«Вовсе нет,» возразил Томас. «Послушай, парень, ты прав. Нам не нужно что бы все было так. Мы прощаемся, но мы оба все еще будем внутри этого огромного комплекса. И я буду следить за тобой, болеть за тебя. Всегда. Я обещаю.»

«Я тебя даже не вспомню,» сказал Чак. «Значит, мы действительно прощаемся навсегда.»

«Нет, дружище, нет.» Томас встал, подошел к другому краю стола и сел рядом со своим другом. «Я как раз думал об этом недавно. В ближайшем будущем наступит время, когда у нас будет лекарство, и мы все будем жить в одном районе – богатые, толстые и счастливые. К каждому вернется память, и жизнь станет сладкой. Просто жди этого с нетерпением.»

«Если ты так говоришь.»

«Я так говорю»

«Тогда ладно.» Мальчик улыбнулся, потом отвел взгляд, и из его глаз чуть не выкатилась слеза. «Звучит неплохо.»

«Знаешь что?» Сказал Томас. «Нам даже не нужно прощаться. Прощание – это слишком тяжело. Я просто встану и уйду, как ни в чем не бывало, а потом увижу тебя, когда увижу, ладно? Никаких сайонар (sayonara, Японский, прощание) не нужно.»

Чак кивнул, но когда Томас сделал первое движение, чтобы встать, его друг бросился вперед и заключил его в объятия, яростно сжимая обеими руками.

«Я буду скучать по тебе,» всхлипнул мальчик. «Я буду очень по тебе скучать.»

Томас обнял его в ответ, и его собственные слезы упали на волосы Чака. «Я знаю, приятель. Я знаю. Я тоже буду скучать по тебе.»

Они могли бы остаться там навсегда, но доктор Пейдж послала кого-то за Чаком, и она осторожно сопровождала его. Его ответный взгляд прямо перед тем, как они вышли из комнаты, чуть не разбил сердце Томаса.

Он долго сидел за столом в кафетерии, представляя себе Чака в лабиринте. Вообразил, как на Чака нападает Гривер. Чак умирает от голода или жажды. Он представил себе, как Чак умирает сотней смертей, и никто не делает ничего, чтобы помочь.

Он думал о Ньюте, об Алби, о Минхо.

Он подумал о Терезе.

Что-то затвердело глубоко в груди Томаса. На данный момент он должен был согласиться с тем, что от него хотят. Но так будет не всегда.

Ему в голову пришла одна мысль. Смешная, нелепая идея. План. Тереза сказала однажды, давным-давно, что когда-нибудь они станут больше. И теперь они были.

А что, если я их спасу? Он задумался.

А что, если я спасу своих друзей?

Это был всего лишь второй раз, когда Томас был на берге, а первый он едва мог вспомнить.

Сначала он ненавидел это – его желудок подпрыгивал и болтался, волны тошноты наполняли рот слюной, но когда он привык к этому, ему даже понравилось. Потом он снова возненавидел это. Пребывание внутри большого летающего зверя было волнующим, непохожим ни на что, что он когда-либо испытывал. Жизнь в таком разрушенном мире действительно заставляла тебя ценить что-то настолько мощное, что даже гравитация не могла удержать.

Тереза не пришла, она осталась, чтобы внести свой вклад в проверку дальности действий способностей их имплантатов. С каждым днем они все больше отдалялись друг от друга. Она с головой ушла в ПОРОК и их миссию, Томас никогда не решался сказать ей, о чем он думает. Но им нужно было поговорить, серьезно поговорить. Скоро.

Томас выглянул в один из смотровых люков, установленных в полу берга. Он смотрел на бесчисленные пейзажи, мелькающие под ним, в полном и абсолютном благоговении. Несмотря на опустошение, которое было нанесено его планете, она оставалась прекрасной, захватывающей. Зеленый, голубой и оранжевые цвета смешивались с большим количеством бледно-коричневого. Конечно, с такой высоты не было видно деталей. Ты не мог видеть шизов, голод, нищету и ужас.

Неудивительно, что еще до того, как вспыхнуло солнце, каждый ребенок мечтал стать космонавтом.

«Привет»

Он поднял глаза и увидел Бренду, которая вместе с Хорхе готовила все необходимое для экспедиции в город шизов. Они также доставляли кучу оборудования в Жаровню для ПОРОКа, по причинам, которые никто не рассказывал с Томасу.

«Привет,» сказал он в ответ. «Ребята, вы готовы?»

Она села рядом с ним. «Настолько готовы, насколько это вообще возможно. Хорхе заставил меня проверить все раз сто. Он любит быть готовым.»

«Когда мы должны туда добраться?» Он почти ничего не знал. Но земля внизу уже начала походить на пустыню, различные оттенки красного, оранжевого и желтого взяли верх над палитрой. Там почти не было никаких признаков жизни, или, если уж на то пошло, если она вообще там когда-либо существовала.

«Думаю, примерно через полчаса.» Она потерла руки, и выражение ее лица стало напряженным. «Я начинаю нервничать. Еще десять минут назад все это казалось забавным приключением.»

«А чего тут бояться?» Спросил Томас. «Постапокалиптический город без правительства и безопасности, окруженный пустыней и кишащий шизами. Я имею в виду, не будь неженкой.» Он быстро улыбнулся девушке, давая понять, что шутит.

Бренда закатила глаза.

«Или…» сказал он с преувеличенным огорчением, «это может быть страшно.»

«Знаешь, тебе следовало бы быть повежливее с Терезой,» сказала она после долгого молчания, пока они смотрели на пустошь, а гул моторов берга так успокаивал Томаса, что ему вдруг захотелось вздремнуть.

«Что ты имеешь в виду?»

«Она явно испытывает к тебе сильные чувства. И мне кажется, что ты не был так уж мил с ней. Извини, если это не мое дело.»

Томас задумался над этой темой, которую обычно старался избегать в своих мыслях. «Нет, все в порядке. Она моя лучшая подруга. Мы были вместе больше половины нашей жизни, и мы можем говорить друг с другом… как никто другой. Иногда даже не разговаривая. Может быть, поэтому мне кажется, что я нехороший.»

Бренда кивнула, как будто это имело для нее значение. «Просто друзья? После стольких лет? Я никогда не видела, чтобы вы держались за руки или целовались. Ты очень медленно двигаешься.» Она рассмеялась над последней частью.

«Это сложно,» сказал Томас, удивленный этим разговором, вещами, о которых он думал. «Она для меня весь мир, и ничто этого не изменит. Но довольно трудно быть романтичным, когда у тебя есть умирающий мир за пределами твоего дома, а твои друзья застряли в эксперименте.»

Бренда выглядела разочарованной. «Да, но послушай. Люди любят, Томас. Лучшие времена, худшие времена. Люди любят. Ты должен убедиться, что она знает, что ты чувствуешь. Это все, что я хочу сказать.»

Томас почувствовал прилив эмоций, которых не понимал. Он думал о своей маме, о своем отце, о своих друзьях. И все это просто нахлынуло на него, и слезы потекли из его глаз. Он не знал, что ему нужно в жизни и чего он должен достичь. Друзья – вот что у него было, и только они имели значение. Каким-то образом он должен был спасти их.

Бренда заметила его слезы, и ее лицо стало таким мягким и полным доброты, что Томас вздрогнул. Она притянула его к себе, и он обнял ее в ответ, чувствуя, что обнимает всех, кто только что мелькнул в его мыслях. Так они и стояли, прижавшись друг к другу, пока берг не накренился вправо и не начал спуск.

Они прибыли в Жаровню

ПОРОК послал с ними вооруженных охранников, и они первыми спустились по открытому трапу на пыльную, обжигающе горячую землю внизу. Когда все было готово, Томас спустился вниз вместе с Брендой и Хорхе, все трое щурились от слепящего солнца.

«Слава богу,» сказала бренда. «Представь себе, каково было здесь, внизу, когда вспышки действительно вспыхнули.»

«Ты уверен, что не хочешь пойти с нами, хермано (испанский, брат)?» Спросил Хорхе. «Мы собираемся устроить себе настоящую вечеринку.»

Они с Брендой рассмеялись, но Томасу было трудно найти в этом что-то смешное. Это место было ужасным.

Берг приземлился на удивление далеко от города шизов, и техники, с которыми Томас должен был работать, собирали свои вещи, как будто собирались идти в противоположном направлении. Он не видел ничего, кроме пустоши, и это заставляло его нервничать. Ему не терпелось вернуться на Аляску, и он надеялся, что тесты, которые они хотели провести, не займут слишком много времени.