<Январь 1910> «И было так, как будто жизни звенья…» И было так, как будто жизни звенья Уж были порваны... успокоенье Глубокое... и медленный отлив Всех дум, всех сил... Я сознавал, что жив, Лишь по дыханью трав и повилики. Восход луны встречали чаек клики... А я тонул в холодном лунном сне, В мерцающей лучистой глубине, И на меня из влажной бездны плыли Дожди комет, потоки звездной пыли... <5 июля 1913> «Я, полуднем объятый…» Я, полуднем объятый, Точно крепким вином, Пахну солнцем и мятой, И звериным руном. Плоть моя осмуглела, Стан мой крепок и туг, Потом горького тела Влажны мускулы рук. В медно-красной пустыне Не тревожь мои сны — Мне враждебны рабыни Смертно-влажной Луны. Запах лилий и гнили И стоячей воды, Дух вербены, ванили И глухой лебеды. <10 апреля 1910 Коктебель> «Дети солнечно-рыжего меда…» Дети солнечно-рыжего меда И коричнево-красной земли — Мы сквозь плоть в темноте проросли, И огню наша сродна природа. В звездном улье века и века Мы, как пчелы у чресл Афродиты, Вьемся, солнечной пылью повиты, Над огнем золотого цветка. <Январь 1910> Надписи 1 Еще не отжиты связавшие нас годы, Еще не пройдены сплетения путей... Вдвоем, руслом одним, не смешивая воды, Любовь и ненависть текут в душе моей. 2 В горькой купели земли крещены мы огнем и тоской, Пепел сожженной любви тлеет в кадильнице дня. 3 Вместе в один водоем поглядим ли мы осенью поздней, — Сблизятся две головы – три отразятся в воде. <1910> «Я верен темному завету:…» Я верен темному завету: «Быть всей душой в борьбе!» Но змий, Что в нас посеял волю к свету, Велев любить, сказал: «Убий». Я не боюсь земной печали: Велишь убить, – любя, убью. Кто раз упал в твои спирали — Тем нет путей к небытию. Я весь – внимающее ухо. Я весь – застывший полдень дня. Неистощимо семя духа, И плоть моя – росток огня: Пусть капля жизни в море канет — Нерастворимо в смерти «Я», Не соблазнится плоть моя, Личина трупа не обманет, И не иссякнет бытие Ни для меня, ни для другого: Я был, я есмь, я буду снова! Предвечно странствие мое. <11 июля 1910 Коктебель> «Замер дух – стыдливый и суровый…» Замер дух – стыдливый и суровый, Знаньем новой истины объят... Стал я ближе плоти, больше людям брат. Я познал сегодня ночью новый Грех... И строже стала тишина — Тишина души в провалах сна... Чрез желанье, слабость и склоненье, Чрез приятие земных вериг — Я к земле доверчивей приник. Есть в грехе великое смиренье: Гордый дух да не осудит плоть! Через грех взыскует тварь Господь. <18(5) января 1912 Париж> Пещера Сперва мы спим в пурпуровой Пещере, Наш прежний лик глубоко затая: Для духов в тесноту земного бытия Иные не открыты двери. Потом живем... Минуя райский сад, Спешим познать всю безысходность плоти: В замок влагая ключ, слепые, в смертном поте, С тоской стучимся мы назад... О, для чего с такою жадной грустью Мы в спазмах тел палящих ищем нег, Устами льнем к устам и припадаем к устью Из вечности текущих рек? Нам путь закрыт к предутренней Пещере: Сквозь плоть нет выхода – есть только вход. А кто-то за стеной волнуется и ждет... Ему мы открываем двери. Не мы, а он возжаждал видеть твердь! И наша страсть – полет его рожденья... Того, кто в ласках тел не ведал утоленья, Освобождает только смерть! <12—13 сентября (30—31 августа) 1915 Биарриц> Материнство Мрак... Матерь... Смерть... Созвучное единство... Здесь рокот внутренних пещер... Там свист серпа в разрывах материнства: Из мрака – смерч, гуденье дремных сфер. Из всех узлов и вязей жизни – узел Сыновности и материнства – он Теснее всех и туже напряжен, Дверь к бытию Водитель жизни сузил. Я узами твоих кровей томим, А ты, о мать, – найду ль для чувства слово? Ты каждый день меня рождаешь снова И мучима рождением моим. Кто нас связал и бросил в мир слепыми? Какие судьбы нами расплелись? Как неотступно требуешь ты: «Имя Свое скажи мне! Кто ты? Назовись». Не помню имени, но знай, не весь я Рожден тобой, и есть иная часть, И судеб золотые равновесья Блюдет вершительная власть. Свобода и любовь в душе неразделимы, Но нет любви, не налагавшей уз. Тягло земли: двух смертных тел союз. Как вихри, мы сквозь вечности гонимы. Кто, возлюбив другого для себя, Плоть возжелал для плоти, без возврата, Тому в свершении – расплата: Чрез нас родятся те, кого, любя, Связали мы желаньем неотступным. Двойным огнем ты очищалась, мать! Свершая всё, что смела пожелать, Ты обняла в слияньи целокупном В себе самой возлюбленную плоть. Но как прилив сменяется отливом — Так с этих пор твой каждый день Господь Отметил огненным разрывом. Дитя растет, и в нем растет иной, Не женщиной рожденный, непокорный, Но связанный твоей тоской упорной, Твоею вязью родовой. Я знаю, мать, твой каждый час – утрата, Как ты во мне, так я в тебе распят. И нет любви твоей награды и возврата, Затем что в ней самой награда и возврат. |
