23:50

На радиобудильнике высвечивались, сменяя одна другую, ярко-зеленые минуты.

Через десять минут Эстебану исполнится десять лет. Я больше не должна называть его Томом! Даже если в разговоре с другими мне придется по-прежнему себя заставлять, ломать комедию.

В последний раз посмотрела, как снег расстилает свой саван. Подготовка к самой мрачной церемонии?

Значит, все решится завтра… Я должна его спасти! Кто меня осудит?

Кто отказался бы, когда жизнь дает второй шанс?

23:51

Голос у меня в голове твердил не умолкая: «Эстебан в опасности, я должна его спасти».

Я уже знала, что в эту ночь не усну.

Есть ли человек, который мог бы побыть со мной, помочь мне продержаться?

Разбудить Габриэля?

Позвонить Ваяну?

Или просто укрыться в собственных воспоминаниях? Разворачивать их по одному, как открывают хранящиеся на чердаке коробки, как достают старые безделушки, как развешивают прежние картины, чтобы к его возвращению все было готово.

Завтра.

Достигшие зрелости души приближаются к своему последнему путешествию. Они берегут время, стараются не тратить его. Они уже ничего не ищут, они успокоились. Юным — голодным и жаждущим — душам может показаться, что у них нет желаний. Таким душам, как ваша, Мадди. Но они попросту насытились. Им больше не надо ничего доказывать, они ничего не найдут в этом мире, они сторожат его покой.

Сначала Том услышал шорох. Это мыши. Но как ни вслушивался, так и не смог определить, откуда доносятся звуки.

Где они прячутся? За стенами? У него под кроватью? Он приподнял простыню. Делать ему все равно было нечего — только прислушиваться к шумам, угадывать, где в темноте движутся тени, улавливать легчайшие шорохи. Он знал, что не заснет. Без Монстро не получится закрыть глаза и довериться ночи; без его сплюшки-кита невозможно отогнать кошмары, черных чудищ и мышиную возню.

Наконец Том понял, где они.

Мыши спрятались за окном и скреблись в ставни, просили впустить. Судя по звуку, их там были тысячи. Может, они замерзли и хотели погреться? Или просто поговорить с ним?

Том осторожно встал, стараясь, чтобы не скрипнули половицы, хотя знал, что маму он не разбудит. Она сказала, что примет снотворное и проснется поздно, придется ему самому готовить себе завтрак и со всем прочим тоже как-нибудь справиться самому.

Он открыл окно и тут же продрог в своей пижаме. Ветер пробирался под ставни, намел под окном слой снега, можно было нарисовать на нем сердечко или что-нибудь написать. И даже слепить снежок.

Тук-тук-тук.

Мыши начали злиться. Вообще-то Том уже понял, что это не мыши. Им так высоко не забраться, разве что это летучие мыши. Он вслушался в ночь.

— То-о-ом…

Крик, принесенный ветром, был закутан в хлопья и оттого превратился в шепот.

Его имя!

— То-о-ом…

Выбора не оставалось, и страха тоже не осталось. Он настежь распахнул ставни. Занавески разом взлетели, снежные хлопья мотыльками впорхнули в комнату и тут же растаяли. Несколько снежинок осталось на пижаме Тома. Последняя горсть мелких камешков ударилась в открытый ставень.

— То-о-ом, — прошептал голос. — Ты не спишь?

Том огляделся. Голос и камешки летели справа, со стороны навеса, — хоть он и в прорехах, все же под ним мог укрыться ночной гость. Том всматривался в темноту, понемногу привыкая к пугающей белизне двора. Все, что было хорошо знакомо, — старый трактор, куча навоза, дырявая бочка, разбитый цветочный горшок — превратилось в привидение, накрытое только что выстиранной и выглаженной простыней. Он заметил следы на снегу, проследил взглядом, куда они ведут, и увидел маленькую фигурку, прислонившуюся к одному из столбов.

И сразу узнал.

Эстебан!

Забыв про холод и снег, не чувствуя, как пижама облепила дрожащие плечи, он весело помахал другу.

Ветер снова донес приглушенный шепот:

— С днем рождения, Том! Выходи скорее, я приготовил тебе сюрприз.

Том надел пуловер, выдернул первые попавшиеся джинсы из ивовой корзины с вещами для глажки, до которой у мамы руки никогда не дойдут, и в одних носках на цыпочках спустился по лестнице. У входной двери обулся.

Он пробирался тише мыши. Мама спала. Полицейская тетка, которую к ним приставили, давно ушла домой. Он сдернул с вешалки тыквенного цвета пуховик с капюшоном. Куртка была ему чуть великовата. Карманы оттопырились, потому что он заталкивал туда шапку и перчатки, но сейчас карманы проверять не стал и с непокрытой головой, с голыми руками вышел навстречу ватной ночи.

Он и трех метров не прошел по двору, а кроссовки уже промокли. Обычно дыра в подметке ему не мешала, он обходил лужи и острые камешки, но над слоем в пять сантиметров снега парить не мог.

Эстебан стоял, прислонившись к столбу, и ждал его. Одет он был лучше, чем Том, — сапоги-луноходы, шерстяные перчатки, лыжный комбинезон.

Он с изумлением уставился на присыпанные снегом волосы Тома:

— С ума сошел? Надень шапку, простудишься.

Том послушно вытащил шапку из кармана, натянул поглубже на уши.

— Ну? И где сюрприз?

— Идем. — И Эстебан направился к воротам. — Готов немного пройтись?

— Не проблема, — гордо ответил Том, хотя чувствовал, что пальцы в кроссовке уже задубели, как будто он влез ногой в форму для льда.

Они вышли на дорогу. Дома задерживали ветер, и в деревушке не так сильно мело. Возле источника Эстебан сказал:

— Прости, не смог принести подарок, слишком большой, поэтому ждет тебя у меня дома. Тебе точно понравится, ты же любишь музыку.

Том дрожал, переступая с ноги на ногу.

— Инструмент — огонь! — продолжал Эстебан. — Но сначала у меня к тебе будет просьба.

— Давай, только пошли уже, хватит меня морозить.

— Ладно. Пойдем по шоссе, там снега меньше, чем на обочинах.

Они двинулись по середине шоссе, снег там и правда был не такой глубокий, но стоило прибавить шагу — и дорога превращалась в каток.

— А тебе не холодно? — Том поежился.

— Не забывай, что я призрак!

— Для призрака ты очень уж хорошо снарядился. Так о чем ты хотел меня попросить?

— Том, это важно. Знаешь, ко мне возвращаются воспоминания, как тогда с пчелами. Странные воспоминания. И я надеюсь… что у тебя таких нет.

Тощие деревья вдоль дороги сгибались в три погибели под тяжестью снега.

— Кошмары, что ли?

— Хуже, — ответил Эстебан. — Ты вот обожаешь плавать, в бассейне или летом в озере, а тебе не приходило в голову, что на дне что-то есть? Другой мир. Невидимый. Под водой. Если до него доберешься, вынырнешь кем-то другим.

Том остановился. Он вдруг перестал чувствовать холод. Ему захотелось ударить мальчика, который шел рядом с ним, врезать ему кулаком, чтобы убедиться, что кулак пройдет насквозь, как если бы Эстебан был соткан из дыма, воды или снега.

От этого он удержался, но промолчать не мог.

— Ты… ты и это помнишь? Я никому об этом не рассказывал! Это МОЙ секрет. Откуда тебе это знать, если ты не призрак? Если ты не вышел из моей головы? Надо же, а я, глядя на твой комбинезон и сапоги астронавта, почти поверил, что ты настоящий.

Под ними, тремя петлями дороги ниже, коротко блеснул свет. Мальчики этого не заметили.

— Сам видишь, какая погода. Ты что, ждал меня завернутым в простыню и прикованным к скале? — пошутил Эстебан.

Том улыбнулся. Может, он и правда сам с собой разговаривает, шагая по ночной дороге? Вот закроет сейчас глаза — и Эстебан исчезнет. Может, лучше вернуться в свою комнату, чем брести в такой холод непонятно куда? Может, это сон, и если он себя ущипнет, то проснется в теплой постели?