— Петре, может хоть теперь вы скажете…

— Еще несколько вопросов, — заткнул он Радэка. — Давайте теперь поговорим о грустном.

— Не думаю, что вашим зрителям захочется это слышать.

— Лишним не будет, — Петре отложил свой вопросник в сторону, и стало ясно, что следующие вопросы будут звучать исключительно из его головы. — Как хорошо вас снабжают провизией?

— По правилам на судне должен поддерживаться запас минимум на два рейса, — удивленно проговорил Радэк, пытаясь уловить в этом вопросе подвох. — В среднем это около ста пятидесяти тысяч килокалорий на человека.

— А если запас провизии по каким-то причинам испортится или даже закончится?

— И такое тоже было, — нахлынули на него воспоминания. — В этом случае экипаж переходит на экстренный паек: у нас на борту есть все необходимое для самостоятельного производства суперпаслена.

— Гидропоника?

— Именно.

— И как долго экипаж может жить на этом экстренном пайке?

Радэку потребовались усилия, чтобы вспомнить хотя бы приблизительные числа.

— Около месяца.

— Почему?

— Потому что суперпаслен — это лишь источник растительного белка и углеводов, который насыщает ваше тело энергией, но при этом не является полноценным здоровым питанием. Если вы будете больше месяца питаться лишь суперпасленом, у вас начнутся проблемы со здоровьем на фоне дефицита витамина С.

— Разве в суперпаслене нет витамина С? — спросил Петре, и Радэк готов был поклясться, что Петре спрашивает это не для камеры.

— Есть. Но в нем так же есть фермент, который не позволяет организму усвоить этот витамин С.

— Не могли бы вы описать, как именно организм отреагирует на нехватку витамина С?

— Ну… — Радэк давно так сильно не напрягал память. Медицинские вопросы не были его сильной стороной. — Ваше тело станет хрупким. Кровеносные сосуды начнут разрушаться. Начнут появляться кровоподтеки. Будут кровоточить десны. Появится гемаррогическая сыпь, боль в конечностях… — Радэк прервался, напоровшись головой на неожиданную мысль. — Постойте-ка…

В отличие от людей, космические корабли не знают состояния, которое можно было бы назвать клинической смертью. Корабль либо работоспособен, либо нет, однако многие космические корабли способны пережить особый предсмертный период, находящийся между выходом из строя и окончательным превращением в бесполезную груду металлолома. Это не клиническая смерть и, определенно, не похороны, но принято считать, что окончательный конец ждет корабль лишь тогда, когда последняя нога сходит с его палубы. Обычно после этого мертвое судно разрезают на части и отправляют металлолом на переплавку, но у буксира Пять-Восемь была иная судьба. Корабли, вышедшие из строя посреди межзвездной пустоты, обречены на многовековое забвение, конец которому лежал на дне какого-нибудь гравитационного колодца. Этот способ выхода судна из эксплуатации был одним из самых плохих. Пустая трата материала вкупе с потенциальной опасностью, которую может представлять кусок мусора в полсотни тысяч тонн, определенно не вызывала хороших ассоциаций, но когда выбора нет, приходилось мириться с жертвами.

Предсмертный период Пять-Восемь подходил к концу вместе с работами по переброске станции. Когда обе сцепных головки были сброшены, мертвое судно осталось связано лишь с буксиром Ноль-Девять. Оставалось лишь отнять швартовы, совершить легкий толчок и, наконец-то, лететь дальше. Эмиль Кравчик знал, как все это делается. Швартовочные лебедки разжимались, репульсионные проекторы давали минимальный импульс, и когда зазор между кораблями станет достаточно большим, две обезьяны в скафандрах, вооруженные аварийными ключами, должны выйти наружу и выковырять тросы из швартовочных рымов. Эмиль прекрасно знал разницу между понятиями «наружу» и «внутрь», поэтому он задал справедливый вопрос:

— Ну, и зачем мы сюда залезли?

— Убедиться, что ничего не забыли, — ответил Радэк.

Эмиль давно догадывался, что если взять у Радэка кровь на анализ, в ней обнаружится повышенное содержание трудоголизма, но даже от такого человека сложно было ожидать, что он менее чем за сутки переживет взрыв, возьмет отгул и спустя четыре часа откажется от этого отгула с напористостью человека, спешащего в уборную. Вильма не стала спорить, и когда двое техников вышли наружу, Радэка потянуло в сторону дыры в корпусе Пять-Восемь, которая некогда была дорсальным техническим шлюзом. Пока они протискивались вовнутрь, Эмиль напомнил:

— Ты ведь в курсе, что никто не станет ждать, пока мы обыщем весь корабль?

— Весь и не надо.

Эмиль решил, что Радэк потерял что-то конкретное в конкретной части судна, и не стал пытать коллегу допросами. Вместо этого он принялся пытать его своими впечатлениями. Проплывая по замусоренным коридорам выпотрошенной первой палубы, он старался выловить как можно больше деталей своим фонарем, и придавался фантазиям о том, что дальше ждет эту некогда мощнейшую машину во вселенной. Он упивался мыслями, что он будет последним человеком на борту этого корабля, и вместе с ним уйдут последние признаки жизни, а затем ему в голову пришла глупая идея, и он не нашел причин от нее отказываться. Пристегнувшись фалом к растущей из переборки скобе, он уперся ногами в облицовочную панель, и превратил натянувшийся трос в точку опоры. Аварийный ключ практически сам отстегнулся от бедра и лег в перчатку. Острие оставило на переборке тонкую светлую борозду.

— Что ты делаешь? — снисходительно спросил Радэк, прицелившись в коллегу лучом фонаря.

— Ты знаешь, что в будущем этот корабль еще могут найти? — продолжал Эмиль царапать металл. — Наши потомки однажды обнаружат его с помощью квантовых датчиков и…

— Каких еще квантовых датчиков?

— Не знаю, но когда люди фантазируют о футуристических технологиях, там всегда есть что-то квантовое.

— Ну, и? Что дадут эти «квантовые датчики»?

— Археологическую находку! — облизнулся Эмиль от азарта, не переставая царапать металл. — Возможно, технологии шагнут настолько далеко вперед к тому моменту, что людям будут нужны подобные находки для составления четкого представления о том, как их далекие предки жили и работали. Получается, что этот корабль может стать капсулой времени, а значит мы должны оставить потомкам какое-то назидательное послание, чтобы они знали, что мы не были раздолбаями и регулярно задумывались о светлом будущем, которое оставим после себя.

— Да чем вы там таким заняты? — вмешалась Вильма, дежурившая в радиорубке. — Я думала, вы будете отнимать швартовы. Вам что, Ленар дал какие-то приказы, о которых я не в курсе.

— Ни в коем случае, — твердо возразил Радэк. — Это исключительно моя инициатива. Я решил заняться второстепенными делами, пока борта расходятся. Отнимать швартовы с промежутком всего в пару метров между бортами не очень удобно.

— Не задерживайтесь, — ответила Вильма с задержкой.

Эмиль закончил свое послание потомкам, когда Радэк подплыл к нему. Росчерк получился слегка неуклюжим, отчасти хулиганским, но вполне читаемым. Эмиль отстегнулся от скобы и отплыл к противоположной переборке, чтобы издалека насладиться плодами своего творчества. В свете двух фонарей потревоженный мусор бегал по стенкам коридора беспорядочными Броуновскими тенями, не позволяя рябящему глазу сосредоточиться на надписи, в которую складывались царапины, но Радэк все же прочитал:

— «Здесь был Эмиль»… Это твое глубокомысленное послание потомкам?

— Я хотел написать «Здесь жили и работали покорители космоса, которые рисковали жизнями ради участия в строительстве вашего будущего. Наши отвага и героизм держатся на вере, что будущее, в котором вы живете, окажется даже лучше того будущего, что живет в наших умах и сердцах. Мы делаем эту работу, чтобы ее не пришлось делать вам, и если у вас есть теплый дом, любящая вас семья и крепкое здоровье, просто помните, что мы, Эмиль Кравчик, Радэк Коваль, Ленар…»