Римская знать, неприязненно относившаяся к заимствованной из Греции атлетике, во многом была права, опасаясь, что повышенный интерес к этим состязаниям приведет к таким же плачевным результатам, что и там. Кумиром молодежи сделался человек с хорошо развитой мускулатурой, с низким лбом, озабоченный только тем, куда лучше всего нанести противнику удар кулаком или с какой ноги лучше прыгнуть. Атлетические соревнования в этом отношении были опаснее, чем все другие игры, которые до той поры видели в Риме. Ибо можно было увлекаться боями гладиаторов, но в конечном счете ни один нормальный человек не спешил добровольно рисковать жизнью на арене. Сделаться возничим на колеснице было нелегко. Атлетика же толкала к подражанию и соучастию.

У врагов атлетики имелось тем больше оснований, что у городского люда она становилась все популярнее. Со времен Августа «греческие состязания» все чаще повторялись в Риме.

При Нероне неприязнь к атлетике в высших слоях настолько возросла, что на арене публично выступали только профессионалы, как правило, люди из низов. По-иному обстояло дело с certamen musicum. На театральной сцене появились представители знатных семей. Сам император, разумеется, активного участия в этом не принимал. Тем не менее судейская коллегия, как и вся группа исполнителей, домогавшихся награды, признали победителем в красноречии и в поэзии именно его. Вероятно, приняли во внимание «объем творчества в целом». Императору вручили также венок за игру на лютне; он, однако, распорядился возложить его к статуе Августа.

Среди поэтов, выступивших во время Нероний, обратил на себя внимание двадцатидвухлетний Лукан, племянник Сенеки, тот самый, который два года назад, когда нашумело дело трибуна Сагитты, писал речи в его защиту и против него. На протяжении этих двух лет Лукан настойчиво работал. Занятия риторикой он забросил и переключился на поэзию. У него уже имелось несколько небольших произведений, в одном из них описывалась смерть Гектора, в другом — загробный мир. В 59 году он отправился в Афины. Причиной путешествия было не только желание поучиться в этом прославленном городе философов, но и ненормальная супружеская жизнь его родителей. Отец поэта. Мела, совершенно отдалился от жены и поселился в деревне в Кампании; Лукан принял его сторону, затаив определенную обиду на мать.

Занятия в Афинах продлились недолго. Лукана затребовал сам император, которому понравились его стихи. Юноша вошел в круг друзей правителя. Они вместе спорили о поэзии, увлекались импровизацией и декламацией.

В ходе Нероний Лукан читал в театре свою поэму Laudes Neronis — «Похвалы Нерону». Произведение не сохранилось, известна, однако, его общая тональность. Ибо мы знаем другую похвалу императору того же автора. Она вошла во вступление к большой эпической поэме, над которой Лукан начал работать вскоре после 60 года. Она называется «Фарсалия». Воспевает она историю гражданской войны, которую более ста лет назад вели Цезарь и Помпей. Решающая битва, завершившаяся победой Цезаря, происходила возле города Фарсал. Драматические события продолжительной войны, похоронившей Римскую республику, действительно составляли великолепный материал для поэтического произведения.

В первых строках Лукан осуждает кошмар братоубийственных сражений. Однако вслед за этим высказывает следующие мысли.

Гражданская война — страшная вещь. Но мы не ропщем, о боги, если не существовало другой возможности открыть путь будущему правлению Нерона. Ведь нам известно, что за вечное господство небожителей приходится дорого расплачиваться. Юпитер завоевал власть только после тяжелейшей борьбы с титанами. Итак, мы охотно приемлем преступления и бедствия гражданской войны, ибо она дала нам Нерона. Пролито море крови, но Рим благодарен судьбе, поскольку все совершалось ради тебя!

Потом, обращаясь непосредственно к императору, он говорит примерно такие слова:

Когда завершится долгий век твоего земного царствования, ты вознесешься к звездам. Семья небожителей радостно примет тебя. Любой из богов уступит тебе свою власть. Возможно, ты захочешь властвовать, а может, предпочтешь встать на колесницу и, подобно новому солнцу на огненном корабле, будешь производить смотр земному движению. Остановись посреди небосвода. Воссияет солнечная погода, и ни одно облако не заслонит императора! Род человеческий сложит оружие, и примирятся враги. Мир воцарится на земле!

Кто читает эти строки, убежден, что перед ним вырисовывается уже вполне отчетливый характер принципов эпической поэмы. Но это только видимость.

Certamen musicum, введенные Нероном в 60 году, — важная дата в истории европейской культуры. Это не преувеличение. Наша культура возникла на базе достижений греков — общеизвестно и бесспорно. Но из огромного богатства эллинской культуры по-настоящему живо доныне только то, что восприняли римляне. Именно так произошло и с обычаем публичных музыкальных и литературных конкурсов, сопровождавшихся награждением авторов. В Греции они практиковались издавна. Музыкальные конкурсы были там неотъемлемой частью многих игр. Римляне никогда не решились бы последовать такому примеру. Для этого они были слишком практичны и суровы; подобает ли официально проявлять такое уважение к произведениям, которые есть не что иное, как плод отдохновения, недостойного истинного гражданина? Потребовались воля и власть императора, чтобы поднять поэзию, песню, декламацию до уровня, достойного не только признания, но даже премии со стороны государства. И нам безразлично, что подвигло Нерона на такой шаг — искренняя любовь к греческой культуре или же (что представляется более вероятным) обычное лицемерие.

Неронии повторились лишь однажды. Но важно было одолеть само сопротивление, дать пример. Четверть века спустя после Нерона император Домициан возобновил состязания по греческому образцу. Назвал их Капитолийскими, ибо на победителей возлагали венок на Капитолии. Эти состязания пережили века. Именно благодаря им народам Западной Европы стало известно, что великие успехи в области художественного творчества достойны славы и официальной премии.

Даже небо приветствовало второе пятилетие правления Нерона. Появилась комета. Она была хорошо видна долгое время — целых шесть месяцев того, 60 года. Она появилась сначала в северной части небосклона, потом переместилась в западном направлении, пока не исчезла, достигнув южного горизонта.

Появление огненной звезды вызвало в народе огромное возбуждение. Спрашивали:

— Может быть, это предвестница таких же перемен, как та комета, что появилась шесть лет назад?

Тогда умер император; неужели и нынешнему правителю грозит гибель? Тщетно доказывал Сенека, вслед за Хайремоном и Бальбиллом, что не все кометы — зловещее предзнаменование. Комета 54 года возвестила благоприятную новость — вступление на престол Нерона, эта же отрадна, поскольку открывает второе пятилетие Неронова правления. Выводы философа, вероятно, встретили одобрение во дворце — ибо кто из придворных осмелился бы сказать в присутствии императора, что ему грозит опасность?

Однако среди большинства жителей столицы преобладало убеждение, что кончина Нерона близка. Размышляли больше над тем, кто явится его преемником. Взгляды всех обращались к Рубеллию Плавту. Он был в родстве с основателем династии. Августом, в той же степени, что и Нерон. Он снискал себе повсеместное уважение. Жил скромно, вел замкнутый образ жизни. Охотно встречался с философами-стоиками. Его брак с Антистией считался воистину образцовым.

Уже пять лет назад родство с Августом чуть было не стало причиной гибели Плавта. Тогда-то, в 55 году, Юния Силана и Домиция затеяли интригу против Агриппины: через своих вольноотпущенников они бросили подозрение, что та жаждет посадить на трон именно Рубеллия Плавта. Этот бездарный навет легко обнаружился, и Агриппина на короткое время восторжествовала. Плавт несколько лет чувствовал себя в безопасности. Ныне, однако, положение осложнилось, ибо равно как комета, так и слухи в народе должны были обеспокоить императора.