Гэндальф невозмутимо попыхивал трубкой. Вернувшись вчера после полудня из королевского дворца, он был хмур и неразговорчив, на все расспросы Гэджа отвечал односложно и курил, казалось орку, куда больше, нежели обычно. Но сегодня он как будто оттаял и пришёл если уж не в хорошее, то, по крайней мере, в мирное расположение духа: утром Гэдж обнаружил его на берегу за излюбленным занятием — вооружившись ножом с коротким широким лезвием и негромко напевая под нос, волшебник что-то старательно вырезывал из древесного полешка. На этот раз под руками мага рождалась не кукла и не зверушка — это была простенькая лодочка с острым носом и широкой кормой, к которой полагалась мачта из прутика и зеленый парус из широкого листа кувшинки.

Гэдж, рассеянно покрутив свиток в руках, спрятал его за пазуху.

— Мне это не нравится, — мрачно сказал он, глядя в воду.

— Не нравится что?

— Эта ваша затея. Ну, встреча с этими твоими… Владыками.

— Почему?

— Да потому. Что им от меня нужно, этим эльфам? Расшаркиваться перед ними я не умею, этикету не обучен, беседы на возвышенные темы вести не способен… и что я там буду делать, по-твоему? Молча хлопать глазами и стоять, как дурак?

Гэндальф резкими короткими штрихами выреза́л на борту лодочки незатейливый рельефный узор.

— А ты не стой, как дурак… ты стой, как умный. Саруман тебя не научил, что ли?

— Вы все лучше меня знаете, чему меня научил и чему не научил Саруман.

— Ты слишком дурного мнения об эльфах, Гэдж. Законы гостеприимства для них нерушимы, и никто не позволит себе проявить неуважение к гостю, каким бы странным и необычным, на взгляд эльфов, этот гость ни был.

— Да ну? Ты что, вот правда в это веришь?

«Нет. Просто мне хочется в это верить», — с досадой признался себе волшебник. Но сказать об этом спутнику он не мог:

— Не следует во всем видеть подвох и злой умысел, дружище. Никто тебя не обидит, если ты не станешь прямо с порога выказывать эльфам свое недоверие и враждебность.

Гэдж молчал, глядя, как карабкается вверх по травинке маленький и блестящий, словно отлитый из капельки масла глянцевито-черный жучок. Вот он достиг конца прогнувшегося стебелька, некоторое время повисел на нем в замешательстве и, не удержавшись, шмякнулся на землю, тут же поджав лапки и с испуга прикинувшись бездыханным. «Ну да, — мрачно подумал орк, — если бы таким незатейливым способом можно было решить все проблемы…»

Гэндальф рассеянно мял в пальцах сощипнутый со ствола ближайшей сосенки кусочек смолы.

— Кроме того, — небрежно добавил он, — Келеборн должен вернуть тебе «эстель». Я надеюсь, ты об этом не забыл?

— Только из-за амулета я и иду на эту встречу.

— Собственно говоря, я не нахожу ничего дурного в том, чтобы и ты, и Владыки попытались получше узнать и понять друг друга. Эльфам никогда не приходилось встречаться с орком, подобным тебе, поэтому интерес их вполне оправдан. Ты для них — настоящая диковина!

— Угу, типа говорящей мартышки…

Волшебник сделал вид, будто не расслышал. Он приладил прутик к днищу лодочки, закрепив его кусочком смолы, насадил на него широкий листок кувшинки и, любуясь получившимся суденышком, покрутил его в руках перед собой так и этак.

— Не наигрались в кораблики, господин Гэндальф? — сердито пробурчал орк себе в нос.

Волшебник внимательно посмотрел на него.

— Что с тобой, Гэдж?

Орк быстро отвернулся.

— Ничего.

— Ты встревожен и удручен.

— Просто мне не нравится эта затея.

— Дело не в этом.

— А в чем же, по-твоему? — с раздражением спросил Гэдж.

Волшебник опустил лодочку в воду и легонько подтолкнул ладонью к середине реки, отправляя в самостоятельное, полное опасностей плаванье. Мягко подхваченное течением, суденышко скользнуло по поверхности воды, едва заметно кренясь на правый борт, заплясало, попав в стремнину, закружилось в небольшом водовороте. Гэндальф сказал негромко:

— Не нужно думать о дурном, друг мой. Он… о тебе не забыл. И непременно приедет.

Гэдж судорожно прикусил губу — так, что почувствовал на языке вкус крови.

— Хотел бы приехать — приехал бы… Что с ним могло случиться?

— Я не знаю, Гэдж. У Келеборна нет от него вестей. Но это еще ни о чем не говорит, письма иногда теряются по дороге.

— Уже два дня прошло!

— Еще только два дня. Он обязательно объявится, рано или поздно… лучше бы, конечно, рано… Но не будь так категоричен и поспешен в выводах. Разве он когда-нибудь не выполнял своих обещаний?

— Все когда-нибудь случается впервые, — мрачно пробормотал орк. Он сидел, по-прежнему отвернувшись от мага, глядя куда-то на противоположный берег реки Келебрант — и волшебник не видел его лица.

— Каграт! Ухтар просит его парней сменить, они уже полдня в ущелье торчат…

— Марбуг, иди, возьми, кого покрепче… Лошадники на штурм не рвутся?

— Пока тихо.

— Щиты готовы?

— Четыре штуки.

— Мало!

— Ветви рубить нечем, инструмента нет… В обозе только три топора.

— Весь берег ручья зарос ивняком, срезайте прутья — ножами, мечами, чем угодно… Всех крысюков — за работу, нечего им на травке полеживать! Пусть мулов пасут и деревянные рамы переплетают тальником, руки не отвалятся… Шарки! Что с ранеными?

— Хуршуг умрет еще до полуночи, легкое у него распорото копьем и осколками ребер, я тут ничего не могу сделать. Милосерднее его было бы добить, чтоб дело не затягивать.

— Ясно. А Шаухур?

— Ему не то лошадь копытом по голове попала, не то деревянным щитом по башке прилетело. Оклемается… но не сразу. Ориентироваться в пространстве ему пока малость затруднительно.

— Что ещё?

— У Рузгаша рана на плече, не смертельная, но ухода требует.

— Крысюки целы?

— В общем, да… Только загнаны, как кони. Им нужен отдых.

— Отдых? На том свете отдохнут, — проворчал Каграт. — Сейчас недосуг…

И все же, что ни говори, орочий отряд потрепало изрядно, и о том, чтобы немедленно продолжать путь, не могло быть и речи. В пылу бегства пропали три вьючных мула — разбежались или попали в руки роханцев; опрокинувшуюся повозку тоже следовало записать в непоправимый убыток. Девятеро уруков были убиты, кроме двух «тяжелых» имелось еще несколько легкораненных, а вот пленники, которых во время бегства прикрывали орки-лучники, почти не пострадали, если не считать того, что все валились с ног от усталости и упадка сил. Как ни желал Каграт поживее убираться прочь, следовало устроить дневку и сутки-другие посвятить отдыху, — и, отойдя на полмили от устья ущелья в глубину долины, орки разбили на опушке леса временный лагерь.

В ущелье по-прежнему несли караул кагратовы стрелки́, сменяя друг друга каждые два часа. «Лошадники» сделали еще одну вялую попытку прорваться, но, потеряв в короткой стычке коня и двоих человек убитыми, сочли за лучшее отступить на прежние позиции. К вечеру в ущелье удалось воздвигнуть заграждение из камней, валунов и деревянных щитов из часто переплетенных ивовых прутьев, и опасность внезапного нападения с этой стороны практически сошла на нет.

Но Каграт был мрачен.

— Через эту дыру коневоды не прорвутся — но и нас отсюда теперь не выпустят. Добычу почуяли, гады! И наверняка в крепость послали за подмогой, а против десятка-другого латников с дальнобойными луками нам долго не продержаться. Да и стрел немного осталось…

— На северо-востоке есть другой выход из долины, забыл? — спросил Радбуг. Он, Лагдаш и Каграт собрались возле костра на небольшое совещание — и Шарки, как всегда, постарался оказаться поблизости.

Каграт ожесточенно тер подбородок.

— Не забыл. Но до него миль десять. А убраться нам отсюда надо раньше, чем лошадники соберутся с силами и отрежут нам и этот путь!

— Если они о нем знают.

— Если и не знают, то найдут рано или поздно…

— Выберемся мы из долины — а что дальше? Через равнины нам теперь не прорваться, надо другой проход искать…