу, или наоборот. И чтобы ни единого стона! Вот так, и никак иначе! А если я на вас смотреть не буду, ну, например, в силу своего отсутствия на поле брани, или по причине глубокой меланхолии или задумчивости, то проделайте ту же процедуру после бесславного окончания битвы, в момент, когда вас начнут окружать враги. Убейте их как можно больше и с криком: «Да здравствует Император!» покончите с собою упомянутым мною способом. Ну, во втором варианте разрешаю вам альтернативный способ самоубийства. Кинжал в самое сердце! Уразумели, великий мастер меча вы наш?
— Уразумел, Сир, — ШЕВАЛЬЕ побледнел, залпом осушил ещё один бокал с вином.
Все помолчали, посмотрели друг на друга, затем задумчиво обратили свои взоры в камин. Огонь в нём догорал вяло и безнадёжно, но пока был он достаточно жарок. ГРАФ по-прежнему спокойно дремал в своём огромном кресле.
— Сударь, а не прочтёте ли вы нам перед сном какое-нибудь стихотворение, то, которое вам особо нравится? — мягко произнесла ГРАФИНЯ, обращаясь к мрачному ПОЭТУ.
— Какое же изволите, сударыня? — равнодушно спросил тот. — Лирическое, патриотическое, любовное, философское, в смешанном стиле, или ещё какое-либо?
— Хватит паясничать, вам это не идёт, — пробурчал я. — Прочитайте то, что вам по душе, что самому очень нравится.
— Мне многое по душе, Сир.
— Ну, ну!
ПОЭТ задумался и тихо произнёс:
— Хорошо, извольте… Есть у меня одно стихотворение. В нём нарушены классические правила рифмовки, ну и чёрт с ними. Главное настроение!
— Да, согласен, — буркнул я. — Настроение решает всё! Ну, и?
Паутиной нереальной,
Спицей чувственной вязальной
Кто-то в этот тёплый вечер
Выткал дымчатый туман.
Он висит, как наважденье,
Мимолётный от рожденья,
Чутко, тихо, не клубясь,
С ветром мирно сговорясь.
И, пройдя под ним неспешно,
Вдруг взгрустну я безутешно,
Потому что лишь однажды,
А не трижды, и не дважды,
Как в одну и ту же реку,
В чудо можно нам попасть…
Я поднял бокал с Можжевеловкой, задумчиво посмотрел на притихших ГРАФИНЮ и ШЕВАЛЬЕ, потом на грустного ПОЭТА и сказал:
— Господа, нам ли жить в печали!?
— Никак нет, Сир, — усмехнулась ГРАФИНЯ.
— Ни в коем случае, Сир, — загадочно улыбнулся ШЕВАЛЬЕ.
Я нежно погладил девушку по роскошным волосам, приподнял их, поцеловал ГРАФИНЮ в идеально гладкую и упругую шейку, а потом произнёс тост. — За любовь, за красоту, за талант, за разум и за победы, которые невозможны без всего этого! Виват, господа! Будем жить!
— Виват!!! — получил я неожиданно стройный и мощный ответ.
— Ну что же, пора отдыхать.
— Сир, прошу Вас, произнесите что-нибудь для истории, ну и для Цитатника, конечно, — попросил ПОЭТ.
Все засмеялись. Я поморщился, сосредоточился, потом улыбнулся, задумчиво взглянул на ПОЭТА.
— Сударь, вы, надеюсь, знаете, кто такой Омар-Хайям? Ведь вы немалое количество времени провели в библиотеке БАРОНА.
— Да, Сир. Омар Хайям… Это великий персидский поэт, учёный. Кстати, что это за страна такая, Персия? Где она находится?
— Персия, Персия…Сейчас она называется Ираном. А где находится? Где-то в Азии, рядом с Каспийским морем. Ладно, суть не в этом. Послушайте:
Жизнь — пустыня, по ней мы бредём нагишом.
Смертный, полный гордыни, ты просто смешон!
Ты для каждого шага находишь причину,
Между тем он давно в небесах предрешён.
Все сидели тихо и неподвижно, печально и задумчиво смотрели на меня.
— Дарую авторство этих стихов вам, сударь, в честь вашего праздника, — весело и благосклонно произнёс я, подойдя к ПОЭТУ. — Спокойной ночи господа. Великие дела только начинаются!
— Спокойной ночи! Мы это знаем, Сир!
ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОЙ ЧАСТИ. (Шестая беседа с Богом)
Мы находились на Северном Полюсе. Погода была идеальной. В высоком тёмно-синем небе ни облачка, ни единого намёка на ветер. Солнце яростно сияло, но не согревало. Вокруг — сплошная, бескрайняя, белоснежная, слепящая ледяная пустыня. Да, как много, однако, на свете мест, величественных и потрясающих воображение!
За последнее время где я только не побывал со своим таинственным спутником: и в Альпах, и в Гималаях, и в Париже, и в пустыне Калахари, и в Китае, и в Египте и ещё много где. Но, честно говоря, — ни в одном из этих мест какого-либо особого сверх чувства, сверх впечатления, сверх экстаза не испытал.
Вообще-то по своей натуре я не путешественник, а домосед. Никуда особо не рвусь. Люблю свой маленький и уютный дом, своих собак и кошек. Мне бы полежать на диване, почитать хорошую книжку или посмотреть интересный фильм. Поразмышлять о жизни, о судьбе. Побродить по небольшому, заросшему деревьями и кустарниками саду, полюбоваться розами, порыться в зарослях полудикой малины, выискивая созревшие ягоды, — маленькие, но удивительно сладкие, вкусные и ароматные.
Мне достаточно погрузиться в уютный шезлонг и некоторое время томно наслаждаться лучами полуденного солнца, а потом искупаться в маленьком бассейне, ещё некоторое время погреться на солнцепёке и вернуться в дом, где меня ожидает самое сладкое занятие на свете и, увы, недоступное большинству людей. Что же это за занятие? Творчество… Вся суть в нём. Любой вид и род человеческой деятельности — это, так или иначе, творчество. Но одно дело, заниматься, допустим, пчеловодством или пивоварением, а совершенно другое, — писать РОМАН. Писатель подобен Богу. Он, как и Творец, создаёт новые миры, пусть иллюзорные, но создаёт. А вообще, по-моему, спорным является вопрос о том, материальны ли миры, созданные Богом, или они тоже являются всего лишь некой иллюзией, игрой воображения Высшего Разума, какой-то непонятной и таинственной духовной субстанцией.
— Эти миры вполне материальны, не сомневайся, — прервал ОН мои плавно текущие мысли. — Посмотри, какая красота вокруг!
— Снега, льды, чистота, пустота, ну и что? — пробурчал я. — Посидели, побалдели, полюбовались, насытились, заскучали. И что же дальше?
