— Повторяю. Всё! Возьмём искусство, литературу, поэзию. Вот где кроются тайны всех тайн! Выразить глубокое, внутреннее, вроде бы необъяснимое и непостижимое чувство и ощущение в нескольких строках, мазках краски, звуках, движениях… Вот, например, — лебедь. Белоснежный грациозный лебедь на чёрной глубокой воде. Создавая его, Творец или случай абсолютно ничего не имели в виду: ни какую-то особую красоту или значимость, ни избранность, ни исключительность этого существа, — я полюбовался точёной шейкой ГРАФИНИ и её маленькими ушками, и продолжил. — Что такое или кто такой этот лебедь? Птица, как птица, состоит из плоти, то бишь, из мышц, жира, крови, перьев и так далее и тому подобное. Еда поглощается, преобразуется в энергию, отходы жизнедеятельности удаляются. Шею свою длинную в воду на дно опускает, корм там ищет, ил процеживает, жучков-червячков пожирает. Или выгибает её, шею эту самую, за врагами с высоты следит, шипит, крыльями машет. Всё вроде бы абсолютно объяснимо и понятно. Красивое существо, бесспорно, но не более того. Мало ли в мире всяких таких же красивых тварей. А вот когда на этих скользящих по глади воды птиц и на любимую женщину, стоящую на берегу пруда, смотрит поэт, то всё меняется! «Руки милой — пара лебедей!». Как такое может прийти в голову?! Откуда возникает эта чудесная эфемерность, неожиданность и волшебность ассоциаций!? «А белый лебедь на пруду качает павшую листву, на том пруду, куда тебя я приведу…». Какие отточенные строки, какие причудливые переплетения осознанного и неосознанного, тайного и явного! Какая магия!

Я осёкся, прервал свой неудержимый поток сознания. Откуда в моей памяти всплыли эти строки? Они с надрывом тянули за собой из мозга какие-то забытые воспоминания, хаотично пронизанные непонятными чувствами и эмоциями. Ну, ну!!! Ещё мгновение, и я всё вспомню! Как пробить этот проклятый барьер в мозгу!? Ещё немного назад, ещё чуть— чуть…

— Браво, Ваше Величество, браво! — громкий и восторженный голос ГРАФИНИ вернул меня в реальность. — У меня с каждым днём общения с Вами крепнет странное ощущение, что Вы скрываете от нас Вашу действительную сущность и Ваши тайные знания. Если бы Вы не были КОРОЛЕМ, то наверняка были бы выдающимся поэтом, философом, а возможно и учёным.

— А может быть я таковыми уже давно и являюсь? — пробормотал я раздражённо. — И вообще, что вы все зациклились на моём статусе!? Почему Король не может быть поэтом, учёным, архитектором, живописцем или, например, судостроителем, плотником? Такое в истории бывало, и не раз. Правда, в какой истории и когда, мне пока не ведомо. Но бывало… Это я точно знаю.

— Интересные мысли, Сир, очень интересные, — задумчиво произнёс ПОЭТ. — Извините, но Вы и для меня загадка.

— Эх! Вы и не представляете, как загадочен я сам себе! — недовольно и раздражённо буркнул я.

— Сир, а может быть, в загадке есть больше смысла, чем в её разгадке? — с головой окунулся в дискуссию ПОЭТ. — Как говорил Великий Пещерный Оракул Седьмой Провинции…

Мне, к сожалению, не посчастливилось быть обогащённым знаниями упомянутого таинственного существа, так как в окно кареты громко и нервно постучал БАРОН:

— Сир, позвольте Вас побеспокоить! Посмотрите вперед!

Мы втроём немедленно вышли из кареты. Примерно в трёх — четырёх сотнях шагов от нас из чрева предгорий, обрамляющих величественные заснеженные горы, поднимались густые клубы дыма. Этот дым был явно искусственного происхождения. Горело какое-то сооружение или поселение. У меня появились нехорошие предчувствия, у ГРАФИНИ и БАРОНА, видимо, тоже. Они тревожно переглянулись, девушка стала нервно мять в руках изящный кружевной носовой платок. БАРОН, испросив моего разрешения, тяжело, но быстро поскакал вдоль нашего отряда. Все заволновалась, задвигались. Большая часть воинов подтянулась поближе к головной карете.

— Я чувствую беду, с моим дядей что-то случилось, — тревожно воскликнула ГРАФИНЯ. — Пожар явно в районе замка!

— Спокойно, милая, спокойно, скоро всё выяснится, не надо паниковать. Вперёд, вперёд! — я вскочил на коня и поскакал вслед за БАРОНОМ в сторону большого пологого холма.

Через некоторое время мы достигли предгорья. Вся местность была хаотично усеяна каменными глыбами. Пологие жёлто-зелёные холмы переходили в плоскогорье, стремящееся вырасти в нечто более значительное. Снег и лёд сияли на уже недалёких вершинах, невыносимо-синее небо царствовало над ними, отчеканивая мир в чистом и прозрачном воздухе, словно громадную мистическую монету.

Всё это расслабляло, вызывало у меня томные и, казалось бы, искренние и разумные мысли о том, что вот именно здесь можно найти покой. Построить бы хижину с массивным и надёжным очагом в центре, промышлять охотой и рыбалкой, бить туров, ловить хариусов, засыпать их обильно солью или коптить, складывать в глубокий погреб, обеспечивая себя пищей на целый год. Сидеть долгими вечерами у огня, думать, мечтать и слушать завывание ветра за окном. А ещё, не торопясь, любоваться бездонным небом, впитывать в себя чистую энергию непорочных и томных снегов. Возможно, что-то творить, писать, например, или до упоения читать, читать и читать… А возможно, просто молчать и размышлять, ничего не делать, плевать в потолок, может быть во всём этом со временем разочароваться, или, наоборот, очароваться и раствориться в нём без остатка. А вообще, чем прекрасно любое начинание? Во время его осуществления мы никогда по настоящему серьёзно не думаем и не беспокоится о грядущем конце. Он где-то там, за высокими горами! Главное начать, а там посмотрим, как всё сложится. Увы, такова природа человека, и с этим ничего не поделаешь.

Скоро мы достигли того места, где находился источник дыма. Горел, к счастью, не сам замок, стоящий на холме при входе в глубокое ущелье, а довольно обширное поселение внизу рядом с ним: дома, сараи, конюшни, амбары, скирды соломы.

Замок представлял собою довольно монументальное, мрачное и могучее сооружение: высокие и мощные каменные стены, ещё более высокие и мощные башни, глубокий и широкий ров, наполненный мутной водой, красные черепичные крыши многочисленных внутренних построек. В центре замка возвышалось массивное каменное строение, похожее больше не на обычное здание, а просто на башню внушительных размеров.

Шла осада, вернее, она, видимо, только начиналась. К стенам цитадели, прикрываясь щитами и выставив вперёд копья, приближались три внушительные по численности колонны войск. Между ними под защитой больших щитов двигались длинные тележки, нагруженные приставными лестницами, вязанками дров, соломы и ещё какими-то предметами неизвестного мне назначения. Позади наступавших войск были расположены четыре большие катапульты, которые метали в сторону замка камни и какие-то горящие, чадящие чёрным едким дымом, шары.

Перед катапультами, в две длинные шеренги, частично прикрытые укрепленными на земле щитами, выстроились лучники, осыпающие замок стрелами. На нападающих, в свою очередь, сыпался ответный град стрел. Периодически в колоннах и шеренгах кто-то падал, пронзённый стрелой, его место занимал другой воин. Нападающие и обороняющиеся выглядели пока довольно жизнерадостно и бодро. Суета, лязг оружия, громкие команды, глухие удары камней о стены, крики и вопли. Какая, однако, славная картина, понятная и приятная глазу любого настоящего воина!

Над центральной башней гордо развевался синий с позолотой флаг, под ним стояла группа людей в блестящих доспехах. Видимо, среди них находился и сам ГРАФ. Члены его свиты горячо жестикулировали, отдавали команды суетившимся вокруг простым воинам.

В отдалении от замка на небольшом холме располагался белый шатёр, рядом с ним на высоком флагштоке тяжело колыхалось огромное знамя. На его чёрном полотнище был изображён какой-то красный зверь, какой, непонятно. Около шатра находилась группа людей в серебристых доспехах, очевидно, — это были предводители нападающей стороны. Они также жестикулировали, отдавали команды подъезжающим и спешно уезжающим всадникам.