Путешествия по межзвездному пространству считаются условно безопасными, а все потому что межзвездное пространство до неприличия пусто. В нем космоплаватели не способны встретить такие страшные вещи, как плохая погода, смертельный уровень радиации, космические чудовища, синдром Кесслера или высокий холестерин. Твердые объекты, угрожающие при столкновении на околосветовых скоростях превратить корабль в пар, обычно не приближаются друг к другу ближе, чем на несколько миллиардов километров, а редкие исключения успешно сталкиваются с пути репульсионным полем.

Никаких внешних угроз для корабля там попросту быть не может.

Остается одна неудобная проблема: если с кораблем по каким-то сугубо внутренним причинам все же случилось что-то нехорошее, пустота космоса начинает ощущаться с двойной силой, ибо поблизости нет ровным счетом ничего, что могло бы помочь в экстренной ситуации. Если экипаж корабля не в состоянии довести свое судно до ближайших признаков цивилизации, им остается либо покинуть корабль на челноках, либо заморозить себя в криостазе и ждать, пока кто-нибудь когда-нибудь их случайно найдет и спасет. Последний план спасения не самый надежный и здорово режет слух неприятными словами «когда-нибудь», не говоря уж о том, что сильно отпугивает от межзвездных путешествий большинство психически здоровых людей. В связи с этим был введен закон, распространяющийся на всю обозримую вселенную, согласно которому никто в космическом пространстве не имеет права бросать человека в беде. Даже если вы являетесь космическим героем, которого родители ставят в пример своим непослушным детишкам, а перед вами гибнущий зоовоз, наполненный доверху хомячками, котятами, шиншиллами и прочими мелкими волосатыми тварями, по закону вы все равно обязаны отдать приоритет уборщику зоовоза, который только что подавился творожной запеканкой и исходится мучительными приступами кашля.

Таким образом выходит, что в космосе нет ничего дороже человеческой жизни.

Но вот посреди великого ничего разгорается настоящая драма. Короткая вспышка безмолвно озаряет собой равнодушие космоса, и жизни людей оказываются в плену у времени, пространства и инертного куска металла, который еще пару секунд назад носил право называться межзвездным кораблем. Степень беспомощности этих людей невозможно преувеличить, поэтому в страхе за их жизни невольно сжимается сердце, а желание работать в глубинах космоса естественным образом испаряется.

Но, в конце концов, кто еще их спасет, если не те, кто упорно продолжает заниматься этой работой? Профессии «космический спасатель» не существует лишь потому, что в космосе каждый должен быть готов спасать.

В почти осязаемой тьме застывший перед блистером воздух настырно упирался в инородное тело. Слегка колеблясь из стороны в сторону, не давая крови застаиваться в мышцах, тело в целом напоминало неподвижную статую женщины, зачарованно глядящей прямо в глаза Медузы. Медуза представляла из себя зелено-голубую планету, рельеф которой до сих пор выдавал своими кольцевидными горными хребтами сгинувшую эпоху низкой геологической активности. Сменится еще несколько поколений, прежде чем ландшафт уположится за счет атмосферных явлений и вымытого подземными реками грунта, но сейчас это был живой памятник торжеству жизни на некогда мертвой планете. Пара голубых глаз жадно впитывала в себя отраженный свет, путающийся в пушистых облаках, и периодически тишина нарушалась вынужденными вздохами. Вильма уже много раз видела подобные картины, но именно от этой у нее перехватывало дыхание. Время делало ради нее небольшой перерыв, а из головы вылетало, что у нее в правой руке черствеет надкушенная булочка, а в левой остывает кофе, пытаясь привлечь к себе внимание пляшущим на фоне сияющего жизнью диска ароматным паром. Столь чарующее воздействие на человека могли оказывать как безумно прекрасные вещи, так и безмерно ужасные. То, на что смотрела Вильма, для нее относилось к обеим категориям, и красота рукотворной природы с высоты в три тысячи километров смешивалась с неопределенностью черной бездны, ведущей в никуда. Восхищение боролось со страхом за место в ее сердце, которое робело перед каждым ударом, а кофе продолжал остывать.

Шипение гидравлики, с которым открылась дверь в обсерваторию, заставило ее шевельнуться. Вильма сделала лишь пол-оборота головой, чтобы краем глаза узнать в чернеющем на фоне освещенного коридора пятне мужской силуэт и понять, кому он принадлежит. Время вновь побежало в привычном ритме. Она вонзила свои зубы в булочку и смочила откушенный кусок печеного теста с корицей в легкой горечи напитка, который уже почти вытеснил собой из нее всю кровь.

С повторным шипением дверь отсекла приятный мрак обсерватории от залитого светом коридора, и по едва слышимым шорохам Вильма определила, что гость остановился за ее правым плечом.

— Давно тут ждешь? — спросил Радэк.

Вильма сделала еще один глоток, и ее слегка обжегшийся кончик языка определил точное время.

— Около десяти минут.

— И ты хотела показать мне красивые виды?

— Тут дело не в красоте, — обернулась она и представила очертания его лица, пробивающиеся из-под вынужденной слепоты, — а в истории, которая за ними стоит. Это же первая терраформированная планета в истории.

— И самая дорогостоящая ошибка, — скептически крякнул Радэк.

— Почему?

— Все из-за этих тварей.

— Каких тварей?

— Сейчас покажу… — подошел он поближе к блистеру, и его голова прорезала в планете черное пятно, — …так, я запамятовал, а на какой мы высоте?

— Три тысячи двести километров, — без запинки ответила она, словно находилась на экзамене.

— Черт, их орбита лежит выше, — отшагнул Радэк от блистера, — Отсюда мы не увидим этих тварей.

— Да кого же ты называешь тварями?

— Орбитальные магнитные щиты. Именно благодаря им это терраформирование по сей день является самым дорогим в истории, а стоимость их обслуживания до сих пор бьет по планетарному бюджету похлеще Кассиуса Клея. Считай, что у этой планеты в спутниках шестнадцать тысяч финансовых черных дыр.

— Грандиозно, не правда ли?

— Грандиозно, — согласился Радэк. — И в той же степени бессмысленно.

— Ну, чем-то же нужно было защитить планету от солнечного ветра, — пожала она плечами и затолкала в себя остатки булочки.

— А зачем? Можно было ограничиться воздушными куполами и подземными комплексами.

— В те времена еще не знали, что в галактике есть гораздо более подходящие кандидаты для терраформирования.

— Вообще-то знали.

— Нет, вести о планетах, которые находятся в зоне Златовласки, чей грунт насыщен питательными минералами, а ядро расплавлено и создает естественное планетарное динамо, дошли до сюда уже после того, как здесь подорвали шесть гигатонн термоядерных зарядов, запустили на геосинхронную орбиту первые двести магнитных щитов и открыли полсотни перерабатывающих заводов, насыщающих атмосферу парниковыми газами.

— Стоило на этом и остановиться.

— Возможно, — глотнула Вильма кофе и облизнула верхнюю губу, — Но люди стали заложниками собственных амбиций, вложенных ресурсов и затраченного времени. Это лишь кажется, что они могли остановиться, но на самом деле они не могли поступить иначе. Для местных колонистов терраформирование стало смыслом жизни, и у них попросту не хватило силы воли, чтобы сдаться на полпути. Такой вот оксюморон.

— Картина вселенной в ту эпоху менялась стремительно. Думаю, колонисты просто не успевали за прогрессом.

— Да, — хлюпнула Вильма кофе, — Именно это меня так и трогает.

На фоне космической черноты блеснула звезда, лениво ползущая по бескрайнему полотну и втянувшая в себя внимание наблюдателей. Радэк подошел к блистеру поближе в тщетных надеждах лучше разглядеть контуры движущегося объекта, хотя они оба заранее знали, что это такое.

— Это они? — спросила Вильма с нотками утверждения.

— Да, — спустя неуверенную трехсекундную паузу кивнул Радэк и еще на шаг отошел от блистера, — Кажется, это была самая короткая остановка в моей жизни. Всего два дня.