— Аз есмь хмель высокая голова, болий всех плодов земных, — подзадоривал вятича Саша.

— Слетать? — по-своему понял его базарный завсегдатай.

— Не за тем пришли, говорю. Угомонись. Уж как есть прибит на цвету!

— Прибит, прибит?.. Отроду мильтонами не гоним.

— Не о том речь. На цвету прибит — не шибко, выходит, сызмальства талантом вышел. Не обижайся, это мы так, балуемся. Будь здоров!

...Огурец, ломоть ржаного и граненый стакан попали на эти страницы случайно. Площади, базары, казармы нужны были Александру Трифоновичу как поставщики неизведанных кладов, сокровищ, забытых оборотов речи, еще не пропахших типографской краской. Теперь же по «словарю» Твардовского можно составить новый свод языка российского. Был он землепроходцем литературы, искателем и творцом редкостной словесной руды. О том и речь в этом рыночном эпизоде.

— Давай зайдем лучше к Заксу. Он тут живет, недалеко.

Закс — ответственный секретарь «Нового мира» — встретил нас действительно в одиночестве, на пороге своей почти пустой комнаты: кровать, простецкий деревянный стол и пара стульев — вот и все убранство комнаты журнального работника.

Говорил редактор с Заксом на темы посторонние — не любил деловых бесед в свободные часы, особенно по поводу своего журнала.

В гостях у Закса мы были недолго и снова пешком направились к нашему дому. Саша снова продолжал рассказывать о своих поездках, больше о людях, о строителях, и я вспомнил его рассказ о печнике, чинившем дымоход в Горках у Ленина. Как Владимир Ильич, как большинство русских людей, Твардовский был демократом, терпеть не мог псевдоинтеллигентов, талдычивших о гуманности, культуре.

Характер у Твардовского не капризный, никак не капризный, а сложный. Не всегда, далеко не всегда удавалось предугадать, что будет ему по душе, а что рассердит. Мысль его текла особняком от всех, своевольная, часто неожиданная для него самого; говорил же Пушкин приятелям, дескать, не знает, что будет с Татьяной и Евгением на следующей странице поэмы. В этом и состоит свойство подлинных творцов, даль свободного романа до поры до времени не различающих сквозь магический кристалл.

...Как вечен народ наш, так вечной останется истинно русская поэзия Александра Твардовского!..

1976

Было на деревне три брата Ивана. От них и пошел род нынешних Бардыбахиных.

Все трое были Иваны, и по отчеству все трое — Феофановичи. Приходит, скажем, письмо в село Горностаево близ Москвы. Письмо Ивану Феофановичу Бардыбахину. А какому из Иванов письмо? Различали их так: Иван-старший, Иван-средний, Иван-младший. И на почте по некоторым свойствам письма, по разным почеркам, по обратному адресу на конверте научились все-таки распознавать, какому Ивану пришло письмо.

Какое, однако, отношение к нынешним Бардыбахиным имеет геральдика, упомянутая в названии этой главы?

В Энциклопедии сказано: геральдика — гербоведение. Вспомогательная историческая дисциплина, изучающая гербы. Заинтересовавшись справкой, вы можете узнать, что первые фамильные гербы появились в XII веке на щитах рыцарей, участвовавших в крестовых походах; что для распознавания и регистрации новых гербов при дворах государей имелись особые лица — герольды; что гербы помещались на домах, экипажах, надгробиях, знаменах, оружии и т. д.; что геральдика помогает изучению памятников материальной культуры.

Ну, хорошо. А Бардыбахины, которых знает весь Пролетарский район столицы? Какая связь между рыцарями времен крестовых походов, их потомками, менее храбрыми, более спесивыми, и москвичами Бардыбахиными?

Прямой связи нет, это верно. И все же старинное слово, звучащее довольно эффектно, натолкнуло нас на размышления, каким-то образом имеющие отношение к весьма разветвленному роду Бардыбахиных, и не только Бардыбахиных, а всех, кто может по-своему и по-новому гордиться своими прадедами и дедами, своими детьми и внуками.

Зачем далеко ходить. Мы помним слова А. С. Пушкина об уважении к имени предков его, немало послуживших России. Литераторам, издевавшимся над его происхождением от «арапа Петра Великого», Ганнибала, Пушкин ответил гневными стихами:

И дальше с гордостью и сарказмом:

Сам же был все-таки дворянином...

Я вспомнил обо всем этом отнюдь не потому, что мне так уж нравятся гербы с их наивной символикой, и не потому, что присуще мне, скажем, преклонение перед сословной знатностью рода. Все мы смеемся вместе с Жаном Батистом Мольером над его тщеславным и несчастным «мещанином во дворянстве», все мы едва ли мечтаем побрататься с виконтами и лордами, чьи гербы порой заменяют им умственные способности.

Но ведь в наши новые времена, в нашей стране все-таки негоже нам с холодцой, с небрежением относиться к своим дедам и внукам, если дед или внук честно, доблестно прошли или идут по своему жизненному пути, если заслужили они уважение многих хороших людей и всего нашего государства.

Достаточно смешон и противен бывает юнец, не знающий своего крестьянского, рабочего или, скажем, инженерского родства, слишком уж вольно относящийся к деду, к тому, кто на баррикадах Пресни или в сражениях гражданской войны потом и кровью завоевывал ему счастье.

Не пора ли нам, в отличие от баронов и виконтов, не родовые гербы заводить, разумеется, но воспитывать в умах и в сердцах молодых, да и старых людей высокое уважение к по-новому именитым и знатным родичам, прославленным или пусть даже безвестным, но уважаемым в своей трудовой среде.

Но вернемся к роду москвичей Бардыбахиных.

Прадеды их крестьянствовали в Подмосковье.

Боюсь ошибиться, но, кажется, внуки крестьянина из села Горностаево Ивана Феофановича Бардыбахина Иван и Петр были первыми из этой фамилии, кто после окончания гражданской войны пришел работать в автомастерские АМО.

Если говорить о русских дворянских гербах, то крестьянский сын Петр Кондратьевич Бардыбахин имел некоторое к ним отношение. До революции 1917 года он был каретником, зарабатывал на пропитание в каретной мастерской Авдеева, что существовала когда-то то ли на Кузнецком мосту, то ли в самом Каретном ряду. А так как именитые в прошлом люди дверцы своих карет любили украшать фамильными гербами, то Петр Бардыбахин, кузовщик, следует полагать, пришивал эти эмблемы родовитости к лакированным кузовам своей работы.

Вернувшись с гражданской войны, Петр Кондратьевич искал работу и однажды увидал в газете объявление: автомастерским АМО требуются в кузовной цех опытные каретники. Автомобили ведь, подобно каретам, тоже нуждаются в хороших кузовах.

Таким вот образом крестьянский сын из села Горностаево связал свою жизнь с первым советским автомобильным заводом. Был Петр Кондратьевич поначалу столяром-кузовщиком, потом возвысился до мастера, затем начальника отделения платформ грузовых автомобилей и, наконец, был определен в старшие мастера экспериментального отделения по кузовостроению. Через его руки прошли кузова наших первых машин. В годы минувшей войны Петр Кондратьевич сражался на фронте, имел ранения, после победы вернулся на родной завод и работал там до конца своей жизни.