Впрочем, спустя секунду калека вновь заскулил в темноте, и Гэндальф немедленно откликнулся и поспешил к нему; но, прежде чем он успел добраться до Шмыра, впереди прозвучал глухой скрип поворачиваемого камня. На секунду в кромешной мгле открылся светлый прямоугольник лаза, в котором мелькнули голова и плечи Шмыра, нырнувшего в открывшийся проход. Но вместе со светом в щель ворвались негромкие невнятные звуки… и в следующий миг тишину подземелья прорезал душераздирающий визг, вопль отчаяния, ужаса и боли — вопль угодившего в силки неосторожного зверя.

Шмыр явно выбрал крайне неудачный момент для того, чтобы пересекать коридор.

За стеной, в коридоре, кто-то был. Караульные? Охрана? Не вовремя проходящий мимо патруль? Кто?

Гэндальф замер, влипнув спиной в холодный камень.

Какого лешего Шмыру вздумалось выскочить из потайного хода именно сейчас?!

Сколько там орков? Чем они вооружены? Успеют ли они кликнуть подмогу?

Что теперь предпринять?

Все эти мысли вихрем промчались в голове мага. Наверно, он мог бы затаиться, отползти назад, затеряться в путанице лазов… но без проводника он был абсолютно слеп и беспомощен в этом темном лабиринте, он не знал ни входов-выходов из запутанных тайных путей, не имел в голове даже приблизительной схемы проходов и лазов. Шмыр должен был довести его до своего Убежища, чтобы показать ему все это — и не довел…

Из-за стены доносилась глухая возня, отрывистая орочья ругань, глухой топот, звуки борьбы, прерывистые подвывания Шмыра: «А-а-а… ы-ы-ы… о-у-ы-ы…»; кого-то там пинали, валяли по полу, били башкой об стену, кто-то сдавленно хрипел и колотил ногами по каменным плитам. Успели ли караульщики поднять тревогу? Сколько их там — двое, трое? Или отчаянный визг Шмыра уже и без того поднял на ноги ближайшую половину Замка? Или… что?

Времени на раздумья не оставалось. Надо было действовать решительно, у лазутчиков еще оставался пусть крохотный, но реальный шанс раскидать охрану, удрать в лабиринт тайных ходов, найти Убежище, отсидеться в нем пару дней… или — все пропало? Пора бежать? И позволить Шмыру вновь попасть в проклятую Башню, в безжалостные лапы дознавателей и палачей?

Ну уж нет!

Волшебник нащупал под полой плаща рукоять ножа и безоглядно ринулся вперед, к плите-перевертышу, навалился на неё плечом; в следующий миг в глаза его ударил тусклый, но показавшийся после тьмы подземелья ослепительным желтоватый свет…

К вечеру с севера накатила увесистая грозовая туча, нависла над рекой и разразилась впечатляющим представлением с сильнейшим ливнем, с громом и молниями, с ураганным ветром, который волнами, как прибой, бросал на крышу Росгобела тяжелые струи дождя, бешено ломился в дом и в бессильной ярости стучал в закрытые ставни тяжелыми кулаками града… Смоки в такую погоду ни в какую не желал сидеть в своей берлоге под крыльцом и, забившись в дом, жалобно поскуливал из-под лавки при каждом раскате грома. Енот, белка и ежовое семейство тоже вели себя беспокойно, фыркали и метались по горнице, только жабы блаженствовали, сидя в лужице, натекшей под окном в мокром саду. Вынужденные закончить все дела на дворе раньше обычного, Гэдж и Радагаст коротали вечер в доме при свечах. Бурый маг латал прохудившиеся сапоги, ловко, как заправский сапожник, орудуя маленьким молоточком и (опять-таки как заправский сапожник) держа крохотные гвоздочки в зубах (хотя они вполне могли бы лежать рядом на краю стола). Орк, съежившись в закутке за печью, тоскливо прислушивался к шуму бури, погруженный не столько в невнятные приключения воина Анориэля, сколько в собственные тягостные и невеселые думы…

И тут сквозь завывания ветра и журчание воды, струящийся с крыши, пробился тихий звук, который Гэдж, пожалуй, и не расслышал бы, если бы подсознательно не ожидал услышать — кто-то негромко, несмело поскреб пальцем по закрытой ставне. Радагаст, как и Гэдж, тотчас же поднял голову — тоже ожидал чего-то подобного? — и бросил взгляд на окно, с тревогой прислушиваясь.

— Кто это? — прошептал Гэдж. — Шмыр?

Радагаст не ответил. Отложил молоток и выплюнул гвозди, взял свечу, и, мельком взглянув на Гэджа, вышел в сени, чтобы впустить пришельца. Орк подался следом за ним. Радагаст, сняв засов, приотворил дверь — и калека, промокший до нитки и дрожащий от холода, медленно, подволакивая ногу, проскользнул в дом, все такой же согбенный и нездоровый: этот горб, жалкую изломанную фигуру и перекошенные плечи Гэдж, наверное, не сумел бы забыть до самой могилы. Что-то виновато мыча, Шмыр остановился возле дверей, скрытый полумраком: с него ручьями стекала вода, кривые ноги подрагивали, грозя вот-вот подломиться, он трясся всем телом, словно в неодолимом ознобе — не то от холода, не то от слабости и запредельного напряжения сил…

— Что случилось? Почему ты вернулся? — встревоженно спросил Радагаст. Он поднял свечу повыше, и лицо урода медленно выступило из мрака, Гэдж увидел месиво шрамов, клочья сивой бороденки, мертвый выпученный глаз под покрасневшим веком, а потом… потом орк отшатнулся с хриплым, неодолимо рвущимся из груди воплем ужаса.

Это был вовсе не Шмыр. Гэндальф.

…Гэдж вскочил на постели, обливаясь холодным потом. В горле его застрял сдавленный крик, сердце неистово трепетало, как пойманная птаха. Внутри него все металось от потрясения… Он отупело уставился на луч света, сочащийся в чердачное окошко, на пучки сохнущих под крышей трав, на белку, которая, испуганная его резким движением, торопливо порскнула в дупло под застрехой. Всхлипнул и провел трясущейся рукой по лицу. Силы небесные, так это был сон… Только сон!

Да, это был дурацкий сон — но все же Гэдж еще несколько минут не мог успокоиться и взять себя в руки. Его колотило, как в лихорадке, мысли беспорядочно метались в голове, будто рой возбужденных ос. Гэндальф ушел два дня назад — бесследно канул в ночь, во тьму, в болото, и о его дальнейшей судьбе Радагаст и Гэдж могли теперь только догадываться. Он, вероятно, находился всего в дюжине миль южнее Росгобела — но был так же отрезан от мира, как отшельник на необитаемом острове, и в окружении неведомых, враждебно настроенных сил мог рассчитывать лишь на собственное везение, смекалку, ловкость и находчивость. А что, спросил себя Гэдж, если сон — вещий… и волшебник действительно попал в переплёт и нуждается в помощи? Что, если его схватили, пытали, убили, в конце концов… или — о, ужас! — превратили в такого же урода, как Шмыр?!

Орк с яростью ударил кулаком соломенную подушку. Сам не свой, неохотно сполз с лежанки, спустился с чердака в горницу, вышел во двор. Смоки сидел возле лужицы посреди двора (ночью действительно прошел проливной дождь) и внимательно изучал свое отражение в воде, время от времени трогая его лапой и глубокомысленно урча. Енот копошился в куче мокрой соломы, лисица при виде Гэджа юркнула в собачью конуру и затявкала оттуда встревоженно и сердито. Гэдж подошел к кувшину-умывальнику и сунул голову под струю холодной воды. Стало немного легче: мысли прояснились и более-менее упорядочились, хотя гнетущее впечатление, оставленное кошмарным сном, полностью не рассеялось, лежало на душе Гэджа мёртво и неподъемно, будто пласт сырой глины.

Радагаста нигде не было видно. Орк вытянул из колодца ведро воды, наполнил опустевший умывальник, вылил остатки воды в поилку для коз. Следовало, наверно, пойти на летнюю кухню, разжечь огонь в жаровне и поставить чайник…

Негромко стукнула садовая калитка.

— Гэдж! Помоги-ка мне.

Радагаст спешил через двор, держа в руках нечто мохнатое и полосатое, слабо трепыхающееся, положил свою добычу на стол под навесом. Это был молодой барсук, перепуганный и взъерошенный; он слабо шипел и размахивал когтистыми лапами, норовя выкрутиться из рук мага и юркнуть в укромный уголок. Нос его был выпачкан землей, шерсть свалялась, правая передняя лапа, грязная и окровавленная, бессильно висела тряпочкой.