Все сказанное убеждает, что правительство Чжу Юнь-вэня приступило к осуществлению обещанных «преобразований». Другое дело, что реформаторские шаги 1398–1401 гг. страдали непоследовательностью и в известной мере имели утопический характер. В настоящем исследовании более важно подчеркнуть, что реформаторская деятельность новой правящей группировки, протекавшая в условиях и без того накаленной внутриполитической атмосферы конца 90-х годов XIV в. и являвшаяся продолжением предшествовавшей внутренней борьбы, неминуемо должна была еще более обострить накопившиеся противоречия. Усиление внутреннего недовольства правительством, в частности в господствующих слоях китайского общества, было в данной ситуации почти неизбежно. Ликвидировать его мог лишь успех проводимых реформ.

Однако шансов на такой успех было не много. Отмеченная половинчатость предпринятых шагов, утопичность их исходных посылок предопределили их неудачу. Радикальной перемены общего положения после 1398 г. не произошло. Но попытки реформ еще больше обострили внутриполитическую ситуацию. Действительно, указанная хаотичность изменений в административном аппарате, нереальность конечных целей его преобразований должны были вызвать недовольство в чиновно-бюрократической среде. Отзвуки такого неудовлетворения можно найти в источниках, в частности в комментариях более ранних авторов, помещенных Тань Цянем в свой труд. Один из комментаторов — Чжу Лу — прямо обвиняет Чжу Юнь-вэня в том, что административная горячка лишила политику необходимого спокойствия и принесла «народу» несчастье вместо задуманных улучшений [16, цз. 11, 815]. Другой источник — «Мин цзянь ган му» — также отмечает, что деятельность Чжу Юнь-вэня и его ближайших соратников давала повод их противникам для разжигания антиправительственных настроений [27, цз. 2, 71]. Насколько широко было подобное недовольство в чиновной среде на рубеже XIV–XV вв., судить трудно, но сам факт его существования весьма примечателен.

В этом плане интересно еще одно сообщение Чжу Лу. Он пишет, что повышенное внимание Чжу Юнь-вэня и его окружения к делам административно-гражданского управления вызывало неудовлетворение военных чинов [16, цз. 11, 815]. Это очень важное обстоятельство, последствия которого отразились в войне «Цзиннань».

Перемещения в верхах правящих слоев и возвращение людей, подвергнутых ранее гонениям, должны были подливать масло в огонь старой борьбы в господствующих слоях. Еще большую остроту ей должно было придать решительное пресечение политического влияния евнухов. В источниках отмечается: «Император [Чжу Юнь-вэнь] очень строго относился к евнухам. Все они были недовольны и надеялись [на перемены]» [32, цз. 16, 27].

Имущественное ограничение монастырей, несомненно, вызывало недовольство правительством со стороны буддийских и даоских церковников.

Наконец, попытка введения уравнительного землепользования, хотя она и не была осуществлена, должна была обеспокоить широкие круги господствующего класса.

Все это неизбежно сужало опору правительства Чжу Юнь-вэня в стране. Внутриполитическая неустойчивость, которая в конечном итоге не была преодолена Чжу Юань-чжаном и проявление которой после его смерти было в какой-то мере предопределено, еще более усилилась в результате политики, избранной новой правящей группировкой после 1398 г. Отмеченное недовольство в среде господствующего класса и незатухающая внутренняя борьба в стране составляют неотъемлемую часть той обстановки, на фоне которой разразилась междоусобная война. Это необходимо учитывать при рассмотрении конкретных причин, приведших к началу военных действий.

Одной из причин войны, как отмечается большинством исследователей, была попытка правительства Чжу Юнь-вэня ликвидировать существовавшую к 1398–1399 гг. систему уделов. Данный шаг сам по себе вполне вписывается в общую схему реформаторской деятельности новой правящей группировки. Его можно и нужно рассматривать в неразрывной связи со стремлением изменить прежний внутриполитический курс. В этом плане указанная попытка выглядит одним из проявлений все той же внутренней борьбы в стране.

Уместно поставить вопрос: была ли ликвидация уделов назревшим мероприятием или мы имеем дело опять-таки со стремлением воплотить далекую от жизни идеальную схему? Думается, что здесь правительство Чжу Юнь-вэня исходило из вполне реального положения вещей и трезвой оценки обстановки. Выше уже говорилось о трениях, возникших между Чжу Юань-чжаном и его сыновьями, получившими уделы. Это отнюдь не случайно. Совершенно очевидно, что цели создания минским правительством системы уделов не были оправданы теми последствиями, к которым привело появление на политической арене удельных властителей. Интересы держателей уделов были объективно противоположны усилению центральной власти. Поэтому введение указанной системы на определенном этапе неизбежно должно было стать тормозом в процессе централизации и усиления императорской власти, столь ясно обозначившемся при Чжу Юань-чжане. Отсюда можно определенно сказать, что появление уделов должно было неминуемо породить конфликтную ситуацию. Такая опасность в какой-то степени учитывалась при создании системы уделов. Отражением этого явилась определенная ограниченность в правах, юридически предоставлявшихся удельным ванам.

Административная и судебная власть, основной налоговый сбор, общественные работы и строительство, командование войсками, не входившими в состав «охранных гарнизонов» в уделах, не говоря уже о праве центра в любое время ликвидировать удел, — должны были, согласно правилам, осуществляться императорским правительством. О намеренном ограничении Чжу Юань-чжаном прав удельных властителей говорит специальное разъяснение в одном из его указов, что ваны «получают титул, но не управляют народом, получают землю, но не ведают делами» [98, 411]. Однако могли ли эти ограничения быть вполне эффективными? Дальнейшие события показали, что нет. Обнаружился вполне определенный разрыв между тем идеальным образцом, который представлял себе и пытался осуществить создатель уделов, и фактическим положением дел.

Действительно, ограничения, ставившие ванов в стесненное положение, заставляли их лишь больше стремиться к самостоятельности в своих решениях и действиях в уделах. Эффективного же контроля сверху за действиями ванов на местах практически не было, так как приставленные из центра «советники» по своему положению были ниже ванов и не могли сами противостоять их произволу. Контроль же со стороны находившегося в далекой столице императора отнюдь не всегда мог оказаться достаточным. Относительная независимость ванов, появившаяся в результате удаленности их уделов от столицы и наличия собственного войска, создавала возможность постепенно расширять свою власть на местах. Само положение удельных ванов как представителей особы императора (а не императорского правительства, чьим представителем являлась местная администрация) создавало им определенный авторитет и придавало несомненный политический вес в глазах местного военного и гражданского чиновничества, а также всего населения. Если учесть при этом социальную психологию средневекового общества, содержавшую идею почитания монарха и членов царствующего дома, а также принять во внимание тот факт, что государственная машина минской империи в момент появления системы уделов не была устоявшейся и испытывала потрясения и изменения, то можно вполне осязаемо представить, как юридически ограниченные и кажущиеся расплывчатыми права удельных ванов при их определенном старании на практике приобретали вполне реальную политическую силу.

В этом плане следует упомянуть мнение Э. Фэрмера, что, несмотря на все ограничения, уже в начальный период правления династии Мин удельные ваны фактически обладали полной военной властью в своих районах [200, 6]. Такое же превышение юридических норм де-факто, несомненно, происходило и в области гражданско-административного управления в уделах. Еще при жизни Чжу Юань-чжана удельные ваны приобретали все большие права в своих держаниях. Это отмечается, в частности, Д. Чэнем, а также Дэн Чжи-чэном [189, 185; 127, 22]. Примером могут служить такие факты, как выпуск в некоторых уделах собственной валюты и содержание Янь-ваном Чжу Ди 100-тысячной армии (вместо разрешенной 19-тысячной) [130, 33]. В одной из хроник удельные ваны прямо называются «самодержавными правителями» («чжуань чжи») [32, цз. 15, 1]. Такое положение не могло не вызывать опасений центральных властей.