Уже год Гиви не был в Тбилиси… Конечно, в том же ресторане «Пиросмани» у Торнике можно было отведать настоящий шашлык с настоящим «Мукузани». А "воды Лагидзе"? А горячие сулугуни и сациви… Бесспорно, в Тбилиси они вкуснее, да и вино — молодое алазанское вино, — разве его в Москве попьешь?

А, все это ерунда, успокаивал себя Гиви. Не хлебом единым.

И тогда он начинал тосковать о Софико. Конечно, Софико будет ждать его столько, сколько нужно. Он верил ей. Но кто может сказать, сколько нужно? С тех пор как он попал в спецназ ГРУ, он побывал в Афганистане и Анголе, в Колумбии и Амстердаме, в Стокгольме и Кыргизстане… Он объездил весь мир, а домой приезжал крайне редко. Конечно, Софико подождет. Но время-то идет! Ей уже 27. В этом возрасте девушка начинает беспокоиться — пора замуж, пора детей заводить. И она права.

И все бы ничего, но с тех пор как их в/ч расформировали в порядке сокращения вооруженных сил и он перешел в другое подразделение, возможность погибнуть возросла вдвое. После того как он откликнулся на просьбу о помощи своего бывшего комбата и прилетел в Москву, взяв на службе отпуск, возможность погибнуть возросла втрое. И что будет с Софико, если его убьют? Беречься? Тогда он умрет до того, как пуля снайпера или нож уголовника вопьются в его тело. Трус умирает не в момент смерти, а задолго до него. Бояться никак нельзя в его работе. Но не беречься тоже нельзя. И Софико останется старой девой, и мама умрет от горя. Мама все так же жила в старой большой комнате в коммунальной квартире на проспекте Руставели, чуть выше знаменитого магазина "Волы Логидзе" и чуть ниже Дома правительства, точно напротив старой гостиницы, почти разрушенной в годы недавней гражданской войны. А мамин дом уцелел. Мама терпеливо ждала Гиви, и ее не радовали даже пересылаемые им с нарочными время от времени 100 долларов. Это были большие деньги. Из них 80 долларов мама раздавала своим бывшим коллегам-профессорам и преподавателям Тбилисской консерватории. По 10 долларов — самым нуждающимся — в месяц. На оставшиеся 10 жила, как она утверждала, вполне пристойно. Да, Тбилиси, город его детства и юности, стал нищей столицей нищей страны, и от этого тоже щемило сердце…

Мама немного гордилась им, а немного стыдилась. Гордилась, потому что не каждый сын сегодня в Грузии может обеспечить старость своим родителям. А стыдилась потому, что из всех детей ее коллег и друзей он один не стал профессиональным музыкантом. Закончил музыкальную школу, музыкальное училище и вместо консерватории поступил в Военный институт на отделение арабских языков.

Еще хорошо, что мама не знала тогда, не знает и поныне, что сын ее вовсе не языковед, а специалист по особым операциям.

Что ж… Он выбрал свою профессию и не жалел об этом.

Вылетая в Багдад, оружия он не взял. Денег — самый минимум. Документы, как и у других членов группы, были на другое имя, но настолько тщательно сделаны, что за них можно было не волноваться. Все визы на месте. Что же касается фотографии, то на ней он был в чалме. Однако пограничный контроль придираться не стал.

В Багдад Гиви прилетел из Дели. В Дели — из Токио. Так что следы были запудрены основательно. Главное — это попасть в Багдад в тот день, который был ему назначен, и выйти на того человека, которого он должен был почтительно сопровождать на расстоянии до конечного пункта его путешествия. Где он должен был совершить акцию, Гиви пока не знал. Об этом ему сообщат дополнительно.

Операция «Фальшаки» начиналась и продолжалась при соблюдении строжайших правил конспирации.

В аэропорту он взял обычное такси, причем на всякий случай пропустил дважды других пассажиров к присмотренной было уже машине. Автомобиль был старым, с явной утечкой бензина, так что, когда он прибыл в центр Багдада, у Гиви начала балеть голова. На ту мелочь, что у него была в кармане, он купил в центре, у белокаменного здания Национального собрания, бутылочку местной минеральной воды и запил пару таблеток, предусмотрительно засунутых в портмоне…

У него был с собой минимум вещей.

Полюбовавшись стеклянным колодцем Центрального банка и декоративными растениями, красующимися за стеклами перекрытий двух верхних этажей, Гиви тщательно проверил, нет ли слежки.

Убедившись, что все в порядке, Гиви направился вовсе не в Центральный банк, а в банк ар-Рафидейн, — высокую четырехугольную башню, стоящую на более широком основании в пять этажей. Нижний этаж был выложен серовато-зеленым блестящим камнем, настолько блестящим, что Гиви не отказал себе в удовольствии еще раз полюбоваться своим профилем. На самом же деле он хотел удостовериться, что его передислокация не вызвала интереса у фланирующих по площади клиентов обоих банков.

Гиви поднял глаза на второй этаж, выступающий над первым на ширину тротуара и поддерживаемый стройными столбами, облицованными маленькими плитками черной смальты. Именно там, на втором этаже, находится операционный зал, где он должен получить оставленные на его имя деньги в местной и афганской валюте.

С получением денег проблем не возникло. До вечера еще было время, и Гиви, плотно пообедав в ресторанчике на первом этаже причудливого дома с белой башней на улице Харуна аль-Рашида, прошел несколько кварталов по раскаленному центру города, пока не оказался перед зданием Ассоциации иракских художников. Построенное по проекту Кахтана Мадфаи, здание было интересно тем, что его венчала крыша в виде идущих волнами полукруглых арок.

Погуляв пару часов по выставке Сауда аль-Аттара, чьи работы в равной степени напоминали ему и о городах бывшей советской Средней Азии, в которых он не раз бывал, и о старом Тбилиси, Гиви сел на мраморную скамейку.

— Если вас интересуют виды старого Багдада, — сказала ему, улыбаясь, служительница выставочного зала, — вам стоит побывать в музее-мастерской Лорны Селим.

— Никогда не слышал этого имени, — признался Гиви.

— А имя Джавада Селима вам знакомо?

— Конечно, кто же не знает Джавада Селима? — на голубом глазу соврал Гиви.

— Это его жена, — заговорщически сообщила служительница, чрезвычайно довольная, что может правильно сориентировать в багдадских достопримечательностях приезжего араба. — Она англичанка по происхождению, после смерти супруга поселилась в Ираке. Джавада Селим написала много очаровательных видов старого Багдада. Там же есть и картины ее сестры, Назихи Селим. Кстати, она до сих пор преподает в Институте изящных искусств. Я вам напишу адрес и даже нарисую, как туда добраться.

— Спасибо, ханум, да хранит вас Аллах, — сказал Гиви.

Однако на бумажке, которую сунула в руку Гиви старая дама, было лишь одно слово:

— Аль-Кифах…

Это была одна из старинных улочек Багдада. Гиви туда и направился.

Его сопровождали. Правда, при всем его профессионализме он так и не заметил слежку. У входа в длинный, занимавший весь квартал двухэтажный старинный дом, Гиви был остановлен приглашающим жестом старика в национальном костюме. Гиви вошел в арку.

Перед ним открылся четырехугольный двор-хош, по сторонам которого были расположены жилые комнаты и подсобные помещения. С одной стороны была устроена тарма — открытая во двор комната, предназначенная для приема гостей и отдыха в жаркие дни. Кланяясь, старик пригласил его присесть. Через мгновение девушка в парандже внесла две чашечки кофе и тарелку со сладостями — там был рахат-лукум, печенье, засахаренные орехи. Гиви обожал орехи в любом виде и забросил горсть сладко пахнущих ядрышек в рот. Еще через минуту появился хозяин.

— Здравствуйте, уважаемый, — сказал он на певучем арабском, более похожем на тот арабский, на котором говорят в Иордании, нежели на тот, на котором говорят в Багдаде.

— Да хранит Аллах этот дом и его хозяев, — ответил Гиви.

— Как вам понравился наш город? Вы ведь впервые у нас.

— Очень понравилось.

— Вы еще не были в новой мечети Аль-Хулафа? Непременно сходите. Завтра же… Лучшее время для посещения — после второго намаза.