— Надеюсь, что так. Но вы мне все же укажите места, по которым вы устраивали Вильме экскурсии, чтобы мои люди обходили их стороной. Мы не можем так просто разбрасываться пропусками.

— Кстати о пропусках, — вдруг воскликнул Илья, словно о чем-то вспомнил. — Если пропуск Вильмы действительно испорчен, вы не могли бы отдать его мне? Мне как раз для работы нужна какой-нибудь тонкий кусок пластика.

— Вы очень нескладно врете, — с ходу бросил Ленар, помогая Ирме освобождать себя от панциря. — Просто признайтесь, что вы хотите завладеть ее фотографией.

Его сконфуженный вид последующие пару секунд говорил о глубокой задумчивости.

— Я бы хотел, чтобы это осталось тайной, — наконец-то прозвучал от него правдоподобный ответ. — Это станет проблемой?

— Я не могу запретить вам испытывать к Вильме теплые чувства, — холодно ответил Ленар, от нетерпения начиная резкими движениями пытаться вырваться из скафандра. — Если вы пообещаете, что мы доберемся до космопорта без приключений, я выполню вашу просьбу.

— Обещаю.

— Я хотел сказать, вообще без приключений. Никаких драм, никаких ссор, никаких конфликтов, и уж тем более, — перешел он на злобное рычание вперемешку с глубоким утробным отвращением, с которым обычно рассказывают о какой-то мерзости, — никаких служебных романов.

— Обещаю, — решительно повторил Илья.

Возможно, при слегка иных обстоятельствах Ирме вся эта сцена показалась бы смешной. Двое мужчин вступили в сговор из-за того, что один из них явно влюблен в подчиненную другого, а предметом сговора была лишь маленькая фотография, заламинированная в испорченном пропуске. Они пообещали друг другу хранить тайну, но все это время Ирма стояла рядом, распаковывала Ленара и была ненужной свидетельницей неудобного разговора, которой никто не придал значения. Она была самого низкого роста во всем экипаже, но еще ни разу она не ощущала себя настолько маленькой.

Поскольку все во вселенной находится в движении, а навигация в межзвездном пространстве сильно затруднена, было очень сложно ответить, в какой точке пространства находится буксир Ноль-Девять. Так же трудно было сказать, как давно они пришвартовались к мертвому буксиру Пять-Восемь, поскольку скорость течения времени была величиной непостоянной. По объективным меркам прошла уже, наверное, неделя. По меркам бортовых часов, работающих без поправки на релятивистские эффекты, без малого шесть дней. По ощущениям Ленара прошло около месяца, и он устал от одного лишь чувства, что его корабль просто плавает в пространстве, привязанный к трупу другого корабля. Он привык никуда не торопиться, но с каждым днем дрейфа привычка отбивалась все сильнее.

На первую палубу он взбежал практически бегом — его подгоняло желание как можно быстрее помочь Вильме и вернуться в скафандр прежде, чем его окончательно покинет рабочее настроение. Он прямо так и предстал перед Вильмой, в обтягивающем гигроскопическом белье и «трусах высокой впитываемости». Прошла уже целая вечность с тех пор, как он перестал стесняться показываться на людях в таком виде, но космонавтов всех возрастов, должностей и рабочего стажа объединяла привычка избегать в своей речи слова «подгузник».

На космическом корабле человек без пропуска — это в лучшем случае пассажир, которому доступны лишь жизненно-необходимые функции. Он не имеет доступа ко многим системам корабля, и без пластиковой карточки становится до смешного беспомощным. Вильма именно таковой и выглядела, сидя в кресле возле радиостанции и дожидаясь Ленара со сложенными на груди руками. В тот момент она была похожа на флюгер, слегка покачивающийся на ветру из стороны в сторону.

Он протянул ей руку:

— Давай свой пропуск.

Получив пластиковую карточку, Ленар повертел ее в руках, вставил в считывающее устройство, вытащил, снова вставил и окончательно убедился, что управляющий интеллект не считает владельца этого пропуска за человека. Это действительно кусок мусора, и Ленар, за неимением карманов, засунул его себе в рукав, почти не задумываясь о том, какими глупостями он занимается.

От пропуска зависело многое, и потерять его — почти преступление. Если члены одного экипажа привыкли доверять друг другу, то в присутствии посторонних на борту каждый из них отвечал за свой пропуск головой. Это означало, что пропуск должен быть либо при себе во внутреннем кармане куртки, либо в сейфе. А еще это означало, что если бы Вильма действительно потеряла свой пропуск где-то на «Магомете», Ленар сию же секунду заставил бы ее обыскивать половину станции с лупой в руках.

Пропуск Ленара лежал в его личном сейфе, а в сейфе Вильмы — запасной пропуск Вильмы. После того, как они извлекли свои карточки из сейфов, их дальнейший путь был в самую неприступную часть корабля, которую в простонародье называли отсеком Марвина. Название было полностью оправданным — этот отсек содержал в себе всю аппаратную составляющую управляющего интеллекта, но главным было не это, а то, что в отсеке Марвина был так же единственный на всем корабле терминал, через который можно было получить к Марвину неограниченный доступ. В этот отсек вел отдельный шлюз, который был рассчитан на одного человека. Вильме с Ленаром пришлось серьезно потесниться, чтобы пролезть в шлюз вдвоем, и после предъявления капитанского пропуска шлюз захлопнулся. Неприятные ощущения в носу дали им понять, что шлюз высушил воздух, а затем внутренняя дверь открылась, и в Ленара воткнулись сотни иголок. В отсеке Марвина всегда царил холод, а из всей одежды, которая была на борту, Ленар заявился именно в той, которая была рассчитана на жару. Он решил сделать все быстро. Обойдя колонны, скрывающие под пластиковой облицовкой удобный доступ к колодам системных плат, он подошел к терминалу, вставил свой пропуск, затем вставил в соседнее считывающее устройство запасной пропуск Вильмы, и понял, что быстро не получится.

— Ну, вот мы и одни, — прозвучали слова, еще сильнее испортившие ему настроение.

На черном фоне экрана снегом вспыхнули разрозненные хаотичные символы и быстро выстроились в рваные ряды, предлагающие списки доступных команд. Ленар начал медленно вводить ту, которая его интересовала.

— Даже слишком одни, — задумчиво ответил он.

— Помнишь, когда мы в первый раз высаживались на «Магомет», ты намекнул мне, что хочешь поставить именно меня на капитанскую должность?

— Помню, — выдохнул он в экран облачко пара и мысленно извинился перед окружающей его машиной.

— А помнишь, как ты мне намекнул, что у тебя есть для этого какие-то причины, которые ты хочешь скрыть от свидетелей?

— Помню, — исторг он очередное равнодушное облачко, судорожно стуча по клавишам.

— Здесь нет свидетелей.

— Хочешь поговорить об этом прямо здесь?

— Скажем так, — зашуршала она одеждой в попытках согреться, — каждый раз, когда ты напоминаешь мне, что из меня выйдет плохой капитан, мне становится все любопытнее.

Обычно так говорят судьи, зачитывая подсудимому длинный список обвинений, но, возможно, Ленару лишь показалось. На холоде многие слова могут обрасти напряжением в голосе. Он снял руки с клавиатуры и обернулся к ней. Даже сквозь мешковатую одежду было заметна ее напряженная поза, в которую она съежилась, экономя тепло, и от этого зрелища ему стало еще холоднее.

— Ты что, обиделась?

— Была поначалу такая мысль, — призналась Вильма. — А потом я поняла, что у тебя какие-то планы на меня, и мне не терпится узнать, какие именно.

Он вздохнул, набираясь решительности начать один из самых странных рассказов за всю свою карьеру. До ужаса сухой воздух нещадно высушивал слизистую оболочку, делал дыхание через нос болезненным, а холод вовсю отплясывал чечетку на почти каждом уголке его кожи. В академии его учили, что смерть от холода в космосе одна из наименее вероятных. Теперь он знал, чем мог возразить.

— Два года назад, — начал он говорить, стараясь как можно сильнее втянуть шею в плечи, — мне приснился один сон…

— Сон?

— Не перебивай. Это был самый обычный, скучный рутинный рейс, в котором мы должны были принять на борт несколько коробок тигровых конфет, выращенных на межзвездных фермах в точке Лагранжа между Эриданом и Дзетой Сетки. Мы проснулись, помылись, поели и сразу взялись за работу, что странно. Меня в тот момент почему-то смутило то, что нам не выдают товарные накладные. Нас словно очень хотели накормить этими конфетами, что само по себе тоже кажется странным, но я все равно обрадовался. Не знаю, чему я радовался, ведь сладостей у нас на борту и так хватает. Тем не менее, я с радостью плюнул на никому не нужные бюрократические формальности, и велел всем вам установить новый галактический рекорд по скорости приема груза. Помню, ты еще спросила меня, можно ли тебе будет попробовать немного этих тигровых конфеток, а я ответил, что можно. Раз документов нет, то пропажу пары коробок точно никто не заметит. Я заставил вас быстро надеть скафандры, и мы побежали на фермы. Затем возвращались на корабль, складывали коробки, и бежали обратно. И так раз десять, не меньше, но все получилось действительно быстро, потому что наши скафандры были легкими, гибкими, и в них было очень удобно бегать. Я даже вспотеть не успел, хотя мы так бегали полчаса, не меньше. Когда погрузка была закончена, я решил это отпраздновать. Достал вино из своих запасов, накрыл на стол, расставил бокалы, и вот когда я начал разливать красное сладкое, я вдруг понял, что бокалов слишком много. Мне это показалось странным, потому что я просто не мог ошибиться, когда выбирал из серванта пять бокалов. Их там всего было пять, и лишнему бокалу взяться было просто неоткуда. Я пересчитал всех вас, пересчитал количество бокалов, потом сверился со списком экипажа, и лишь тогда понял — Ирмы нет. Представляешь, Ирма пропала, и без чертовых бокалов я бы этого даже не заметил. Я начал спрашивать, куда она подевалась, и почему не празднует вместе с нами, а вы лишь пожимали плечами и настаивали на том, чтобы начать праздничную попойку без нее. А я не мог, я же капитан. Я должен был на такие события собирать экипаж в полном составе. Я отправился искать ее и перерыл весь корабль. Я заглянул даже в наш сад камней, которого у нас нет, а потом мне пришло в голову пересчитать скафандры, и я выяснил, что скафандр Ирмы тоже отсутствует. Я быстро понял, что она пропала во время погрузки, и так и не вернулась на корабль. Куда она пропала, никто из вас не знал. Я устроил вам чуть ли не допрос, и даже тебя я тряс за плечи и чуть ли не рвал волосы на твоей голове, а ты лишь мне говорила «Успокойся, Ленар, попробуй лучше этот роскошный кофеек». Не знаю, какой черт меня тогда дернул, но я попробовал твой чертов кофеек, и успокоился. Он был немного приторным на вкус, и при этом крепким. Я извинился перед всеми вами за то, что поднял панику, и дальше мы полетели молча.