— Их бин кайн фалльширм-егер, кайн наци. Я не парашютист-десантник, не нацист, — обращаясь к радисту танка поручника Мантеля, стоящему у развороченного угла строения, говорит светловолосый мужчина. — Мне 32 года, у меня жена и двое детей, я из Вены, моя фамилия Кёниг.
Такое впечатление, что, если бы не необходимость держать руки вверх, немец охотно представился бы. Разумеется, все было бы в порядке, если бы не такой пустяк:
— Откуда же вы взялись в Студзянках, герр Кёниг? Вас махен зи хир? Что вы здесь делаете?
Во время штурма фольварка Студзянки 14 августа 1944 года:
— из штабной роты мотопехотного батальона — рядовой Циприан Шпрингель ранен;
— из разведки автоматчик Юзеф Шмерский ранен;
— из роты станковых пулеметов — капрал Станислав Мазур ранен; сержант Миколай Госцик из Белостока ранен; рядовой Мечислав Калиш из Бжезин под Лодзью убит;
— из роты противотанковых ружей — рядовой Якуб Пиндера ранен; рядовой Францишек Врублевский ранен;
— из 3-й пехотной роты — рядовой Станислав Затыльный ранен; старший стрелок Стефан Третяк ранен; капрал Эугениуш Грабяк ранен; сержант Юзеф Чайковский из Чорткува убит;
— из 2-й роты — рядовой Винцентий Кшепский ранен; рядовой Владислав Якель убит;
— из 1-й пехотной роты — старший стрелок Юзеф Трепа ранен; автоматчик Казимеж Вилюш из Радзанува убит; капрал Юлиан Сеглюк из Попелюва убит;
— из 2-й танковой роты — механик-водитель танка 223 капрал Иван Калинин из Омска убит.
Командир 2-го отделения 3-го взвода 1-й роты плютоновый Францишек Подборожный:
«Во время атаки на фольварк мы уничтожили много немцев. Они убегали через поляну, а мы косили их из автоматов. Здорово показал себя пулеметчик моего отделения Бронислав Шавельский. Второй пулеметчик, Юлек Сеглюк, очень хороший парень, в этой атаке погиб. В захваченном фольварке, в подвале, мы обнаружили гражданских. Они рассказали нам, что два дня назад немцы удрали из фольварка, но потом снова вернулись. Мы успокоили их, что больше немцы не придут сюда».
Связной 1-й роты парашютно-десантного батальона из дивизии «Герман Геринг» унтер-офицер Альфонс Мюллер:
«Во время этой атаки от нашего гордого штурмового батальона осталось только тридцать пять человек. Немногих из его солдат можно найти среди тех, которые остались в живых. Я сам во время этой атаки был тяжело ранен».
Телефонист батальонного взвода связи капрал Станислав Лозовский:
«Я, как сквозь сон, вспоминаю, что от кирпичного завода мы потом рванулись к фольварку через садовый питомник. Деревца были скошены огнем, и даже гуси в прудике все перебиты. Мы овладели подожженным коровником, под которым имелся большой подвал, и в этом подвале сидели многие жители деревни. Их сразу отправили в тыл. Среди них был лесничий Чеховский, который сообщил нам много сведений о противнике и его позициях».
Командир 2-го взвода пулеметной роты старшин сержант Людвик Блихарский:
«Я установил все четыре пулемета на дороге в 50—100 метрах от фольварка Студзянки. Чуть позади нас был маленький пруд, на берегу которого ногами в воду лежал труп немца. В пруду плавали подстреленные гуси. Возле пруда мы увидели нескольких советских солдат и среди них одну девушку, Наташу. Она принесла им еду. Русские радовались, что сражение кончилось. Мы начали целоваться. Они решили нас угостить. Наташа взяла ведро с супом, чтобы и вас накормить, но в этот момент очередь из пулемета прострелила ее вместе с ведром».
Приписка от руки в списке состава 3-го взвода 2-й роты против фамилии капрала Яна Свидерского, командира 2-го отделения: «Похоронен во рву около кирпичного завода напротив сада у трех кустов боярышника».
Приближалось время «Ч» плюс 17», то есть одиннадцать часов тридцать две минуты. Прошло тысяча секунд, то есть десять раз по сто, а это — чертовски много. А может, даже сто раз по сто, потому что это была первая тысяча после часа «Ч». Секунда — это очень много. Даже старый почтенный пулемет типа «максим» и тот стреляет со скоростью четыре-пять выстрелов в секунду.
После «Ч» плюс 17
Сразу же после овладения фольварком 14 августа 1944 года:
Санитар мотопехотного батальона сержант Попек перевязывает семнадцатилетнего телефониста Шпрингеля, который, протягивая кабель, пролезал между двумя горящими танками, потому что получил приказ быстрее установить аппарат в фольварке.
Марчука обстреляли из автомата, когда он хотел выйти из танка. Он посмотрел в перископ, мол, что за черт, и увидел советского солдата, укрывающегося за углом. Тут как раз подошел лейтенант Мамедов и крепко выругал этого солдата. Смуглый симпатичный узбек объяснил, что на броне нарисована какая-то птица, звезды нет, откуда ему знать, что это урток — товарищ, значит. На прощанье в знак примирения он подарил танкисту кожаный кисет с табаком и пообещал, что запомнит силуэт белого орла.
Сержант Маслянка, гураль из Живеччины, принес два ведра меду, разделил его между солдатами, а сам есть не стал, потому что пчелы так его искусали, что он едва мог шевелить языком.
Танк 217 стоял в терновнике и овсе. Лях дежурил у прицела, а Зелиньский с остальными членами экипажа сидел за машиной. Немцы открыли огонь, снаряд разорвался в пруду, всех обдало грязью.
Капрал Сидор, несмотря на небольшое звание, командовал 2-м взводом роты противотанковых ружей 2-го танкового полка. Он организовал противотанковую оборону у восточной стороны фольварка и огнем прямой наводка заставил повернуть два самоходных орудия, которые пытались обстреливать из леса наши позиции.
Приступила к своим делам группа разминирования под командованием сапера Адама Люблиньского.
Сенкевич из 1-й роты, Крупский из 3-й и Ольшевский из роты противотанковых ружей устроили набег на приусадебный сад. Внизу было сожженное жнивье, а на ветках висели сладкие, еще теплые от огня печеные яблоки. Все трое срывали их и отправляли в рот, сожалея, что перед атакой съели дневную порцию сахара, который теперь очень пригодился бы: яблоки стали бы еще слаще.
Когда немецкая артиллерия ослепла, оставшись без наблюдателей, когда вдруг запылало несколько немецких танков и пехотинцы начали штурм фольварка, генерал вернулся с высоты Ветряной на командный пункт за Повислянскими рощами, где были установлены телефонные аппараты и имелись радиостанции. Вскоре со всех сторон стали поступать донесения.
Поручник Ордзиковский едва успевал наносить данные на новую чистую карту, прибереженную специально для этого случая. Он все больше мрачнел: противник, выбитый из деревни, кирпичного завода и фольварка, еще держался в западной части леса Остшень, обороняясь в районе лесных участков 92, 93, 100 и 101. Штаб 47-й дивизии оценивал силы противника в пехотный батальон и десять танков.
— Откуда эти немцы? Надо сейчас же… — горячились младшие офицеры штаба.
— Ночью они в мешок залезали, а днем им некуда спрятаться, — спокойно объяснил генерал. — Уверяю вас, что они останутся там, пока мы их не ликвидируем. Только сейчас пока ничего нельзя сделать. Нужно снова подготовиться к бою.
Около полудня командир корпуса генерал Глазунов заснул. Он не спал со среды, а сегодня уже понедельник.
Было начало седьмого, когда его стали будить:
— Василий Афанасьевич…
Он спал, лежа на правом боку, подложив под голову руку; лицо его, изборожденное морщинами, было спокойно. Он ровно дышал. В ногах его, в конце длинных нар, проснулся лисенок и, показав мелкие, как иголки, зубы, тявкнул, давая понять, что охраняет сон своего хозяина.
— Смотри ты какой… Товарищ генерал…
