— Росомаху по такому снегу не догнать, — объявил Лукьян. — Ей-то что, лапы широченные.

Пытаясь ободрить Антона, добавил:

— Не расстраивайся, утро вечера мудренее. Завтра чего-нибудь придумаем.

— Думай не думай, а за Амура мне от Пули попадет, — пробурчал подавленный Антон.

Ветер тем временем сменил направление, мороз крепчал. Пар от дыхания густо оседал на суконных куртках и меховых шапках мелкими кристалликами, взъерошенная шерсть собак заиндевела. У Антона с Михаилом побелели носы.

Короток зимний день. Еще короче сумерки. Замерзшие охотники спешили найти затишок для ночевки. Остановив выбор на береговом кармане, Лукьян скинул котомку, расправил уставшие плечи.

— Шабаш, ребята! — выдохнул он. — Теперь можно и чайку испить. Воды, Миша, набирай в пропарине, из снега чай невкусный. А я пока костром займусь. Продрог чтой-то.

Воткнув наклонно ореховую палку с вырезанной зазубриной на конце, Лукьян повесил над огнем котелок, наполненный ключевой водой. Смахнул с валуна снег и, положив на него рукавицы, уселся, как на лавке. Ребята накидали лапника, расстелили меховые спальники и устроились рядом.

Антон достал из котомки хлеб, сало, лук. Крупно нарезал и разложил на чистой холстине. Лукьян торжественно водрузил в центр «стола» бутылку водки. Перехватив удивленный взгляд Михаила, пояснил:

— Подкова иногда подкидывает… Сегодня мне пятьдесят три стукнуло. Отметим?!

Не дожидаясь ответа, отработанным движением набулькал в кружки. Выпили, крякнули, закусили. После второй Лукьян достал мерзлой оленины и настрогал тонкие перламутровые завитки.

— Налетай! Лучше закуси нет! От сырого мяса вся сила! — приговаривал он, с наслаждением отправляя в рот строганину, щепотка за щепоткой.

Выпив третью, промысловик разоткровенничался:

— Я ведь чего из тайги вышел? В последнее время не могу тушки обдирать. Принесу пару, а то и три хвоста, вроде радоваться надо — хорошие деньги, а как представлю, что нужно шкурку снимать, так меня воротить начинает. Рука не поднимается…

— Дядя Лукьян, это вы к чему?

— Да так… о своем… Давай еще по маленькой.

Вот и вторая бутылка опустела. Наскоро поставив палатку, забрались в мешки спать. Похмелившись утром, весь день так и провалялись: дремали, гоняли чаи из чаги.

— Ребята, — заговорил Лукьян, наполняя очередную кружку живительным напитком. — А росомаха ведь в чем-то похожа на нас, промысловиков. Тоже из конца в конец по тайге мотается. Ежели за кем пошла, будет преследовать, пока не уморит вконец. И участки у нее не меньше наших. Только охотится больше в сумерках, а мы посветлу.

— Да уж! Ходок она непревзойденный, — проворчал Антон.

— Знаешь, Антоша, не люблю я этих вредин, но, ежели честно, очень сомневаюсь, что росомаха повинна в смерти твоего отца. К мертвому, конечно, могла подойти, а чтоб на человека напасть, даже раненого, это вряд ли.

— Сговорились вы, что ли?! Сначала Пуля мозги мне парил, теперь вы, — вспылил Антон. — А меня понять кто-нибудь может?

— Сынок, успокойся. Тебе ум застила боль от потери отца. Думаю, он не одобрил бы… Так ведь и зайца можно обвинить, ежели тот вокруг побегал.

— А я слышал, что ханты росомаху очень даже почитают. Говорят, что она — одичавший снежный человек, — неожиданно изрек Михаил.

— Все, хватит! Закрыли тему. Не хотите помогать, не надо! Без вас разберусь, — разозлился Антон, хотя уже и сам начинал сомневаться в своей правоте.

— Ладно, не обижайся. — Лукьян, примирительно похлопал Антона по плечу. — Давай лучше спать…

Ночью выпал небольшой, воздушной мягкости снежок. И утром с низких облаков продолжали лениво падать невесомые снежинки. Идеальные условия для тропления! Позавтракав, охотники возобновили поиски. Во второй половине дня, пройдя километров десять, вышли на свежий, еще не застывший след.

Гоняя ночью зайцев, Топ исколесил пойму в этом месте вдоль и поперек.

— Больно много следов. Может, еще какая забрела? — предположил Михаил.

— Не! Одна набегала. А топанины много, оттого что росомахи по своим следам не ходят, все по целине, — пояснил Лукьян.

Промучившись до вечера, охотники так и не смогли найти выходной след. Темнело. Опять подошла пора вставать на ночевку.

К рассвету снег усилился. Видимость упала, следы засыпало. Высунув голову из палатки, бывалый промысловик почесал бороденку:

— День пропал. Что делать будем, робя?

— Так, может, домой? — с робкой надеждой подал голос Михаил.

— Я что? Как Антон Карпыч решит.

Антон, непривычный к походной жизни, уже и сам думал лишь о том, как, не осрамившись, выйти из щекотливой ситуации, в которую сам себя и загнал. Мерзнуть еще одну ночь в палатке в отсыревшем спальнике было выше его сил.

— Пуганули мы росомаху изрядно. Теперь она людей за версту обходить станет. Будем паковаться.

— Верно мыслишь, — поддержал Лукьян и, видя, с каким облегчением вздохнул Михаил, едва сдержал улыбку.

Подкова уже который год пятого и двадцатого числа каждого месяца приезжал с автолавкой в Верхи. Сегодня как раз был один из таких дней. Раздав почту, пенсию и то, что было заказано в предыдущий приезд, он не остался ночевать в поселке у приятелей, коих у него было немало, а поехал на свой промысловый участок.

По дороге в село он уже побывал там: проверял капканы, расставлял на тропках и у привады новые. Снял двух соболей, а всего с начала сезона на его счету было уже пять хвостов. Сейчас же на участок торопился из-за ночного снегопада, завалившего капканы на подрезку.

Ехал на пониженной передаче: дорогу снегом выровняло так, что колея едва угадывалась. Ориентировался по подступавшим с двух сторон деревьям.

Крутя баранку, гадал: «Попался ли кто за прошедшие сутки или нет?..» И сам себе отвечал: «Вряд ли. Штатные говорили, что в снег ни колонок, ни соболь не ходят».

Подъехав к ключу, по берегу которого вилась к зимовью расчищенная им тропа, заглушил двигатель, надел окамусованные лыжи, закинул за плечи рюкзак и широко зашагал. Выйдя на прямой участок заснеженного русла, обратил внимание на две скачущие черные точки. На фоне красновато-бурой коры кедра они на миг превратились в беляка. За ним пробежала росомаха.

Это был Топ. Увидев человека, он от неожиданности присел и, сгруппировавшись, пружиной метнулся обратно. Сзади громыхнуло. Резкая боль ожгла голову. Кровь начала заливать глаза. Чтобы стереть ее, Топ на ходу тыкался в снег. Остановился, только когда отбежал достаточно далеко. Опершись передними лапами на присыпанную снегом валежину, прислушался. Убедившись, что погони нет, закопался в мягкую, сыпучую перину.

События последних дней с завидным постоянством убеждали Топа в том, что люди стали жаждать его смерти. Он на всю жизнь запомнил круглое лицо ранившего его двуногого.

Обнаружив через две недели Круглолицего на своем участке, Топ решил понаблюдать, чем этот человек занимается в его владениях. Проходив за ним весь день, росомаха поняла, что он прячет мясо по пещеркам, устроенным в снежных кучах, и около них закапывает какие-то железки. Когда стало смеркаться, обидчик вернулся в бревенчатое логово, а утром прошел к широкой тропе и уехал на огромном рычащем дымом чудовище в сторону бесконечной равнины.

Это обрадовало Топа. Охота не ладилась, а в схронах двуногого было припрятано много мяса. Теперь можно было безбоязненно съесть его. Настораживало только то, что Круглолицый всегда оставлял возле своих тайников какие-то железки. Интуиция подсказывала — в них может таиться опасность.

Подойдя к ближайшей снежной куче, Топ тщательно обнюхал вход в пещерку. Пахло смолой и мясом. Запаха железа не было. Он успокоился — значит, двуногий здесь железку не поставил — и уверенно шагнул. В тот же миг снег вспучился, и переднюю лапу пронзила боль. Зверь отпрянул, но железная челюсть не отпускала. Охваченный ужасом Топ рванулся что было силы и, сдирая шкуру, освободил зажатые пальцы.