Но Эстебан выглядел таким живым. И он был его единственным другом. Том не хотел, чтобы он исчез. Эстебан двинулся дальше, и Том тоже, припадая на левую ногу, чтобы правая как можно меньше встречалась с холодной землей.

Машина подкатила к мосту, когда они выходили из деревушки. Она ехала медленно, бесшумно, только подфарники светились, как желтые глаза дикого зверя, застигнутого снегом и подстерегающего неосторожную добычу.

Мост совсем обледенел, и они скользили, цепляясь за перила каждый со своей стороны.

— Ладно, я тебе верю. — Том старался говорить громко, чтобы придать себе храбрости. — Ты странный призрак, но, в общем, неплохой. Не думаю, что многие из вас помнят про дни рождения и дарят подарки!

Эстебан, цепляясь за обледеневшие перила, повернулся к нему:

— Том, ну серьезно, может, хватит уже играть?

— Во что играть?

— Я не призрак. И ты прекрасно это знаешь. И мое имя — не Эстебан.

Том чуть не упал. Покрепче ухватился за перила. Кто его разберет, замерзла река или нет?

— И как же тебя зовут?

Но когда Эстебан уже открыл рот, чтобы ответить, показались желтые глаза хищника.

Пятно света пробежало по мосту, высматривая жертву, а потом фары ярко вспыхнули и ослепили обоих.

«Осторожно, Эстебан!» — хотел крикнуть Том.

Крик застрял у него в горле. На той стороне моста никого не было. Никакого мальчика. Он был один в ночи, и хищник рванулся к нему.

Снегопад прекратился к утру, перед самым восходом солнца. Как будто к нашему пробуждению готовили безупречную декорацию. Нежные оттенки розового на плавных склонах вулканов, пляшущие тени елей на белом ковре с редкими оттисками галочьих лап. Изысканную гармонию нарушали лишь снегоуборочные машины, стальными отвалами скребущие асфальт. По шоссе можно было проехать только медленно, по самой середине и если никто не ехал навстречу.

Никогда у меня не уходило столько времени на три километра дороги между «Шодфурской мельницей» и Фруадефоном. Больше получаса. Когда я проезжала мимо бывшей лыжной станции, мне показалось, что сиденья подвесной дороги вот-вот внезапно стронутся с места, у въезда на парковку соберется очередь машин с багажниками на крышах, а оживший лыжный склон усеют, как пестрые конфетти, яркие комбинезоны.

Но нет, ни одного лыжника я не встретила, кругом только тишина и вороны. Тихое утро — и голос журналистки-паникерши из радиоприемника. Она предупреждала, что ближе к полудню разыграется новая метель, куда сильнее короткой ночной.

Оставайтесь дома!

Оранжевый «Колеос» у ворот фермы был виден издалека. А вот «Рено» Нектера не было. Но ведь он должен привезти результаты. Я быстро отогнала нехорошее предчувствие. Мы договорились встретиться в восемь, часы на колокольне мюрольской церкви еще не звонили, так что секретарь мэрии пока не опаздывал.

Завидев меня, Савина вылезла из машины. На ней была куртка защитного цвета — похожие носили в прошлом веке альпийские стрелки. С моей фиолетовой лыжной курткой она не шла ни в какое сравнение.

Место встречи выбрала я. На ферме. После того как получим результат ДНК-теста, каким бы он ни был, придется действовать быстро и слаженно.

Я по-прежнему была убеждена, что Том в опасности.

Савина направилась ко мне. Ее ушанку, похоже, сшили еще до Октябрьской революции, оранжевый шарф развевался на ветру. Вчера вечером мы расстались лучшими подружками, теперь она была насупленная, хмурая, как разбуженная в январе медведица.

Что изменилось за ночь?

— Вы знаете Ваяна Балика Кунинга?

Ни «здравствуйте», ни «как дела?», ни «Нектер уже едет, результаты у него».

Вместо этого, можно сказать, врезала под дых. Но я не дрогнула.

— Да, это мой психотерапевт.

— Сдается мне, не только ваш, но и Эстебана. Вы ведь вчера именно об этом умолчали?

Мне точно снежок за шиворот сунули, по спине поползла ледяная струйка.

— Как вы узнали его имя?

— Это надо у Боколома спрашивать. Вернее, у Нектера, если вам так больше нравится. Вы ведь догадываетесь, что мы с ним вчера вечером созвонились? Иногда он бывает на удивление проницательным. Тихонько потянул за ниточку и все распутал… Ваш сын за несколько месяцев до своего исчезновения сменил психотерапевта. Почему вы мне об этом не сказали?

В первую минуту я опешила, услышав имя Ваяна, но взяла себя в руки. Какая, в общем-то, разница, один терапевт или два?

— Не хотела усложнять. Когда Эстебан стал рассказывать странные истории, говорить, что хочет сменить оболочку, уйти в подводный мир и возродиться в другом теле, Гаспар Монтируар испугался. Он боялся столкнуться с суицидом и подкинул младенца — девятилетнего младенца — коллеге из Сен-Жан-де-Люз, у которого был опыт работы с детскими травмами. Как видите, ничего таинственного.

— Куда более таинственным выглядит то, что после исчезновения вашего сына этот доктор Кунинг перебрался в Нормандию и открыл кабинет в Гавре. А несколько месяцев спустя вы переселились в Этрета, откуда до Гавра и тридцати километров нет.

Теперь я поняла, в чем дело — Савина не могла поверить в такое совпадение. Должна ли я была признаться ей, что все объясняется просто? Да, я последовала за Ваяном. Когда Эстебан пропал, мне необходима была терапия. Выбрать доктора Кунинга было совершенно естественно. Когда он, получив возможность сотрудничать с одной из крупнейших в стране лабораторий клинической психиатрии, уехал в Гавр, я почувствовала себя потерянной. А затем на меня все это навалилось, полицейские показали мне тело утонувшего мальчика, утверждая, что это тело моего сына, сказали, что поиски прекращены и дело закрыто. Меня больше ничто не удерживало в Стране Басков. Я стала искать место, куда уехать, все равно куда, лишь бы подальше и лишь бы там было море. Руаян, Лорьян, Дюнкерк — неважно… Я оставалась на связи с доктором Кунингом и выбрала Нормандию и Этрета. Ваян был мне нужен. Возможно, я, сама себе в этом не признаваясь, была в него влюблена… А потом появился Габриэль.

Я выдержала взгляд социальной работницы, этой маленькой женщины, которую, казалось, ничто не может сломить, даже снежная буря или извержение вулкана.

— Савина, извините, но эта сторона моей жизни вас не касается. Она никак не связана с… — Я чуть было не сказала «с Эстебаном», но в последний момент прикусила язык. «Том», в разговоре с ними я должна называть его Томом. — Не связана с Томом.

— Как скажете.

Савина не настаивала. Зато я не остановилась, любопытство пересилило.

— И что рассказал вам доктор Кунинг?

— Ничего. Нектер весь вечер пытался ему дозвониться, но безрезультатно.

А я — всю ночь. И тоже не дозвонилась. Почему Ваян молчит, хотя раньше забрасывал меня сообщениями?

Я протерла запотевший циферблат часов.

8:07

Куда запропастился Нектер Патюрен?

Савина, похоже, тоже забеспокоилась, вытащила откуда-то из-под куртки телефон. Ведь это Нектер, который никогда, никогда не опаздывает.

— Нектер?! — заорала она, прижав телефон к уху. (И он всегда отзывается на звонки!) — Нектер?!

Я посмотрела на Савину, потом мы обе повернулись к дороге. После снегоуборочных машин поверхность шоссе сверкала совершенно как граненый алмаз.

А если Нектер перевернулся на своей старенькой машине?

Нектер не решался тормозить. И переключить передачу на более низкую не мог — обеими руками вцепился в руль. Увеличить скорость он тем более опасался, хотя и знал, что надо бы чуть придавить педаль газа и уже не отпускать, не дергаться, только слегка направлять колеса.

Легко сказать… До сих пор он справлялся с заснеженной дорогой, медленно, но верно докатил от Бесса до Мюроля, сосредоточившись и представляя себя раллийным гонщиком, в точности выполняющим указания штурмана. Через три километра крутой поворот, сбрось скорость и сверни направо.