— Да… — Командир открыл глаза и сел, проснувшись так быстро, как могут только старые солдаты: — Кто в Студзянках?

Перед ним стояли его ближайшие помощники: начальник политотдела Виктор Золотых, отважный и искренний человек, прекрасный оратор, перед войной, до прихода в армию, был секретарем парткома на крупном заводе; командующий артиллерией Иван Воропаев был наделен шестым чувством предвидения, о таких говорят, что у них хорошее чутье; начальник штаба Дудник, еще не набравшийся опыта, но старательный.

— В Студзянках — поляки. Бригада заняла деревню, кирпичный завод и фольварк в 11.32. Остатки окруженной группы силой до пятисот человек, десяти танков, нескольких орудий и минометов отброшены в глубь леса Остшень.

— Какие меры… — начал генерал, сдвинув брови, и тут же замолчал, чтобы до конца выслушать донесение.

— Мы предприняли меры двоякого рода: сбросили листовки, через мегафоны призываем прекратить сопротивление и сложить оружие, а потом снова открываем огонь из минометов и гаубиц. В 15.50 пехота 140-го полка и польская 1-я танковая рота, атаковав с востока, овладели районом придорожного креста и отрезали немцев от студзянковских полей.

— А разрыв на участке 47-й дивизии ликвидировали?

— Нет еще, но все готово. Можем начать в любую минуту, — доложил Золотых.

— Так начинайте, чтобы прекратить огонь к заходу солнца и отрезать путь к отступлению до темноты.

Командующий артиллерией и начальник штаба отправились на узел связи, чтобы отдать необходимые приказы. Золотых разложил на столе карту, разгладил ее рукой и сказал:

— Окруженный противник часто предпринимает что-либо сразу после заката. В этом есть что-то от детской убежденности в том, что в темноте никто ничего не заметит… Может, перекусите, Василий Афанасьевич?

— Не хочется, а вот крепкого чаю выпил бы.

— Я так и полагал. Чай уже готов.

Седой ординарец внес чайник, сахар и банку вишневого варенья, которое преподнесли генералу на люблинской улице. Они пили горячий, освежающий голову чай, ощущая приятный предвечерний холодок.

— После вчерашней атаки немцев на позиции 74-й дивизии наши контратаковали сегодня под Закшевом на Пилице. Ее соседи справа — поляки.

— А ты о танкистах Межицана подумал? Надо написать благодарность полкам и батальонам и наградить людей орденами.

В землянку входили офицеры с донесениями, генерал принимал решения, отдавал приказы, но выезжать никуда не собирался. Он неторопливо продолжал разговор, сидя за столом. За окном стемнело. Ординарец зажег свет. Около восьми вечера полковник Дудник принес весть о том, что котел окончательно закрыт.

— Интересно, что теперь предпримет немецкий командир корпуса генерал Гартман? Вчера у него был шанс вывести людей и танки из окружения. Почему он этого не сделал?

Генерал Глазунов не знал, что командир немецкого корпуса генерал Гартман не мог исправить свои вчерашние ошибки, потому что Николаус фон Форман, критически оценив действия по ликвидации магнушевского плацдарма, да к тому же задетый за живое тем поражением, которое понесли под Студзянками главные силы 9-й армии, возложил ответственность за исход боев на своем правом фланге на генерал-лейтенанта Смило фон Лютвица, командира 46-го танкового корпуса. Он подчинил ему 17-ю пехотную, 45-ю гренадерскую, 19-ю танковую дивизии и танковую дивизию «Герман Геринг». Кроме этих четырех крупных соединений в состав корпуса вошли часть 174-й запасной дивизии, 600-я учебная группа штурмовых орудий, три противотанковые группы, шесть отдельных батальонов, одиннадцать отдельных рот и кавалерийский эскадрон СС. В ближайшие дни в распоряжение корпуса должны были прибыть две боевые противотанковые группы, 641-я гаубичная артиллерийская дивизия и еще два крупных соединения — дивизия «Е» и 6-я гренадерская дивизия.

Командующий 9-й армией сосредоточивал основные силы на юге: ведь именно в районе магнушевского плацдарма каждый тактический успех может сразу же превратиться в оперативную угрозу. Сегодня, например, в результате атаки на сходящихся направлениях русским удалось соединить плацдарм под Яновицом с другим, находящимся уже в полосе 4-й танковой армии, которая подчинена группе армий «Северная Украина».

Форман нисколько не сомневался, что сосед, который действует южнее, в своем донесении постарается всю-вину свалить на него. Благоразумнее всего не допустить обвинения. Фельдмаршал Модель, командующий группой армий «Центр», должен получить данные о сложившейся обстановке из соответствующих источников.

Пока он ожидал, когда его соединят с командующим, начальник штаба доложил ему, что как раз с сегодняшнего дня командующим группой армии «Центр» стал генерал-полковник Рейнгардт, один из лучших командиров танковых войск. Николаус фон Форман вспомнил, что именно Рейнгардт, командуя 4-й танковой дивизией почти пять лет назад, в самом начале войны пытался стремительным танковым ударом через Окенце захватить Варшаву. «Ну что ж, он будет иметь возможность захватить ее еще раз и одновременно оборонять, — с горечью подумал он. — История повторяется».

История жизни Рейнгардта — это история продвижения по службе в вооруженных силах третьего рейха. Ее можно было бы сравнить с наступлением танкового соединения, если бы не один печальный факт: по мысли генерала, повышение всегда запаздывало.

Будь у него в 1939 году не 4-я танковая дивизия, а 16-й танковый корпус, отданный кавалеристу Гоппнеру, он мог бы засиять, как звезда первой величины, взяв Варшаву внезапным штурмом 8 и 9 сентября. Если бы группу армий «Центр» ему дали бы четырьмя месяцами раньше, тогда он, возможно, смог бы предотвратить катастрофу в Белоруссии, смело и искренне доложив обстановку фюреру… С горечью он подумал, что потребовались покушение 20 июля и действия гестапо, в результате которых ряды немецких генералов поредели не меньше, чем на восточном фронте, чтобы фюрер вспомнил о генерале Рейнгардте и определил его на место, соответствующее его опыту, знаниям и энергии.

Генерал находился один в большой комнате для оперативных совещаний, у стола, на котором была разложена испещренная разноцветными карандашами карта. Перед ним лежала территория, на которой шли бои от Тукумса у Рижского залива до Пулав и Казимежа на Средней Висле. Впервые он имел столько простора для действий;

«В добрый час», — мысленно пожелал он себе и, принявшись за дело, взял в руки «Лагеберихт Ост» («Обстановка на Востоке») от 14 августа — сводку отдела иностранных войск, руководимого Геленом.

Большая часть сводки, почти две машинописные страницы, касалась, к сожалению, группы армий «Центр». Были в ней отмечены два незначительных момента и один важный — поражение на участке 46-го танкового корпуса, которому в сводке было отведено десять строчек, то есть столько же, сколько действиям 2-й и 4-й армий вместе.

«В результате атаки с плацдарма Казимеж противнику удалось захватить узкую полосу, соединившую этот плацдарм с другим, лежащим южнее, в полосе действий группы армий «Северная Украина». Крупные силы противника, поддерживаемые артиллерией, танками и штурмовиками атаковали западный участок плацдарма, что южнее устья Пилицы, и осуществили глубокий прорыв в юго-восточном направлении от Варки. Тяжелые бои идут с переменным успехом. Более слабые, поддержанные танками атаки противника (до двух батальонов) были отражены на южном участке плацдарма».

Рейнгардт усмехнулся: даже в таком совершенно секретном документе, который вручался едва ли двум десяткам лиц во всем рейхе, довольно явственно чувствовалось влияние доктора Геббельса, маэстро немецкой пропаганды. Если обречение на гибель и уничтожение почти восьмисот гренадеров и около двадцати танков, которым приказано сражаться в окружении только для того, чтобы получить день-два отсрочки, можно назвать «отражением атак на южном участке плацдарма», то каждое отступление можно назвать сокращением фронта.

Если телефонисты лучше всех информированы о том, кто что сказал, если водители знают в основном все об офицерах, которых они возят, а штаб — о донесениях, то военным врачам ничто человеческое не чуждо. Не им ли лучше всех знать обстановку на фронте, хотя для того, чтобы уловить правду из уст раненых, требуется большой опыт и навык.