Уходя от «высотки», в которой до недавнего времени жил полковник Верестаев, Князь четко фиксировал все нештатные детали, все лица и жесты людей, увиденных им из окна машины, представляющие оперативный интерес. И, конечно же, он засек бегущих к месту падения полковника. Визг тормозов, собровцы, "скорая помощь"… Все происходящее было в рамках штатной ситуации. А вот лица двух людей, мелькнувшие за окном машины на выезде со двора, были, что называется, нештатными.

Во-первых, они внимательно и спокойно смотрели на машину, а не в глубь двора, где лежало тело полковника.

Во-вторых, они внимательно смотрели именно на машину Князя, а не на приближающиеся ко двору машины "скорой помощи" и «канарейку» с собровцами.

В-третьих, они смотрели внимательно и спокойно, оценивая ситуацию и обстановку.

"Значит, я все правильно сделал. Значит, меня проверяли. Если бы я не отомстил Верестаеву, то вызвал бы этим подозрение".

Разумеется, убийство оправдать трудно. С точки зрения закона, христианской морали — вообще нельзя. Но его профессия давала широкое толкование мерам необходимой обороны. С точки зрения профессии Князь был прав. И не собирался более копаться в глубинах своей души, виня себя в смерти полковника. Тот должен был умереть. Не ради мести. А ради дела.

Его проверили — он в этом убедился. И его действия сочли правильными. То есть он поступил так, как логически должен был, с точки зрения заказавших проверку, поступить человек, который им нужен. Князь не хотел разочаровывать этих людей.

Он раскрыл «бардачок», достал пачку «Кемела», вынул сигарету, понюхал ее, сунул в рот, подержал так секунду другую, и сунул обратно в пачку.

Не тот случай, чтобы снова начинать курить. Он с таким трудом отказался от этой привычки. Отказался не столько ради здоровья — старость и болезни казались чем-то недостижимо далеким, — он бросил курить, чтобы быть независимым. При его профессии человек должен быть независим от всего — от родных и близких, общепринятых норм морали, от привычек, заставляющих ломать линию поведения.

Не выпуская руль, он достал из кармана куртки бутерброд с сыром и съел его, потом достал бутылочку минеральной воды и опорожнил ее. Еда была невкусной, вместо теплой воды он бы с большим удовольствием выпил сейчас чашку горячего сладкого кофе с коньяком. Но надо было спешить.

Не для обеспечения алиби. Он был на нелегальном положении, и попадаться в руки работников правоохранительных органов ему было, мягко говоря, нежелательно. Но спешить надо: скорее всего, профессор Моров ценит свое время и терпеть не может опозданий.

…Пропуск на имя Юрия Евграфова был выписан. Секретарша — крохотная миловидная женщина с птичьим личиком сразу пригласила его в кабинет шефа:

— Профессор ждет вас.

Миновав своего рода шкаф между дверью из приемной и дверью в кабинет профессора и испытав в то короткое время, когда одна дверь уже закрылась, а вторая еще нет, странное чувство пронизывания тела колющими лучами, Князь наконец оказался в просторном кабинете профессора.

Выглядел он так, как его и описывали. Костистое ухоженное лицо с крупным крючковатым носом, тонкие жесткие губы, седые виски. Элегантный костюм, со вкусом подобранные рубашка и галстук. В кабинете был еще один человек: плотный, среднего роста, в сером костюме-тройке и синем клубном галстуке.

Кабинет был таким, каким его Князь себе представлял, — большим, в меру уютным, в меру официальным.

Огромный аквариум у стены привлек внимание Князя. Ожидая вопросов от хозяина кабинета, он не мог долго задерживать свой взгляд на предметах его убранства, но успел краешком глаза засечь движение в гроте аквариума и узнал неприятную морду мурены. Она хищно раскрыла пасть, но тут же захлопнула и снова втянулась в грот.

— Узнали старую знакомую? — спросил человек в сером костюме.

— Что вы имеете в виду? — тянул время с ответом Князь, поворачивая голову в сторону задавшего вопрос человека.

— Я имею в виду, что на Кубе вам наверняка приходилось видеть вблизи эту очаровательную зверюшку, не так ли? И не только в аквариуме, — сказал тот.

— У вас клубный галстук лайонс-клуба, что в штате Майами. Но я никогда не был в Майами.

— Я знаю. Но зато вы были в Варадеро летом 1989 года.

— Не вижу оснований скрывать этот факт. В этом ведь нет ничего предосудительного.

— Если не считать того, что в Варадеро вы помогли арестовать Рауля Хименеса, а потом, в Никарагуа, в джунглях, помогли поймать Верхилио Моралеса.

— Если учесть, где и кем я в то время служил, это тоже формальный факт моей биографии. Я никогда не скрывал, в том числе и предлагая свои услуги новым работодателям, что служил в спецназе ГРУ. Сейчас много профессионалов осталось без работы.

— Значит, ваша настоящая фамилия не Евграфов, — сказал профессор.

— Думаю, ваш приятель знает ее.

— Разумеется. Вы — майор Князев.

— Нет оснований отказываться. Да.

— Мне вас рекомендовал доктор Неведомский. А ему?

— Доктор Каценеленбоген.

— А ему? — продолжал профессор.

— Такая глубокая проверка нужна на более высоком уровне. Речь-то идет о работе в службе охраны института.

— Не беспокойтесь. Уровень тут самый высокий, — скрипуче рассмеялся Моров.

— Я вас, однако, не знаю, — выигрывая время Князь обернулся к крепышу в сером костюме.

— Я был на нелегальном положении и на Кубе, и в Никарагуа, и в США. Но служили мы с вами по одному ведомству. Кстати, я ваш коллега не только по основной профессии.

— Что вы имеете в виду?

— Я тоже переводил латиноамериканских поэтов. Вы, насколько я знаю, переводили Пабло Неруду? А я Хосе Марти.

— Выбор был продиктован личным пристрастием, или?..

— Или, конечно. Конъюнктура. Зато больше доверия. Я вас видел, вы меня нет. Ничего удивительного. У нас были разные функции.

— Итак, кто вас рекомендовал Каценеленбогену? — спросил профессор.

— Врач в СИЗО.

— Только ли… А может, и этот господин?

Моров небрежно бросил на стол фотографию «Корня», сделанную еще в зоне, — в бушлате, кепи, с настороженным выражением лица.

— И этот. Это плохо?

— Нет, — рассмеялся Моров. — Это как раз хорошо. Я предпочитаю, чтобы рекомендации моим новым сотрудникам предоставлялись как бы от разных структур. Плохо было бы, если бы… Ну, да вы умный человек, сами понимаете.

— Вы здесь служите? — напрямик спросил бывшего коллегу Князь.

— Скажем так, подрабатываю, — усмехнулся тот. И, уже обращаясь к Морову, добавил: — Я проверил досье этого господина. Уверенно могу сказать: демобилизация чистая, пока в действующем резерве, но вне структуры конкретных заданий. Что касается характеристики, — тут он опять усмехнулся, — то она самая достойная, с точки зрения профессии: физически очень силен, владеет приемами восточных единоборств, прошел жесткую школу выживания, быстро соображает и еще быстрее действует, инициативен, самостоятелен, но безукоризненно дисциплинирован в рамках задания.

— Это из моего "досье"? — приподнял брови Князь.

— Да, из вашего сверхсекретного досье, хранящегося в нашем Управлении кадров. Но коли профессор берет вас на работу, не вижу оснований скрывать от вас, что мы вам доверяем.

— Кто это? — вдруг спросил Моров, бросив перед Князем еще одну фотографию.

На ней был изображен в военной форме, в строю… Бич.

— Мой сослуживец по "горячей точке". Впрочем, мы с ним были, кажется, всего на одном задании.

— Встречались с ним после того?

При такой осведомленности работодателя Князя могла спасти только предельная правдивость.

— Да.

— Давно?

— Совсем недавно. Судьба свела. Словом, бежали вместе.

— Знаете, где он?

— Представления не имею. У него были свои планы, у меня — свои. Я хотел найти легальную работу, жениться… Он, кажется, решил уйти в "подпольное крими".