— Валяйте, — кивнул я. — Я все равно собирался уходить.

Саня улыбнулся и протянул мне руку. Я пожал ее.

— Приятно было с вами работать, — сказал он. — Что ж, возможно, еще увидимся.

Монета в кармане казалась ужасно холодной и тяжелой.

— Угу. Очень даже возможно.

Я ушел с обеда, не попрощавшись, и направился прямиком домой. Всю дорогу кто-то едва слышно нашептывал мне на ухо всякое… разное. Я заглушил это громким, не слишком музыкальным пением и принялся за работу.

Десять часов спустя я отставил в сторону лопату и заступ и окинул критическим взглядом двухфутовую яму, которую вырыл, продолбив бетонный пол своей лаборатории. Шепот у меня в голове сложился в роллинговскую «Жалость к Дьяволу».

— Гарри, — шептал вкрадчивый голос.

Я бросил монетку на дно ямы. Потом положил туда же стальное кольцо дюйма три в диаметре — так, чтобы монета лежала в самом его центре. Коснувшись кольца пальцем, я пробормотал заклинание, и шепот разом стих.

Я вылил в яму два ведра цементного раствора и заровнял так, чтобы верх ее был вровень с полом. Потом поднялся из лаборатории и закрыл за собой люк.

Мистер подошел ко мне, требуя толики внимания. Я плюхнулся на диван, и он разлегся пузом кверху у меня на ногах. Я погладил его, глядя на стоявшую в углу трость Широ.

— Он сказал, я должен жить в мире серых. И чтобы я верил сердцу. — Я почесал Мистеру его любимое место за правым ухом, и он одобрительно мурлыкнул. Что ж, хотя бы на мгновение Мистер согласился, что сердце у меня настроено как надо. Впрочем, возможно, он не совсем объективен.

Подумав немного, я взял трость и полюбовался гладкой, отполированной временем деревянной поверхностью. Энергия «Фиделаккиуса» чуть покалывала кончики моих пальцев. На ножнах темнел один-единственный японский иероглиф. Когда я спросил у Боба, что он означает, тот перевел это одним словом: «Вера».

Не дело слишком упорно цепляться за прошлое. Нельзя прожить всю свою жизнь, оглядываясь. Нельзя, даже если ты не видишь, что ждет тебя впереди. Все, что можно делать, — это тянуть свою лямку и стараться верить, что завтра будет то, что будет, даже если ты и ожидал другого.

Я снял с каминной полки фотографию Сьюзен. Я убрал ее и открытки в конверт из коричневой крафт-бумаги. Я снял с полки маленькую коробочку с обручальным кольцом, которое предлагал ей, и от которого она отказалась. А потом засунул все это в шкаф.

Я положил доставшуюся от старика трость на каминную полку.

Возможно, есть на свете вещи, которые просто не могут существовать вместе. Ну, скажем, вода и масло. Или апельсиновый сок и зубная паста.

Я и Сьюзен.

Что ж, завтра будет то, что будет завтра.

Дом горел, и вины моей в этом не было. Честно.

Башмаки мои скользили по кафельному полу, так что мне пришлось сбавить скорость, сворачивая за угол. Двери уже маячили впереди — спасительный выход из заброшенного школьного здания на юго-западной окраине Чикаго. Пыльный вестибюль освещался лишь с улицы, и у дверей пустых классных комнат стекались густые лужи черноты.

В руках я держал покрытый замысловатой резьбой деревянный ящик, от веса которого у меня уже начинали ныть плечи. В свое время я схлопотал в оба по пуле, так что нытье усталых мышц быстро сменилось тупой болью. Чертов ящик был тяжел даже без учета его содержимого.

Внутри ящика, повизгивая, перекатывались от стенке к стенке с полдюжины маленьких щенков — серых с черным, с торчащими ушками. Один из них, ухо которого — очевидно, в силу похождений на стороне кого-то из его породистых предков — торчало не вверх, а вбок, был явно то ли храбрее, то ли глупее своих сестер и братьев. Он единственный дотянулся передними лапами до края ящика, высунул мордочку наружу и, глядя куда-то мне за спину, разразился визгливым лаем.

Я прибавил скорости. Моя любимая черная кожаная ветровка хлопала по ногам. Потом я услышал свистящий звук и как мог вильнул влево. Пылающий шар из какой-то зловонной, внешним видом напоминающей вар дряни, просвистел мимо, ударился об пол в нескольких ярдах от меня и расплескался лужицей голодного огня. Я попытался обогнуть его, но мои башмаки явно делались в расчете на спокойную ходьбу, а не на бег по пыльной плитке. Ноги мои уехали вперед, и я упал. Насколько мог, я контролировал падение, так что приземлился на пятую точку и некоторое время продолжал еще движение в этом положении, спиной к огню. Какую-то секунду мне было довольно жарко, но зашитые в мою старую куртку обереги не дали ей (а за компанию и мне) загореться.

Еще один огненный шар устремился в мою сторону; я и увидеть-то его едва успел. Дрянь, из которой был сделан шар, наподобие напалма липла ко всему, на что попадала, и горела со сверхъестественным неистовством — несколько стальных стеллажей только что сгорели на моих глазах в труху.

Шар угодил мне в левую ключицу и, скользнув по защищенной защитными заговорами куртке, размазался по стене у меня за спиной. Я инстинктивно дернулся, потерял равновесие и выронил ящик. Пухлые щенки с протестующим визгом высыпались на пол.

Я оглянулся.

Демоны-хранители напоминали бы безумных лиловых шимпанзе, если бы не пара черных как смоль крыльев, выраставших из-за плеч. Трое их каким-то образом ускользнули от моего с таким трудом и старанием наложенного парализующего заклятия, и теперь преследовали меня по пятам, нагоняя меня с каждым скачком и взмахом черных оперенных крыльев.

На глазах у меня один из них присел, сунул руки между ног и… не вдаваясь в подробности, скажу только, что вооружился тем боеприпасом, который с таким успехом используется приматами в зоопарках. Взвизгнув, обезьянодемон швырнул его в меня, и уже в воздухе тот воспламенился. Мне пришлось низко пригнуться, двинувшись подбородком об опрокинутый ящик, чтобы это зажигательное дерьмо не врезалось мне в нос.

Я сграбастал щенков, бесцеремонно сунул их в ящик и побежал дальше. Шимподемоны разразились злобным воем.

Писклявый лай за спиной заставил меня оглянуться. Маленький кривоухий щен властно расставил пухлые лапы и встречал приближающихся демонов возмущенным лаем.

— Черт! — рявкнул я и дал задний ход. Ближняя обезьяна прыгнула на щенка. Я сделал рывок, достойный Первой Лиги, поскользнулся, полетел ногами вперед, но все-таки извернулся и врезал каблуком башмака аккуратно демону в шнобель. Меня трудно назвать тяжеловесом, но роста во мне на голову выше шести футов, да и сложения я по меньшей мере среднего. В общем, удар вышел достаточно ощутимый, чтобы демон взвыл, отлетел назад и шмякнулся спиной в металлический шкаф для одежды, оставив на нем вмятину в несколько дюймов глубиной.

— Глупый маленький пушистик, — буркнул я, возвращая щенка в ящик. — Вот поэтому я и держу кота, — впрочем, щенок меня не слушал, а продолжал свою тираду. Я увернулся еще от двух огненных какашек и снова рванул к выходу. Коридоры и вестибюли наполнялись дымом, и я закашлялся. Там, откуда я бежал, уже сделалось светло от пожиравшего старые стены огня.

Я добежал до двери и на мгновение сбавил скорость, открывая ее бедром.

Что-то повисло у меня на спине, цепкие пальцы дернули голову за волосы назад. Чертов шимподемон принялся злобно кусать меня в шею и ухо — больно кусать. Я сделал попытку стряхнуть его, но он держался крепко. Зато я увидел второго демона, нацелившегося на мое лицо, так что мне пришлось отпрянуть, избегая столкновения.

Я отпустил ящик и руками попытался сорвать демона со спины. Он взвыл и укусил меня за руку. Зарычав от боли и досады, я развернулся и изо всей силы бросился спиной вперед на ближайшую стену. К сожалению, шимподемон явно знал уже подобную тактику. В самое последнее мгновение он отцепился от моих плеч, и я врезался затылком в шеренгу металлических шкафов.