— Так что же будет с Хомяковым? — осторожно поинтересовался несколько воспрянувший духом Шура. — Надеюсь, сумасшедший дом ему больше не гро…

— Да какой, к черту, сумасшедший дом! — раздраженно перебил Холмова генерал, хлопнув кулаком по столу. — Хомякову впору звание Героя давать, а вы «сумасшедший дом»! Благодаря ему наш потенциальный противник угрохал из бюджета гигантскую сумму впустую, не заполучив ста килограммов брежневита, из которого он мог бы изготовить около четырех сотен ядерных и нейтронных бомб. Это вам, знаете ли, не хиханьки-хаханьки…

— Так почему же тогда до сих Хомяков томился в сумасшедшем доме? — задал резонный вопрос Шура также несколько раздраженным тоном. — Почему вы его не выпустили?

— Да разве же мы знали, что в Одесской психбольнице находится прапорщик Хомяков?! — воскликнул руководитель Центра, закурив дорогую сигарету. — У нас были сведения, что там сидит лейтенант Теймурзаев, ну а ему действительно было самое место в спецотделении психиатрической лечебницы, предателю… Интересно, кстати, где же тогда находится сейчас настоящий Теймурзаев? Впрочем, черт с ним, он уже не представляет опасности, кто поверит в его россказни. Между прочим, новое руководство страны резко осудило разработанный генералом Кайсаровом бесчеловечный и дорогостоящий способ доставки с Луны брежневита ценою жизни советских людей. (Тем более, что в последнее время у нас открыто немало новых урановых месторождений). Генерал Кайсаров с позором был уволен в запас, его даже хотели привлечь к суду военного трибунала, да пожалели. А трагически погибшим при исполнении ответственного задания государственного значения прапорщикам Хомякову и Пузенко на территории Центра был установлен памятник.

— Вот здорово! — не удержался и хмыкнул Шура. — Стало быть, Хомяков может в любой момент положить цветочки к своему собственному памятнику?

— Да, чего только в жизни не бывает, — вздохнул генерал-полковник. — В общем, передайте, пожалуйста, Евгению Петровичу, что я его жду завтра в 10 часов в своем кабинете. Пусть назовет дежурному на КПП свою фамилию, имя отчество и его проведут. Да вы не беспокойтесь, ничего ему не грозит, — добавил, усмехнувшись, генерал, заметив настороженное выражение лица Шуры. — Все будет очень хорошо.

— Смотрите, а то ежели что, то я этого так не оставлю… — на всякий случай туманно пригрозил Холмов и откланялся.

На обратном пути Шура то и дело останавливался и как бы невзначай осторожно осматривался по сторонам. Слежки как будто за ним не наблюдалось. Тем не менее, с целью дополнительной предосторожности, Холмов с вокзала не сразу направился в свою временную квартиру в подвале, а изрядно попетлял по Москве, перепрыгивая с автобусов в троллейбусы на остановках и неожиданно, в последний момент выскакивая из вагонов метро. Покружив так по столице в течение полутора часов, и окончательно убедившись в отсутствии «хвоста», довольный собой Шура отправился наконец к своему временному жилищу. Поведав о результатах своего визита в Центр космических исследований вконец истомившемуся от тревожного ожидания прапорщику и Диме, также волновавшемуся за него, Холмов закончил свой доклад словами: — Ехать завтра в ЦКИ вам, Евгений Петрович, конечно же, необходимо. Мне кажется, что никакого подвоха вас там не ожидает. Не знаю почему, но у меня сложилось такое впечатление…

— Дай-то Бог, как говорится, — вздохнул Хомяков, который не ждал ничего хорошего от контакта с представителями любых ответственных организаций Советского Союза. — Конечно, ехать надо.

Рано утром следующего дня полный нехороших предчувствий Хомяков отбыл на вокзал. Проводив его, Дима и Шура отправились гулять по Москве, чтобы не томиться понапрасну в подвале в ожидании возвращения своего подопечного. Попутно они хотели посетить Мавзолей, с единственной целью — выяснить наконец. что лежит в его саркофаге — настоящий труп Ленина или его восковая копил. Шура утверждал что установить этот у факт в принципе можно без особого труда. Ведь у настоящих покойников должна присутствовать хоть малюсенькая, но щетина на лице, так как после смерти рост волос у человека не прекращается. Однако вопрос остался открытым, так как друзья совсем выпустили из виду, что у Ильича имелись усики и бородка, так что ни о какой щетине, конечно, не могло быть и речи. Друзья только даром отстояли полтора часа в длиннющей очереди в Мавзолей.

Когда Вацман и Холмов вернулись к себе в подвал, прапорщика Хомякова еще не было. Не было его и через два часа и через три. Часы показывали уже девять часов вечера, десять, пол-одиннадцатого, а Евгений Петрович так и не появился. Куря сигарету за сигаретой, Шура беспрерывно мерял шагами крохотную комнатку в подвале. В час ночи Холмов затоптал каблуком недокуренную папиросу и угрюмо произнес: — Все ясно. Сцапали-таки большевики нашего Евгения Петровича. Вот суки, Вацман, да?

Давай думать, что дальше делать будем, где этих чертовых иностранных журналистов искать…

— Да ну их нахрен, этих журналистов! — нервно замахал руками Дима.

— Толк от них вряд ли какой будет, зато неприятностей можем нажить себе полную задницу. Лучше давай соберем шмотки и завтра же смоемся в Одессу. пока еще нас с тобой не захомутали..

— Что ж, может быть ты и прав… — нехотя согласился Холмов после недолгих раздумий. — Эх, столько трудов коту под хвост! Ладно, пошли баиньки. Утро вечера мудренее. На следующий день друзья проснулись достаточно поздно, и, даже не позавтракав, принялись укладывать в сумки свой нехитрый скарб.

— Ну, давай присядем на дорожку, — грустно произнес Шура, когда вещи были уложены. Он никак не мог примириться с мыслью, что обещанные Хомяковым тысячи, которые вот-вот уже были у него в руках, ускользнули, и, судя по всему, безвозвратно. Они присели на облезлую кровать и молча уставились на сырую, с мокрыми потеками стенку подвала.

— Пора, — сказал Дима, поднимаясь. В это время у входной двери раздался непонятный шорох, послышались нетвердые шаги и в подвал ввалился Евгений Петрович Хомяков, собственною персоною. Друзья оторопело уставились на него.

— Об-бший привет! — бодро произнес прапорщик, с трудом ворочая языком. Невооруженным глазом было видно, что Хомяков находится в изрядном подпитии. — А у меня в-все клас-с… Я, конечно, дико извиняюсь, что заставил вас маленько поволноваться, но обстоятельства сложились таким непредсказуемым образом, что…

— Где вы были!.. — простонал Холмов. — Мы уже не знали, что и думать…

Из достаточно непродолжительного рассказа Евгения Петровича выяснилось, что в Центре космических исследований он полдня писал объяснительную на имя самого Министра обороны, затем отвечал на многочисленные вопросы руководства и ученого совета ЦКИ. После чего прапорщику выдали триста рублей подъемных, временное удостоверение личности и попросили («попросили!» — торжественно поднял палец Хомяков) приехать в Црнтр через день. Затем Хомяков уехал в Москву, где на радостях завернул в ресторан «Юбилейкый», расположенный неподалеку от Павелецкого вокзала. Там он, опять же на радостях, хорошо выпил, после чего познакомился с обаятельной блондинкой, оказавшейся заурядной проституткой, и, истосковавшись по женскому полу, поехал к ней на квартиру, где и провел ночь. Утром они с блондинкой опохмелились тремя бутылкани шампанского, после чего прапорщик взял такси и вот он здесь…

— Мудак вы, однако, Евгений Петрович, — только и произнес в ответ Шура, сокрушенно качая головой. — Мы с Вацманом здесь с ума сходим, а он по бабам шляется…

— Кстати, начальник Центра просил вас, Александр Борисович, подписаться под обязательством о неразглашении государственной тайны, — вспомнил прапорщик, протягивая Холмову какой-то листок. — Вы ведь теперь в курсе всей этой истории, так что надо подписать. Я тоже подписал. Генерал-полковник сказал, что это простая формальность.

— Не нравится мне что-то эта формальность, — покачал головой Шура, однако листок подписал. — Ладно, поглядим, что дальше будет.