— Орудия в порядке. Снаряды есть. Здесь будем защищать деревню.

Танки 124 и 127 на поврежденных гусеницах, словно раненые животные, поползли: первый — немного вперед, а второй — назад, чтобы занять лучшие позиции.

Гвардейцы, наблюдавшие за своими товарищами-танкистами, пришли к машинам с фляжками водки.

— Выпьем за тех, кто погиб, и за живых. Деревню все-таки взяли.

Никто из четырех экипажей, которые в три часа дня пошли в атаку на Ходкув, не слышал, как многократным эхом загремели выстрелы по всей линии фронта от Эвинува до Мариамполя. Это дивизия «Герман Геринг» снова пошла в атаку.

Отсутствие документов не позволяет утверждать, что планы командования дивизии предусматривали также удар, направленный на участке между Разъездом и Ходкувом, вдоль Радомки.

Держу пари, что так было, но не хочу свои предположения выдавать за факты. Можно только выдвинуть гипотезу, что удар польских танков с десантом советской пехоты на Ходкув сорвал готовящуюся на этом участке атаку.

Западнее же Эвинува под прикрытием огневого вала и при поддержке авиации двинулись цепи пехоты и танки, нанося удар по позициям 35-й гвардейской дивизии и 142-го полка 47-й дивизии. Нетрудно предположить, что главные усилия были направлены на расширенно и углубление бреши в районе Студзянок.

3-я рота 1-го танкового полка через несколько минут после окончания переправы, то есть примерно в час дня, получила назначение в 35-ю дивизию и маршрут перехода.

Прежде чем двинуться, Сташек Дротлев, воспользовавшись тем, что машины 3-го взвода заправлялись, созвал экипажи и провел первое политзанятие на западном берегу Вислы.

— Ребята! Рота Тюфякова ведет бой со вчерашнего дня. Истребила три немецких танка. Получила благодарность от командира 47-й гвардейской дивизии полковника Шугаева. Что скажете на это?

— У них преимущество — раньше переправились! — закричал плютоновый Турецкий, высунувшись из танка.

— К вечеру сравняемся, — сказал спокойно хорунжий Дацкевич — командир машины 133.

Потом они сразу же сели в машины и поехали. Дорога была довольно спокойная. Артиллерия прощупывала то впереди, то сзади, ведя огонь без наблюдателен, а самолеты были заняты другими целями. Только около Ленкавицы, у самого финиша, попали под бомбы «юнкерсов».

Танкисты знали, что времени у них немного, поэтому Дротлев остался у машин и, не обращая внимания на налет, вместе с плютоновым Бомбербахом регулировал движение, указывая машинам места под деревьями.

Тараймович и Хелин отправились искать командира советской дивизии. Фольварк у прудов они нашли быстро. Командный пункт находился в подвале. Молоденькому лейтенанту, который представился им как адъютант командира, объяснили, кто они. Из укрытия тотчас же вышел генерал Кулагин — свежевыбритый, в чистом отутюженном мундире, с орденами на груди. Он был на голову выше их, широкоплечий, улыбающийся.

— Привет, польские танкисты! — крепко пожал им руки и, посмотрев на часы, сразу же начал объяснять, какая их ждет задача.

Они должны были лесом с запада подъехать к Студзянкам и вместе с 1-м батальоном 100-го полка организовать сильный узел обороны.

Кулагин не скрывал, что положение тяжелое, что прерывается связь, что противник в любой момент может пойти в атаку, а резервов нет и люди до предела изнурены боями.

Возвращаясь в роту, они молчали.

Машины, серые от пыли, были укрыты в саду, в тени разрушенных домов.

Дротлев встретил командира роты у головного танка Т-34, расправил комбинезон под ремнем, но вместо того, чтобы как следует отдать рапорт, тихо сказал:

— Мы потеряли Костека. Осколком бомбы наповал…

Капрал Константы Рускул, стрелок из танка 133, был одним из самых молодых в роте: ему было всего девятнадцать. Тараймович сделал движение, словно хотел уже идти посмотреть, но сдержался и спросил:

— Как остальные?

— У машины 132 Лотовского разорвана гусеница. Ремонтируют. Остальные в порядке. Запасные баки я приказал сбросить.

— Хорошо. В таком случае — по машинам…

Подняв клубы пыли, наискось пересекли поле, покрытое стерней, минули фольварк, по узкой просеке въехали в лес. Лес был густой, поросший ольшаником и буком, влажный. Несколько снизили скорость.

Дротлев, стоя на броне танка Дацкевича, оглядывался назад. От колонны далеко отстали два танка. Может, и едут, только за пылью не видно. В лесу пыль осела, но теперь мешали ветки.

Слева, за стеной деревьев, вдруг сорвался ураган огня. Появились немецкие пикирующие бомбардировщики. Дротлев испугался, что заметят колонну, однако у самолетов была какая-то другая цель, и они, круто пикируя, исчезали за лесом.

Поперек просеки, слева направо, начали перебегать между танками пехотинцы. Раненые осторожно придерживали забинтованные руки пли, опираясь на приклады винтовок, ковыляли, с трудом передвигая ноги в потемневших от крови брюках.

Дротлев заметил, как на ехавшем за ним танке 136 флажком подавали знак «Стой». Сташек тронул за плечо Дацкевича, чтобы тот передал сигнал в голову колонны.

На просеку выскочил мотоцикл. Солдат в каске, склонившись над рулем, выжимал все восемьдесят километров, а с заднего сиденья, привстав, как кавалерист на стременах, молоденький лейтенант в надетой набекрень фуражке махал рукой и кричал:

— Стой, стой! Назад!

Они промчались рядом, подпрыгивая на выбоинах, и вскоре от головы колонны пришел передаваемый флажками приказ Тараймовича: «Возвращаться назад».

Пока танки, вползая задом в лес, ломали деревья, давили кусты и разворачивались, Дротлев соскочил с брони. У него колотилось сердце. Не было сомнения, что лейтенант на мотоцикле был прислан из штаба дивизии с каким-то новым приказом. Видимо, за какие-то несколько минут обстановка изменилась.

10 августа в 15.00 танковая дивизия «Герман Геринг» возобновила наступление. Сковывая противника огнем на левом фланге, а также короткими ударами танков и пехоты 19-й нижнесаксонской танковой дивизии, она нанесла в центре одновременно четыре удара, чему предшествовала артиллерийская подготовка и бомбардировка с воздуха.

Первый удар — из Грабноволи через высоту 132,1 в направлении деревни и фольварка Студзянки; второй — от опушки леса восточнее придорожного креста в направлении кирпичного завода; третий — из лесной сторожки Остшень на Выгоду, и четвертый, комбинированный, — с запада и юга на позиции 142-го полка на Гробле.

Высота 132,1 еще раз была перепахана снарядами. Не успела осесть пыль, как на высоту набросились пикирующие бомбардировщики, а из Грабноволи через стерню пошли в атаку двадцать боевых машин с десантом гренадеров.

Две «сорокапятки», расположенные на высоте, подожгли одну машину, но сразу же замолкли, разбитые снарядами танков. Танковый табун мчался с нарастающей скоростью. Когда он находился примерно в трехстах метрах от окопов, в которых сидели солдаты сержанта Снегиря из 2-го батальона 100-го полка, когда казалось, что никто живым не уйдет из-под мчащихся гусениц, ударили пушки тяжелых танков и самоходных установок, окопавшихся на опушке леса прямо перед Домбрувками-Грабновольскими.

Еще минуту назад плоскогорье заслоняло наступающих, но, как только левофланговые машины вползли на гребень и показали борта, раздался залп. Вспыхнуло пламя одновременно на трех машинах, остальные, огрызаясь, свернули несколько вправо и рассыпали гренадеров-десантников цепью. Это спасло защитников высоты 132,1. Неся раненых, они отходили по рву, ведущему в лес, за окопы 102-го полка.

Немецкие танки въехали в лес, ломая молодняк, перестроились в колонну по дороге на Студзянки и через четверть часа вновь развернулись. На полном ходу, рассыпавшись широким веером, они ворвались в деревню, захватили перекресток и двинулись на фольварк. Фольварк молчал, обороняться там было некому.

Немцы довольно легко и относительно с небольшими потерями овладели деревней и фольварком Студзянки потому, что раньше они захватили кирпичный завод.