Белый маг взглянул на Гэндальфа сверху вниз, с высоты лестницы — так, что волшебнику разом захотелось оставить шутливый тон. Лицо Сарумана было серым.

— Что случилось? — пробормотал Гэндальф.

Белый маг безо всякого выражения смотрел поверх его головы.

— Бран умер два часа назад.

— Бран? Умер? Ты же говорил, что он выживет!

— Он не выжил. — Саруман явно скупился на объяснения, и Гэндальфу показалось, что это не просто так.

— Скажи — это случилось из-за…

— Нет. Гэдж тут ни при чем. Он все сделал правильно, так, как и следовало. Но… переливание вызвало неожиданные осложнения.

— Какие осложнения?

— Сердцебиение, одышку, жар, боли в мышцах… Да без разницы, какие, главное — несовместимые с жизнью! Кровь Эстора почему-то не подошла Брану, вот и все.

— Почему не подошла?

— Не знаю. — Саруман, какой-то нестерпимо прямой, словно сосна, зашагал вниз по лестнице, поравнялся с волшебником и, крепко взяв Гэндальфа под локоть, чуть ли не силой увлек за собой. — Пойдем-ка, Серый, я хочу сказать тебе пару слов.

Быстро светало. Где-то у северной стены, возле хозяйственных построек, сипло и как-то неуверенно, точно пробуя голос, пропел петух. Парк лежал, погруженный в рассветную дремоту, чашечки цветков были еще закрыты, на траве прозрачно посверкивали недолговечные капли росы, на берегу пруда, вяло покрякивая, сонно сгрудились утки. Саруман решительно шагал вперед твердой размашистой походкой, по-прежнему крепко держа Гэндальфа под локоть, но не произносил ни слова, погруженный в себя — и, лишь когда Ортханк остался далеко позади, наконец заговорил: бесстрастно и отрывисто, точно спеша поскорее покончить с обязательным и крайне неприятным для него делом:

— Вот что, Серый. Вероятно, бесполезно в очередной раз спрашивать тебя, не передумал ли ты относительно своих намерений, касающихся Черного Замка?

— Бесполезно, Саруман.

— Хорошо. — Белый маг остановился. Они уже почти подошли к воротам, возле которых хлопотали стражники, готовясь открывать тяжелые створы. Саруман запустил руку в поясную сумку и извлёк маленький кожаный кошелёчек. Внутри, завернутый в плотную ткань, обнаружился миниатюрный черный (совиный?) коготь, на кончике которого имел место крохотный, чуть желтоватый стеклянный шарик. — Вот, — Саруман вложил кошелёчек спутнику в руку, — прими-ка от меня небольшой подарочек, Грейхем. Да смотри не разбей ненароком стеклянную колбочку: на кончике когтя — яд, который убивает быстро и практически безболезненно. Надеюсь, конечно, что эта прелестная вещица тебе никогда не понадобится, но, если все же что-то случится… если ты попадешь в руки орков, назгулов или кто там еще заправляет в Замке… Согласись, мгновенная смерть — все же лучше, чем долгие мучения и пытки.

— Э-э… что ж, спасибо и на том, друг мой.

— Не нужно благодарности, Гэндальф. Я, видишь ли, не о тебе забочусь. — Белый маг смотрел, как медленно, с натужным скрипом приотворяются приведенные в движение подъемным механизмом створы ворот, как дюйм за дюймом ползет вверх, грохоча, подвешенная на стальных цепях решетка. — По мне, пусть тебя запытают хоть до смерти… но ты посвящен в некоторые важные и тайные знания, которые, не сомневаюсь, будут весьма интересны хозяевам Крепости, особенно если им станет известно о твоей принадлежности к Ордену. А я не желаю, чтобы пытками из тебя выжали то, что может навредить не только всему Средиземью в целом, но и лично мне в частности.

— Вон оно как, — пробормотал Гэндальф. — Следует полагать, именно поэтому ты и не одобряешь моего замысла?

— Отчасти и поэтому.

— Ты во мне сомневаешься, Белый?

Саруман пожал плечами.

— Человеку, знаешь ли, свойственно сомневаться, Гэндальф. Это во-первых. А во-вторых… я допускаю мысль, что для таких, как ты, в Замке могут существовать особые методы допроса, так что твоя стойкость или не-стойкость особой роли здесь не сыграет. — Впервые с тех пор, как они отошли от башни, он повернулся и посмотрел волшебнику прямо в глаза; лицо его было скрыто тенью, падающей от стены. — Вот, собственно, и все, что я хотел тебе сказать. А теперь — иди, и да пребудет с тобой удача, Грейхем. Она, боюсь, тебе понадобится в изрядных количествах.

И Гэндальф счел за лучшее в ответ только коротко кивнуть…

* * *

В «лаборатории» стоял острый, густой запах плавящегося воска — как будто здесь только что затушили большую свечу.

Гэдж сидел на подоконнике одного из высоких стрельчатых окон, прижавшись лбом к толстому, покрытому вековым наслоением пыли витражному стеклу, и смотрел вниз, на вымощенную темной брусчаткой площадку перед башней, на веер разбегающихся от крыльца садовых дорожек, на пруд, притихший в обрамлении плакучих ив, на тонкую серую ленту дороги, тянущуюся через поля и исчезающую вдали в облаках белого утреннего тумана… Орк не обернулся, заслышав за спиной мягкие, неторопливые шаги учителя.

— Ушел? — глухо спросил он, будто сам только что не провожал Гэндальфа глазами, спрятавшись за створкой полуоткрытой ставни. Саруман негромко отозвался:

— Ушел. — Он бросил плащ на лавку возле стены и присел в резное кресло возле стола.

— Куда? — спросил Гэдж без интереса.

— В Лориэн. Это эльфийская страна в долине Черноречья, кажется, я тебе о ней говорил…

— Судя по карте, это далекий путь.

— Ну, такому заядлому бродяге, как Гэндальф, не привыкать к дальним странствиям. Для него это вовсе не сопряженный с тяготами утомительный поход, так — легкая увеселительная прогулка. — Саруман задумчиво разглядывал лежащий перед ним на столе незаконченный рисунок, копию среза пораженной опухолью печени. Образец, недавно присланный доверенным человеком из Альдбурга, помещался тут же, в большой бутыли, залитый крепким вином тройной перегонки. — Завидуешь ему, Гэдж?

Орк сгорбился, обхватив плечи руками: учитель, как всегда, прочитал его чувства и мысли, будто открытую книгу.

— Я? Завидую? Чему?

— Хотя бы тому, что он свободен, как птица… и волен держать путь на все четыре стороны света. И при этом даже может не обращать внимания на все мои дурацкие советы, запреты и предостережения.

— Да ну, глупости, — хрипло пробормотал Гэдж. — С чего ты взял, что все это… имеет какое-то отношение ко мне?

— По-твоему, так уж трудно догадаться, что тебя гложет? Я же вижу, как ты здесь… томишься, Гэдж. — Саруман рассеянно передвигал с места на место склянки и жестянки с красками, шеренгой выстроившиеся на краю стола: здесь была киноварь, синопия, золотистая желть («мышьяк да сера»), сочная ярь-медянка, лазурь — в крохотной шкатулочке величиной с наперсток. — А ведь тебе тоже охота выпорхнуть наконец из гнезда и, отчаянно трепеща крылышками, устремиться навстречу небесам, ветру и солнцу… мир посмотреть и себя показать, верно?

Орк сосредоточенно соскабливал пальцем грязь с ближайшего голубого стеклышка — одного из многочисленных фрагментов в затейливом узоре витража.

— Ну… можно сказать и так.

— Понимаю.

В голосе учителя Гэджу почудилась усмешка, он резко обернулся — но нет, Саруман даже не улыбался. Его темные внимательные глаза смотрели на орка пристально и серьезно, слегка печально; повертев в пальцах мягкий графитовый стержень в берестяной оплетке, волшебник решительно отложил его в сторону.

— На следующей неделе, — отрывисто сказал он, — я вновь намереваюсь побывать в Эдорасе, и был бы рад, если бы на этот раз ты поехал со мной. Король Арвейн как раз намеревался устроить смотр войск, состязания копейщиков и ярмарку в честь Праздника Весны… Я думаю, тебе будет любопытно на это взглянуть.

— На Праздник Весны? — Гэдж на секунду не поверил своим ушам. — Ну, еще бы!

Смотр войск! Состязания копейщиков! Широкое, по-весеннему цветущее степное приволье, стройные ряды всадников в сияющих доспехах, их торжественный строй, где каждый конник по-своему прекрасен и в то же время является деталью в механизме великолепно отлаженной смертоносной машины… состязания мечников, наездников и копейщиков, азарт и шум, вопли разгоряченной толпы, подбадривающей своих любимцев, пьянящий запах пыли и степного ветра… вечером — празднество на площади, пляски и кулачные бои, ярмарка в Эдорасе, торговые ряды, наполненные всякой всячиной, от оружия и расписных глиняных кувшинов до старинных рукописей и разноцветных леденцов… До сей поры Гэджу довелось побывать на эдорасской ярмарке лишь однажды, лет пять назад, а уж о том, чтобы полюбоваться на состязания роханских всадников и воинов Марки, он и мечтать особо не смел. До сегодняшнего дня… Губы его как-то сами собой расползлись в улыбку, несмотря на отчаянные усилия сохранить вид серьезный, чопорный и вообще хладнокровно-бесстрастный. Если бы не саднящая червоточина, поселившаяся с недавнего времени в его душе, Гэдж, пожалуй, почувствовал бы себя сейчас вполне счастливым.