- Что ты задумал?

- Демонстрацию! Всех подниму! Хоть Дженьку, хоть кого. Марш по Сан-Франциско!

- Ты охренел? Какой марш? Вверх-вниз по холмам? Да они на ровной площадке и десяти шагов не пройдут!

- Хотя бы по пристани Рыбаков. Кто не сможет идти, тот в коляске...

У Фианы перехватило горло, стоило лишь предствить себе это зрелище: на яркой нарядной улице среди здоровых, беззаботных, красивых людей процессия мало-подвижных толстяков, в основном, - в инвалидных колясках.

- А я не только обжор - всех позову. С плакатами и постерами "Мы не свиньи!".

- Так чего же мелочиться на демонстрации? - едко сказала Фиана. - Ты возьми еще революцию им на площади Гирардели устрой! С применением нашего автобуса с подъемниками инвалидных кресел в качестве Крейсера Авроры.

- Дура! - в сердцах возвестил Яшка. - Вечно ты крылья обрубаешь! - Дальше он завел обычную песню: - Если даже я не могу тебя из-за этого полюбить, какой мужик в здравом уме на такую позарится!

Как терапевт-психолог, Фиана прекрасно знала, что похожими заявлениями обидчики обычно удерживают жертву при себе, ограждая от любой возможной поддержки извне. Тем не менее, "комплименты" Цыганникова особой радости не вызывали.

Фиана наспех перекусила в кафешке резервации, причем до кафе следом тащился Яшка, не переставая бубнить "Снова жрать! И куда только там влезает!", хоть внутрь за ней не вошел, - отравил, как мог, да и вернулся делать свою революцию. Как страшно девушка потом жалела, что даже не подумала остановить его, разве можно назвать шуточки хотя бы слабой попыткой. Но ей и в голову не пришло, что Цыган способен довести что-либо задуманное, а тем более, такое до конца. Поэтому сегодня отнеслась к его затее с легкой иронией и, забежав домой натянуть купальник, пошла к бассейну.

Едва она погрузилась в теплую воду, полегчало.

Закрыв глаза, - казалось, каждый поймет, что если человек закрыл глаза, значит, не хочет никого видеть, - девушка начала разминку. Не тут-то было. Одно только счастье, что народу поубавилось, поэтому не окружили толпой. Всего-навсего две бабули, но поговорить им хотелось за шестерых.

Лапни, благосклонно кивая бабулям, совершенно не слышала их болтовни. В принципе, тем и не нужны были ответы: достаточно высказаться самим. Она пристегнула к лодыжкам резиновые привески, взяла в руки пластиковые гирьки и потренировала руки-ноги, потом сделала хорошую растяжку всего тела, предварительно отбросив балласты...

Наконец, Фиана закончила упражнения, извинилась перед общительным народом и стала натягивать резиновую шапочку, а тапочки, наоборот, сняла и поставила на борт. Надела очки со странным названием "гаглз", ассоциировавшимся в ее мозгу с чем-то вроде рвотного, и поднырнула под веревку в зону пловцов. И - поехали.

Плаванье всегда не только спасало от тягостных размышлений, но и поднимало настроение, стоило только несколько раз одолеть дорожку от восточного бортика до западного. Вот так, сначала плавные взмахи руками и все тело слегка качается с боку на бок, двенадцать раз туда-сюда - четверть мили. А потом еще немного кролем для укрепления мышц живота, - и несколько раз на спинке, а потом еще снова на спинке, но медленно, ради возвращения к отдыху. Боже, как давно она не плавала! И как же сильно она любит воду!

Иногда Фиана представляла себя русалкой, ей даже чудилось: ноги срослись и стали большим серебристым хвостом, и не хватало только запеть, но ведь она не сирена, а только русалочка... И нет, не Андерсеновская, позволившая какой-то дурацкой любви погубить себя... Кретину, типичному представителю своего пола, не сумевшему разглядеть и оценить ее... А сильная, умная, не нужно ей никакой такой любви, которая требует кровавых жертв... Это чья-то чужая высшая сила - любовь с непременными соплями и ложью.

А высшая сила самой Фианы Лапни - ярость, мощь, победа сопротивления воды, возвышение над соплями, ни один Джейсон не стоит ее слез, вот и пусть бежит от риска к каким-то Эмилям и Клэрам... Тем более, Яшка со своим бунтом в стакане воды... И уж точно не Люк, вон он, вырисовывается, голубоглазый дружок, маячит у борта, ждет общения...

Остальные же вообще никто и годятся только для того, чтобы их использовали в качестве вибратора, иногда ведь хочется в этих целях живого тела рядом... На один раз, чтоб не привыкнуть, как к тому же Яшке, чтоб не страдать ни от обиды, ни от унижений, ни от горечи потери... Пусть сами страдают, а она, Фиана Лапни нанималась помогать несчастным женщинам, сестрам по боли... Жаль, от природы не лесби, насколько все было бы проще, если б так...

Разумеется, и со слабым полом нелегко, уж расстаралась мамочка, заставила возненавидеть все человечество, вынудила озлобиться на весь белый свет, но все же сестры по мукам - это не оскотинившиеся мужики, которые только и делают, что мучают и издеваются над слабыми...Так, хватит об этом, - девушка с силой оттолкнулась от бортика, перекувыркнулась через голову и встала на ноги. Снова поднырнула под веревку и стала избавляться от причиндалов.

Люк, будто только того и ждал, мгновенно очутился перед Фианой. Его голубые глаза смотрели на нее печально и вопросительно. В смысле, с печальным вопросом... Или надеждой, а вдруг девушка разрешит все его сомнения... Да почему же вдруг не такой - такой точно, как все они... Ну в чем-то возможно и отличается, но в принципе...

Фиана приветливо кивнула парню и он, конечно, воспринял этот кивок, как приглашение.

- Как ты? - По-обыкновению грустно, словно не ожидая ничего хорошего, спросил Люк.

- Нормально, - отплавав свою дорожку, Лапни даже смогла улыбнуться.

- Давно тебя здесь не видел.

Фиана еще раз улыбнулась и рассеянно оглядела бассейн. На нижней ступеньке сидела Трэйси, уже отдавшая последнего младенца маме, и тетешкала своего Дэвида. Тот, даром что карапуз, со снисходительным видом взрослого, поддерживал игру и брызгал ручонкой словно только ради того, чтоб доставить удовольствие мамочке. Фиана знала, что папами этот малыш называет всех мужчин, мамой же - одну единственную Трэйси, действительно ставшую ему самой что ни на есть настоящей мамой, хоть и не рождала. Та, сама взрослый ребенок, играла с мальчиком самозабвенно, даже издалека чувствовалось их обожание и наслаждение друг другом.

- Двайт считает ее святой, - кивнул Люк. - Так и есть.

- Еще бы...

- Пора Дэвиду учиться плавать.

- Он же вроде крошка еще!

- В детях встроена способность к плаванью, - сказал Люк. - От рождения.

Потом в воду прыгнул Двайт и одним рывком оказался у ступенек. Дэвид потянулся к нему. Двайт взял малыша на спину и сделал круг, мальчик помогал, загребая воду обеими ручками. Трэйси заулыбалась.

- Папа, - довольно произнес Дэвид.

- Извини, - начала Трэйси, обращаясь к Двайту. - Надо же, он опять это делает.

- Папа, - звонко и так громко, как только маленькие дети и умеют, повторил ребенок. - А почему ты с нами живешь только в воде?

Трайси чуть не захлебнулась от смущения. Бренда, незаметно оказавшаяся рядом, сказала: - О! Он уже задает вопросы!

Не смутился один Двайт. Он принял вертикальное положение, посадил малыша лицом к себе на бортик, сделал губками ему одному понятную гримасу и спокойно ответил: - Видишь ли, я только что принял решение стать твоим папой, - и переглянувшись с Трэйси, красной, как кетчуп, добавил: - А совсем скоро стану жить с тобой и на земле. Если твоя мама не против.

Дэвида, по обыкновению нелегко сбить с курса, раз уж взялся спрашивать.

- А почему мамы всегда живут со своими ребенками, а папы долго решают?

Двайт не нашел ничего умнее, чем сообщить, что и мамы не всегда...

Дэвид перебил: - А разве мама может уйти от своего сына, который вылез из ее животика? - Затем, обернувшись к Трэйси, переспросил: - Мамочка, деточки ведь вылезают из маминых животиков?