— Панель 1431, — подтвердила Вильма. — Она должна быть тонкой, так что вскрывай.

— Густав? — попросил Эмиль помощи, и скафандр Густава сделал утвердительный жест рукой.

Оба космонавта взяли в руки по аварийному ключу. Эмиль на многое не надеялся. Он знал, что внешние панели делают из мягкого и вязкого сплава, который хорошо переживает сгиб и растяжение, поэтому он не ждал каких-то выдающихся результатов, но стоило ему лишь вонзить аварийный ключ острием в металлическую поверхность, как металл в точке удара неожиданно лопнул, и нож провалился в скрывающуюся под ним нишу по самый упор. Панель оказалась тонкой до безобразия, и вскрывать ее режуще-рычажным инструментом не составляло ощутимого труда даже в условиях невесомости. Лишь масштабы и то, что скрывалось под крышкой, как-то отличали этот процесс от открывания банки с килькой.

— Это уже выходит за рамки приличия, — комментировал Эмиль, вспахивая декоративную часть обшивки. — Этот замок находился прямо у нас под носом, а я о нем узнаю только сейчас. Да его тут, можно сказать, даже почти не пытались спрятать. Почему вокруг него такая секретность?

— Чтобы ни у кого не возникло искушения им воспользоваться.

— О каком искушении может идти речь? Давай посчитаем, какое самое минимальное количество человек нужно, чтобы сжечь плату. Ленар на мостике, Ирма на челноке и я здесь. То есть от половины экипажа требуется согласованная работа, чтобы просто разблокировать управление.

— А вот это уже для того, чтобы ни у кого не было возможности им воспользоваться.

То, что чувствует человек, который после трех десятков лет работы на корабле вдруг натыкается на незнакомую ранее систему, легко можно было сравнить с тем, что чувствует ребенок, срывая упаковку с подарка на день рождения. Эмиль на всякий случай напомнил себе, что под этими рваными металлическими краями прячется вовсе не игрушечная железная дорога, но предвкушение какого-то маленького праздника от этого не ослабло. Три десятка лет — это слишком долгий срок. За это время начинаешь радоваться любым сюрпризам. Ну, или почти любым, подумал Эмиль, бросив еще один взгляд на Густава. Часть его скафандра спряталась за открытым ящиком с инструментами. Через края сочилось сияние подсветки, проливаясь наружу вместе с тонкой струйкой проводов. Приложив последнее, решающее усилие, Эмиль отогнул изорванный лист в сторону. То, что он под ним увидел, его слегка разочаровало.

Замочная скважина с задвижкой и две клеммы, облаченные в пластиковые колпачки.

Технически ничего более и не требовалось, но ребенок внутри Эмиля требовал чего-то еще. Предупреждающих надписей, семиотики, грифа «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО» или хоть чего-нибудь, добавляющего визуальной ценности его открытию. Но на него смотрели лишь жалкая дырка в форме четырехстороннего ключа и простенькие зажимы для проводов, которые безмолвно намекали, что для незнающего, что с ними делать, они будут абсолютно бесполезны.

— Густав?

— Понял, — ответил он уже после того, как начал освобождать кончик провода от изоляции.

С этой задачей справился бы и школьник. Даже в условиях, когда перчатки сильно мешали работе с портативными инструментами, чудес никто не требовал. Всего лишь нужно было соединить небольшой аккумулятор с трансформатором, а затем трансформатор соединить с клеммами, но в теории самому себе отрезать палец тоже не сложно. Эмиль делал все тщательно и неторопливо, изо всех сил оттягивая момент, ради которого он и вышел наружу.

— Эмиль, — раздался голос Вильмы в шлемофоне, и Эмиль, наконец, понял, на что надеялся. Его уши загорелись в ожидании приказа немедленно все отменить и вернуться внутрь в связи с какими-то новыми обстоятельствами. Он надеялся, что люди, которым он доверял, наконец-то лучше поняли природу всего произошедшего. Ему хотелось верить, что хоть кто-то ему объяснит, к чему они все идут. Или летят.

— Да?

— Почему так долго? — вопросила Вильма, и в очередной раз накатило разочарование.

— Уже заканчиваем.

— Хорошо, не затягивай. Ленар уже теряет терпение.

С другой стороны, рано или поздно может настать такой момент, когда человек полностью осознает неотвратимость ситуации, и все его мысли упираются лишь в дикое желание как можно быстрее избавиться от своего пальца.

Ключ, который ему выдал Ленар, был на двадцатисантиметровом стебле, позволяющем зрительно оценить, насколько глубока замочная скважина, и под каким слоем металла ютился замок, скрываясь от нежелательного воздействия. Эмиль погрузил ключ до упора и вступил в схватку с рефлексом, требующим повернуть головку.

— Два и двадцать одна вольта, — подсказал Эмиль, когда последний провод надежно уцепился за клемму.

— Два и двадцать одна, — подтвердил Густав и продемонстрировал табло на своем мультиметре.

— Вильма, мы готовы. Можем приступать.

— Отлично. Ленар, они готовы, — приглушенно сказала Вильма куда-то мимо микрофона. — На счет три. Раз. Два. Три.

Эмиль нервничал. Он и раньше это знал, но лишь в тот момент, когда он повернул ключ до упора по часовой стрелке, он понял, насколько сильно он нервничал. Отломленная от ключа головка, оставшаяся в плену у него между пальцами издевательски напоминала, что он только что совершил что-то непоправимое. С чем это можно сравнить? С лоботомией?

Прошедшая секунда тянулась против всякой согласованности с теорией относительности. Эмиль ждал результатов и жалел, что на панели замка нет удобной надписи «ЭЛЕКТРОННАЯ ЛОБОТОМИЯ ПРОШЛА УСПЕШНО», загорающейся в нужный момент. Чем бы ни закончилась эта авантюра, он узнает обо всем последним. Все, как обычно.

— Вильма, — позвал Эмиль, облизнувшись. — Все получилось?

— Да, — ответила она с небольшой задержкой. — Все сработало. Теперь можно вернуться на микроволновые частоты.

— Частоты потом. Я очень хочу услышать новости от Ленара, — соврал Эмиль. Что бы ни сказал Ленар, желание слышать это было бы противоестественным.

— Одну минуту. Я не могу связаться с Радэком.

«Началось» — невольно подумал Эмиль в растянувшемся промежутке между двумя болезненными ударами сердца. Все его естество с самого начала кричало, что что-то обязательно пойдет не так. Оно кричало громко и без четких указаний, поэтому не было смысла как-то на него реагировать. Взглянув на звезды, он почувствовал себя маленьким, одиноким и бесконечно потерянным. Его готовили к миллиону различных сценариев, но этот оказался миллион первым. Его рвали на равные части две мысли. Первая умоляла не терять рассудок. Если Радэк не выходит на связь, это еще не признак катастрофы. Вторая кричала, что в критических ситуациях думать вообще нельзя. Если у тебя нет четких инструкций, каждая секунда, потраченная на бесполезные мысли, может растянуться до самой смерти.

Эмиль, не выдержав плетей собственных инстинктов, отстегнул от скафандра страховочный фал, и крепко сжал в руках карабин. То, что Эмиль собирался сделать, было в высшей степени безответственно, и если потом окажется, что он просто запаниковал и грубо нарушил регламент, он с радостью примет все наказания и еще попросит добавки.

Лишь бы он ошибся.

Длина страховочного фала была чуть более пяти метров. Хоть это и не совсем вязалось с техникой безопасности при внекорабельной деятельности, но пятиметровый кусок ремня, одним концом прочно закрепленный на растущей из обшивки скобе, способен позволить космонавту почти моментально преодолеть расстояние в десяток метров. Это называлось принципом маятника. Эмиль хорошо разучил этот трюк, но впервые решил исполнить его, будучи не пристегнутым. Оттолкнувшись ногами достаточно сильно, чтобы вырвать свои ноги из магнитного сцепления, он отправил себя в радиальный полет. Ремень натянулся и попытался вырваться из рук. Полет оказался достаточно стремительным, чтобы Эмиль начал ощущать собственный вес, но где-то на полпути его догнало беспокойство за судьбу Густава. Правильно ли он поступает, бросая его одного? Это было не важно, успокоил он себя, преодолевая последнюю радиану. Почему именно это было не важно, он не успел додумать. Грациозно перевернувшись, словно воздушный гимнаст в полтора центнера, он врезался в обшивку обеими ногами и выпустил из рук карабин. Его не унесло в космос — это уже достижение, достойное аплодисментов и, возможно, увольнения. Об увольнении он в тот момент думать не мог — впереди была самая опасная часть пути. Бежать по обшивке на одном лишь магнитном сцеплении было сложно, не говоря уже о том, что это чистое самоубийство. Стоит лишь один раз пропустить фазу двойной опоры, и рискуешь провести в космическом полете всю оставшуюся жизнь. Походка, которая считалась компромиссом между скоростью и безопасностью, чем-то напоминала спортивную ходьбу с поправкой на то, что в невесомости не было понятия равновесия, и требовался немалый героизм, чтобы при ходьбе удерживать себя перпендикулярно корпусу. Эмиль был в хороших отношениях с невесомостью и имел отличные физические показатели, но даже он заранее смирился с тем, что до шлюза он доберется полумертвым, если к тому моменту не утонет в собственном поту.