— Не двигаются, — докладывает Трояновский. — С другой стороны поляны по ним бьют не менее десяти орудий, а станковые пулеметы Блихарского поливают огнем с флангов.

— Один «максим» передвинуть влево от перекрестка, к той куче камней, — приказывает командир роты.

Он угадал: из леса между фольварком и дорогой на Грабноволю начинается контратака. Немцы стреляют на ходу, кричат. Рукава закатаны до локтя, мундиры расстегнуты на груди. Наши почему-то не отвечают, но Гугнацкий спокоен — на левом фланге хозяйничает опытный вояка, хорунжий Бойко.

Гренадеры ускоряют бег, орут, но внезапно из всех стволов на них обрушивается огонь, летят гранаты. Гитлеровцы залегают, но не отходят. Бойко дает сигнал ракетой. На их фланге строчат два ручных пулемета, замаскированных в лесном клине. Очереди косят фашистов.

Стрельба утихла. Только в том лесном клине, который с юга подходит вод самые Студзянки, трещат автоматные очереди. Взвод 1-й роты выбил из него немцев сразу же после овладения перекрестком и теперь не отступает. Туда бежит хорунжий Миколайчик, за ним — расчет со станковый пулеметом. Надо усилить перекрестный огонь.

Через четверть часа немцы накрывают минами часть деревни восточнее перекрестка и снова бросаются в контратаку. На этот раз их больше. Цепь движется двумя волнами. Огонь их не останавливает. Несколько человек врываются на деревенскую улицу, завязывается рукопашная. Поляки наотмашь рубят саперными лопатами, как лесорубы топорами, немцы пускают в ход штыки. Однако, когда «максим» Густава Миколайчика скосил очередями вторую цепь, нервы у гренадеров не выдержали — гитлеровцы побежали в сторону фольварка.

На поле перед деревней осталось много трупов. В наших окопах —тоже убитые и раненые. Сержант Лепешиньская бежит на помощь.

Снова по деревне бьют минометы. На этот раз огонь усилился. Заговорила дивизионная артиллерия и батарея «стопяток». Пыль стоит столбом. Она лезет в нос, оседает на лицах бойцов. Провода перебиты, телефоны не работают.

В пять утра в наушниках Зоей Вейде раздается густой баритон Межицана.

— Дай-ка мне «Старика».

— Слушаю, — говорит в микрофон Гугнацкий.

— Противник контратакует?

— С юга, из леса. Два раза. Отбили. Третья контратака с высоты 132,7 сорвана огней танков в артиллерии. Сильный орудийный и минометный огонь.

— Поникаю. Отлично. Оставайтесь на приеме. Конец.

Слышен треск выключателя.

Немцы не прекращают обстрела. Снаряды рвутся по всей деревне. Широкая дорога обезображена воронками. Высоко в небо взлетают горящие головешки. Дым смешивается с пылью. Огонь пожирает все на своем пути. Торчат одни лишь печные трубы.

Годлевский и Фридман притащили из леса в деревню только что срубленный ствол. Привязали его к гусеницам. Машина Петкевича сначала сама выбралась на твердый грунт, а затем вытащила танк Губина. Оба отошли немного в сторону и встали под толстые старые деревья. Экипажи были еще заняты оборудованием новой позиции, когда к ним прибежал поручник Козинец.

— Где у вас глаза? — спросил он и показал на опушку леса, до которой было около полкилометра. — Танки!

Ветер раскачивал верхушки деревьев. Замаскированные машины были почти незаметны среди стволов.

— Нужно их опередить, пока есть время.

Они дали по нескольку выстрелов. Петкевич высунулся из башни и стал смотреть в бинокль. Где-то совсем рядом разорвался снаряд. Годлевский услышал крик командира роты.

— Бинт и воды!

С термосом в руках он выскочил через передний люк и вместе с Козинецем снял с башни неподвижное тело Олека Петкевича. Осколок перебил ему горло. Кровь била сильной струей. Ваня Барылов разорвал рубашку на полоски и стал пытаться сделать перевязку. Годлевский стоял с термосом в руках. Внезапно в глазах у него потемнело, и он сел на землю.

— Ранен?

— Нет.

— Расстегни мундир, — приказал поручник.

Спина у радиста была в крови. Козинец перевязал его и спросил:

— Помнишь, откуда мы выехали? Иди туда, здесь от тебя пользы не будет.

Капрал встал и, пошатываясь, поплелся. У леса встретил Манцевича. Тот шел с трудом. Тяжело дыша, присели в канаве под вербой. Манцевич рассказал, как погиб Шиманьский. Бинты пропитались кровью. Все вокруг плыло, как в тумане.

— Пошли.

— Давай подождем остальных.

— Они не идут. Бегут.

По полю, подпрыгивая, бежал солдат без каски, без винтовки. А потом совсем близко от них пролетели сломя голову еще двое. Раскрытые рты. Безумные глаза. Тяжелое дыхание. Танкисты обменялись понимающими взглядами: это были не раненые.

Пехотинцы мотопехотного батальона выдержали в Студзянках двадцатиминутный налет минометов и орудий, но, когда из леса появились танки и повели парашютистов в четвертую атаку, несколько солдат из последнего пополнения, охваченные страхом перед смертью, побежали, бросив оружие.

Гнаться за ними и возвращать было некому. Вся линия вела непрерывный огонь: сухо щелкали выстрелы противотанковых ружей, захлебывались пулеметы. Во время переброски «максима» па новую позицию пуля свалила с ног командира пулеметного взвода 2-й роты хорунжего Миколайчика. В рукопашной схватке с гренадерами, возвратившимися в деревню, погибли тридцатилетний рядовой Томаш Речко и автоматчик Фолик Кишуль. Обливаясь кровью, упал сержант Францишек Закравач из 1-й роты. Осколки гранаты изуродовали ногу старшему сержанту Лиссу. Лежавший рядом варшавянин капрал Шлёма Фельдман стрелял из противотанкового ружья до последнего: разбил гусеницу «тигра» и погиб, прошитый автоматной очередью. Той же очередью был ранен плютоновый Кобыляньский. Исход боя решил подпоручник Светана: он направил на левый фланг танк хорунжего Нестерука, сам занял место убитого Олека Петкевича и вместе с машиной 212 Губина огнем из трех стволов час заставил гитлеровские танки отступить.

Отступили и гренадеры. Хорунжий Бойко ударил с группой автоматчиков, чтобы захватить лесной клин, подходящий к перекрестку, но на этот раз вынужден был отступить, потеряв рядового Яна Блащикевича и унося двух раненых. Его и самого задела пуля, однако Бойко остался в строю.

Бой затих минут на пятнадцать. Хорунжий Гугнацкий успел отправить в тыл Лепешиньскую с группой легкораненых. Танк с тяжелоранеными на броне благополучно добрался до Повислянских рощ. Но не успела Зося Вейде установить связь с командным пунктом батальона, как на них снова обрушился ураганный огонь. Он бушевал ровно пять минут, потом внезапно затих, а от фольварка и из леса с ревом потянулись танки — пять, семь, одиннадцать…

За первым эшелоном шел второй, ведя огонь из пушек и пулеметов. Пули, словно когти хищника, разрывали дорн, поднимали пыль па дороге. С брони танков из-за башен спрыгивали десантные группы гренадеров.

Этот удар буквально нокаутировал наши шесть взводов, отбросив их из деревни. Под гусеницами танка погибли у своего противотанкового ружья капрал Ян Сурмач и его заряжающий Михал Овсяньский. Пули вырвали из рядов бронебойщиков капрала Владислава Захаряха, старших стрелков Стшалковского и Росоловского. Защищая перекресток дорог, погиб кавалер ордена Виртути Милитари, трех Крестов Храбрых, довоенный сержант-сверхсрочник, хорунжий народного войска Александр Бойко. Разорвавшийся рядом снаряд контузил замполита роты противотанковых ружей хорунжего Яна Колесняка. Погиб рядовой Юзеф Чарнецкий, ранены девятнадцатилетний Целён, капрал Эдвард Круль, Рыбиньский из поморского городка Рыбно, старший из братьев Межвиньских — Влодзимеж, капрал Бронислав Лянг, плютоновый Ян Петрович и Петр Урбан, родившийся в Южной Америке. Подпоручника Парыса с перебитыми ногами солдаты несли на плащ-палатке.

Немецкое командование после трех неудачных контратак решило побыстрее завершить дело. Пока противник находился в Студзянках, не могло быть и речи об атаке в северо-восточном направлении. Батальон 74-го гренадерского полка и две роты 27-го танкового полка 19-й танковой дивизии — вся боевая группа, стянутая из Мариамполя для удара на Выгоду, — остановились и изменили направление наступления. Тридцать танков взяли на броню десант гренадеров и двинулись на Студзянки. Под тяжестью этого удара лопнули нити управления, оборона перестала существовать. Часть солдат бросилась бежать, отступление превратилось в паническое бегство.