— Вспомните памятку о нормах социальной деятельности в космосе. Нельзя избегать дневной нормы общения с другими людьми. Нельзя просто так лежать и ничего не делать. В общем-то нельзя делать ничего из того, чем мы с вами сейчас занимаемся.

— Мы сейчас вообще ничем не занимаемся. Просто ждем и экономим энергию.

— Для чего?

— Для момента, когда мы все же начнем сходить с ума и будем вынуждены завязать рот самому разговорчивому из нас.

— Я вынужден согласиться с Эмилем, — вступился Петре. — В нашем случае целое больше, чем сумма частей, а группа объединенных людей сильнее, чем группа разобщенных.

— Петре, — простонал Ленар. — Вы сейчас настолько правы, что у меня от вашей правоты уши заболели.

— Простите.

— Нет, я серьезно. Вы правы. Мы были в большинстве, но они дождались, пока мы разбредемся по разным уголкам корабля, чтобы без затруднений отловить нас всех по одному.

— В большинстве ли мы были? — задал Радэк вопрос, который не нуждался в ответе.

Он не хотел этого говорить, потому что никто не хотел этого слушать. Петре не был частью команды, потому что… Радэк сам для себя еще не решил, почему, но до сих пор был уверен, что выражение «мы все в одной лодке» к Петре имеет весьма косвенное отношение. Возможно, потому что Петре был корреспондентом, и его обязанностью было в любом конфликте сохранять нейтралитет. Слушать, записывать, наблюдать, но не вмешиваться. Иронично, что это правило никак не защитило его от локального космического переворота.

Чья же команда таким образом оставалась в большинстве? Ничья. Численного преимущества ни у кого не было. С одной стороны Ленар, Радэк, Эмиль и Ирма, а с другой — Илья, Аксель, Густав и еще один их неожиданный союзник, имя которого больно было даже вспоминать. Математически силы были равны, но элемент неожиданности и фактор летальности «инструментов» предрешили исход событий. Эта спасательная операция изначально была обречена на самый крупный провал в истории спасательных операций.

— Я не хотел это говорить, — неуверенно озвучил Петре свой главный жизненный девиз, — но когда меня вели сюда, по пути я наткнулся на Вильму.

— Интересно… — соврал Радэк и не стал говорить о том, что с ним при переводе произошло тоже самое. — И что она делала?

— Ничего. Просто мне показалось, что вам интересно будет узнать, что она жива, здорова и, судя по всему, чувствует себя неплохо.

— Я тоже по пути сюда видел Вильму, — добавил Эмиль. — И я не знаю, что сказать по этому поводу.

Даже теперь, когда ситуация кажется безнадежнее некуда, все они продолжали ходить вокруг да около, страшась обсуждать Вильму так, будто их самые плохие слова тот час же материализуются, и Вильма обернется гигантским людоедом, откусывающим головы заплутавшим космонавтам. Когда Радэк увидел ее, стоящей без движения в коридоре, то ощутил разочарование, не поддающееся определению. Это было не самое сильное разочарование в его жизни, но определенно оно было самым необычным. Он ждал от Вильмы плохих поступков, хороших поступков или и вовсе бездействия, но то, что он увидел в том коридоре, почему-то не влезало ни в одну из категорий. Вильма второй раз в жизни смогла его удивить, а он даже не мог понять, чем именно.

— Вы недавно говорили, что Вильма предала нас, — напомнил Радэк. — Но вы так и не сказали, как вы это поняли.

— Боюсь, что это будет очень короткая и неинтересная история. Хотел бы я сделать ее длиннее и интереснее, но мне просто нечего сказать по этому поводу. — Петре сделал вдох перед своим коротким рассказом. — Опишу, как я все запомнил. Я услышал из комнаты отдыха что-то похожее на спор, и сразу узнал голоса… — Он прервался, о чем-то задумавшись. — Знаете, теперь мне кажется, что они в тот момент просто забыли о моем существовании. Они вели Ирму в комнату отдыха даже не подозревая, что я там нахожусь. В противном случае они бы, наверное, сначала навестили меня. Я ведь был самым удобным для отлова человеком на всем судне, уже сидел в комнате отдыха, готовый в любой момент быть пристегнутым к поручням. Это… как-то даже обидно что ли…

— Петре, вы слишком сильно отступили от своего короткого рассказа, — заметил Эмиль.

— Я подумал, что возникла какая-то ссора, и вышел им навстречу, — продолжил Петре. — Я ничего хорошего не ждал от гостей, и мне показалось, что я должен был вступиться за Ирму.

— Спасибо, — без эмоций поблагодарила его Ирма. — Вы, конечно, ничего не сделали, но мне все равно приятно.

— Не надо благодарить. Я сбежал, как последний трус, когда увидел в руке у Ильи «кадиевку».

— Страх дает всем живым существам эволюционное преимущество, — успокоил его Эмиль. — Вы знали, что ничего не могли сделать, и поступили самым разумным образом.

— И успокаивать меня тоже не надо. Мною двигал не разум, а самая настоящая паника. Я не осознавал, что делаю. Бежал, куда глаза глядели, пока не запер сам себя в отсеке криостаза… Хорошо, признаю, что разум немного помог мне вспомнить, как заблокировать отсек изнутри.

— Что было дальше? — спросил Ленар, начиная проявлять к рассказу признаки интереса.

— Дальше Илья громко и весьма настойчиво приказал мне открыть дверь. Сначала он пообещал, что не причинит мне вреда, а когда понял, что я не верю его обещаниям, начал стучать по двери чем-то металлическим… ну, вы понимаете.

— И тогда вы сдались?

— Нет, тогда я испугался еще сильнее и стал игнорировать все его требования, — виновато признался Петре. — Минуты через две он замолчал и ушел. Я тогда еще подумал, что он пошел искать другие способы добраться до меня, и откровенно не знал, что делать. Я ведь, выходит, сам себя запер в ловушке, и мне оставалось лишь надеяться, что кто-то из вас каким-то образом наведет порядок на корабле. Да, признаю, я плохо соображал, кто и каким образом сможет обезоружить Илью, но я был слишком напуган, чтобы мыслить здраво.

— Петре, хватит вдаваться в такие подробности, — перебила его Ирма. — Все мы были напуганы и всем нам было страшно. Мы и так прекрасно представляем, что вы чувствовали.

— Хорошо, — нервно сглотнул он комок в горле. — Если вкратце, то я просидел взаперти около двух часов и не знал, чего ждать. То ли чудесного спасения, то ли того, как они вырежут эту дверь плазморезом…

— Вообще-то в таких случаях, — вмешался Эмиль, — мы срезаем аварийную панель, чтобы получить доступ к гидравлическому механизму, стравливаем жидкость через клапан сброса давления, и затем разжимаем дверь вручную… — Его фигура слегка покачнулась, когда Радэк недовольно толкнул его в плечо. — Ладно, простите, молчу.

— В итоге я сам разблокировал эту дверь, — издав досадливый стон, корреспондент ущипнул себя за переносицу. — Думаю, вы уже поняли, почему. Я услышал голос Вильмы через интерком. Она заверила меня, что все хорошо, и что я могу выходить. Я вышел и, кажется, чуть не умер. Вы знаете, даже с абсолютно здоровыми людьми такое бывает, когда они два часа подряд ждут своей смерти, а затем, когда начинают успокаиваться и думают, что опасность миновала, в открывшуюся дверь врывается Аксель, словно черт из табакерки.

— И все? — с удивлением спросил Радэк. — То есть вы, вечно во всем сомневающийся человек, сделали из этой ситуации вывод, что Вильма нас всех предала?

— Простите, но я недорассказал. Да, вы правы, нельзя было отрицать возможность того, что Вильму поймали и силой принудили убедить меня открыть дверь. Но я в тот момент даже не успел подумать о такой возможности. Видите ли, за той дверью был не только Аксель с «кадиевкой» в руке. За мной явились они все. И Илья, и Густав, и особенно Вильма. И на Вильме не было наручников.

— Она была вооружена?

— Оружия при ней я не заметил, — ответил Петре как можно неоднозначнее. — Но тут я должен отметить, что никто из нас даже не знал про существование оружия на борту до тех пор, пока гости не решили его показать. Я думал, на коммерческом флоте нет оружия. Где они вообще его взяли?

— Где угодно, — пожал плечами Ленар. — С остова своего корабля или со станции «Магомет». Мы ведь не устраивали им обыск после каждого возвращения. Такой небольшой предмет, как пистолет, пронести незаметно на наш борт им было не сложно.