К сожалению, у каждого человека был рот. Через этот рот человек мог делать ужасные вещи. К примеру, говорить или пожирать запасы с продуктового склада. Запасы стремительно таяли, и именно это определило следующий пункт назначения корабля.

Фриксус.

Лишь туда можно было добраться, не прерывая криостаз на дополнительные маневры, и Радэка почти забавляла мысль о том, как часто меняются планы Петре на его длительную командировку. Он решил, что до заморозки обязательно найдет время для хорошего диалога с неудачливым корреспондентом, но это произойдет не раньше, чем Радэк разыщет самую красивую голову на борту и поговорит с ней.

Красоты он не увидел. Он вообще ничего не увидел, кроме того, что обычно принято видеть, когда дверь обсерватории отсекает лучи света за спиной: хаотичная россыпь звезд и стройные ряды тусклых маячков, очерчивающих контуры помещения. Это было хорошее место для игры в прятки и поисков интимной обстановки, а теплые огоньки от маячков при достаточном воображении превращались в свет от сотни маленьких свечек. Он прислушался, затаив дыхание, и на какой-то момент ему показалось, что он совершенно один, и пришел разговаривать с призраками. В этом была доля истины, но в призраков он не верил, поэтому старался говорить громко и четко, словно бросая вызов самой тишине:

— Я вернулся. — Тишина не захотела отвечать, но разве это было проблемой? У Радэка было при себе средство, которое способно прорезать в пелене мертвого покоя голоса даже в морге. — Наша баржа уничтожена.

— Как уничтожена? — донесся из дальнего угла хрипловатый голос, и Радэк не сразу его узнал. Может, он и не верил в призраков, но в темноте воображение начинает работать гораздо лучше, и рисовать на бархатном полотне вещи, которые могут и не иметь связи с реальностью. Этот странный, почти чуждый голос послужил для него тушью, и из тьмы сгустился образ женщины, лежащей на спине и закинувшего ноги куда-то на переборку. Ее потускневшие кудри извивались по палубе, складки делили мятую одежду на целое облако многоугольников, ногти выдавали под собой тонкие полоски грязи, а губы пересохли, избороздившись мелкими трещинами. Это была не та женщина, которая жила в его памяти. Та женщина была бесформенным пятном, на которую было не зазорно позволить себе возлагать надежды, а та, что пряталась в тени, обладала почти пугающей осязаемостью, о которую можно было сломать взгляд и ослепнуть.

— Просто хотел убедиться, что ты действительно здесь, — уклончиво протянул он и прилег на палубу в предвкушении очень длинного разговора. — Говорят, ты давно тут сидишь. Не холодно?

— У меня есть плед, — ответил все тот же изломанный, словно тростник, голос.

— А еще говорят, что ты в последние три дня ничего не ешь.

— У меня есть крекеры.

— Поговорить не хочешь?

— Нет.

— Помнишь, как однажды ты взяла с меня обещание, что мы с тобой будем «беспощадными» друзьями? — проигнорировал ее Радэк, и подложил руки под свой затылок. — Я долгое время не понимал, что это значит. А потом я немного подорвался по собственной глупости, и ты завалила меня вопросами о моем душевном самочувствии. Кажется, я после этого начал что-то понимать. Тебе хоть интересно, зачем я пришел?

— Нет.

— Я пришел сюда, как твой «беспощадный» друг, чтобы напомнить тебе, что у тебя нет такой роскоши, как отсиживаться в углу и хрустеть крекерами. Нам все еще нужен штурман.

— Я уже все сказала Ленару.

— Прости, кажется, я не совсем доходчиво объяснил. Нам нужен штурман, а не размазня, которая готова делать нам одолжения.

— Штурман будет ждать вас на Фриксусе.

— А помнишь, как однажды мы убили Андрея? — продемонстрировал Радэк чудеса бестактности. — Интересные времена были. Поначалу казалось, что мы как-то в этом виноваты, но потом пришла весточка из патологоанатомической лаборатории, и оказалось, что мы действительно виноваты, да еще как. Если честно, я не понимал, почему ты была так одержима желанием уйти из коммерческого флота. Лично я свято верил, что нас и так всех разгонят к чертям вне зависимости от того, чего мы там хотим или не хотим. А потом ты обратилась к психологу, и тебе вроде стало полегче. Скажи, он действительно был таким первоклассным специалистом, или тебе всего лишь нужно было кому-то выговориться?

— Он был ужасным специалистом, — равнодушно ответила Вильма.

— Знаешь, когда мы с Ирмой вернулись, на меня столько всего навалилось, что я с трудом поверил, что это все произошло лишь за неделю нашего отсутствия.

— А зачем вы вернулись? — наконец-то проснулись в ее голосе отзвуки интереса.

— Я забыл выключить утюг, — отшутился Радэк. — И оказалось, что его тут за меня кто-то выключил. То, что тут произошло, до сих пор с трудом укладывается у меня в голове. Может быть, ты мне расскажешь? Но только не так, как это сделал Эмиль, а вдумчиво, с самого начала и не упуская никаких деталей.

— Хочешь устроить мне допрос?

— Нет, я хочу, чтобы ты сделала вид, что мы с тобой действительно друзья, и выговорилась мне.

— Тогда и ты сделай вид, что ты мне друг, — она прервалась, и воздух ритмично затрещал от хруста. — Пообещай, что тот человек на Фриксусе, которого приписывают к Ноль-Девять, никогда не узнает ничего из того, о чем я тебе сейчас расскажу.

— Обещаю, — легкомысленно бросил Радэк в сторону, откуда только что раздавался хруст. — Но это не только от меня зависит.

— С остальных я уже взяла обещание. Только Ирма осталась. Если она вдруг упрется и решит всем об этом растрезвонить, пообещай ее как-то переубедить.

— И что я с ней сделаю? — возмутился он. — Рот ей заткну?

— Ладно, мне будет достаточно того, что ты сам будешь молчать.

И Радэк приготовился слушать. Он поелозил спиной по палубе, чтобы немного поторопить задержавшуюся кровь, и ощутил неожиданный комфорт. Он не знал, в чем причина этого комфорта — голос небезразличного ему человека или осознание того, что дверь на выходе из обсерватории способна открываться по его воле, но он обратился во слух, прикрыл глаза и окунулся в странный мир, напоминающий какой-то сон.

Бывает такое, что смотришь на человека и не понимаешь, зависть ты к нему испытываешь или восхищение, но находиться рядом с ним тебе не только приятно, но еще и отвратительно, потому что ты чувствуешь контраст, который вас разделяет, и начинаешь замечать в себе недостатки. Самое удивительное, что без бутылки не разберешься, настоящие это недостатки или надуманные, но несколько глотков волшебного зелья заставляют думать, что мир проще, чем кажется, а на следующее утро ты о многом жалеешь и начинаешь испытывать к себе еще больше отвращения, чем раньше.

Человек — это в каком-то смысле и есть та самая бутылка. Считается, что раз человек разумное существо, которое способно строить телескопы и космические корабли, то человек заслуживает права нарекать себя инструментом самопознания вселенной, но если посмотреть на это с немного другой стороны, то не может ли человек быть просто-напросто вселенским алкоголем, который с небывалой долей самоуверенности стремится все упростить. Вот там значит звезды спектрального класса О, они нам не подходят, а там звезды спектрального класса G, и это то, что надо. Там хорошие, тут плохие. Одних надо по головке погладить, а других по тюрьмам расселить. Может, вселенная сама не определилась, какой она должна быть? Может, она видит в себе какие-то мнимые недостатки, комплексует по этому поводу и заливает свои огромные звездные глаза нескончаемым потоком людей, стремящихся все делать проще.

— Вильма, — прервал ее Радэк. — Ты что, снова нашла где-то алкоголь?

— У нас нет никакого алкоголя, — заверила она. — Поверь, ты бы почуял запах. Я знаю, у тебя тонкий нюх на это дело, и ты бы никогда не злоупотребил во вред работе. Ты ведь весь такой правильный, дисциплинированный, и тебя хоть сейчас можно вешать на пропагандистский плакат. Я давно в тебе это заметила, и именно это меня в тебе всегда восхищало. Я не хотела быть совсем похожей на тебя, но за некоторые из твоих качеств я была способна продать очень многое. Ты как один из наших кислородных баллонов высокого давления. Ты можешь в себе сдержать… ну ты понял, высокое давление. Я, наверное, тоже могу, но не так долго. Временами хочется куда-то сбросить его, но все самые простые способы запрещены, а все самые сложные приводят меня в ужас.