Час был поздний, да притом метель – на улицах ни души. Лишь одинокий экипаж порой проплывал мимо, медленно, будто с трудом одолевая мостовую, запорошенную снегом. Это, конечно, было иллюзией: для дикратационного поля снег не помеха, а вот расплющить подвернувшегося во мгле прохожего – проще простого. Было очень тихо: снег, смягчивший, округливший очертания города, будто ещё и съел все его звуки. Скрип шагов, гудок далёкого дилижанса – всё было призрачно, всё иллюзорно…
Морис свернул на перекрёстке Милосердия и по Госпитальной вышел на набережную Эст-Эббера. Длинная вереница фонарей сквозь метель выглядела фантастично, теряясь вдали цепочкой мягко расплывающихся, мерцающих огней. Где-то далеко впереди сквозь пелену неясно виднелась громада Триумфального моста – две монументальные башни, да вдали, за утонувшей в мареве ширью Тайна, мерцали огоньки островов.
В кармане пальто запел сигнал меатрекера2. И кому он ещё понадобился? Тэйсе. Конечно. Морис прекрасно понимал, что кроме брата больше звонить некому. Зачем звонит? Ну разумеется, чтобы заявить, что опять не придёт ночевать. Нет сил с ним ругаться. Не отвечать.
Осознав, что вот сейчас ещё и мост одолевать, и подняв голову впервые за всю дорогу, Морис получил в лицо особенно сильный заряд снега, несущегося над открытой набережной свободно и неистово.
– Ненавижу!.. – прошипел Морис неизвестно кому, изо всех сил натягивая едва не слетевшую шляпу и, наклонив голову, согнувшись в три погибели, с остервенением бросился вперёд, навстречу снегопаду. – Ненавижу эту идиотскую зиму, ненавижу этот идиотский мост, ненавижу этот идиотский город, ненавижу всю эту собачью жизнь… Пропади оно всё про…
– Остановись.
Этот негромкий, но исполненный силы голос раздался будто бы в самой голове Мориса.
В такую метель, когда и звук собственных-то шагов еле слышен, а вы находитесь один на безлюдной улице, подобное может, мягко говоря, обескуражить. От неожиданности Морис замер как вкопанный. Это его и спасло. Вылетевший из-за поворота дикратат промчался в шаге от Мориса, едва не задев его. Всё произошло так быстро, что Морис не успел даже как следует испугаться – экипаж исчез в метели, как призрак, лишь над мостовой бешено кружился снег, взметённый дикратационным полем. А Морис всё стоял, тупо глядя вслед, и его мелко трясло.
– Вам не мешало бы выпить, сударь, – всё тот же голос, приглушенно донёсшийся из завывания метели, заставил Мориса повернуться в сторону подошедшего. Им оказался довольно молодой на вид господин, одетый в чёрное и белое. Священник? Адвокат? Что ему за дело до Мориса? Хотя, конечно, спасибо за его окрик – это ведь его окрик слышал Морис пару мгновений назад?..
– Я не употребляю алкоголь, – машинально откликнулся Морис, всё ещё пребывая в ступоре. Произошедшее медленно доходило до него во всём масштабе ужаса: он мог умереть! Вот сейчас, прямо сейчас, здесь, на этой набережной…
– А напрасно, – довольно бесцеремонно заявил незнакомец. Теперь, рассмотрев его поближе, Морис подумал, что, должно быть, тот принадлежит к аристократии – налицо замашки дворянина. Да и к тому же – костюм, как говорят, с претензией: вместо обычного пальто или куртки – длиннополый плащ с белоснежным шарфом, белые лайковые перчатки обтягивают руки.
– Говорят, вино – это кровь самого мира, и оно способно творить чудеса, – непринуждённо улыбнувшись, продолжал незнакомец. Морис поморщился: точно, сынок какого-нибудь лорда, привыкший блистать в салонах.
– Я не верю в чудеса, сударь, – отрезал Морис.
– Правда? – как-то странно – как бы с искренней грустью, совершенно неуместной в данном случае, – спросил его случайный собеседник. – Печально… – Он сделал паузу. – Для вас.
Морис вгляделся в его бледное лицо. Слишком одухотворённое для салонного денди, но чересчур чувственное для священника, оно дышало такой уверенностью в себе, что вызывало бы раздражение, если бы не было исполнено искреннего, совершенно обезоруживающего дружелюбия. Морис поморщился. Разумеется, этот субъект, всё время проводящий в роскоши и удовольствиях, даже не представляет себе, насколько тяжела и муторна жизнь, насколько она беспросветна. Мало того, что из знати, так ещё, наверно, из этих проклятых виршеплётов, кропающих ради развлечения идиллические стишки, которые издатели охотно публикуют, едва посмотрев на титул автора…
– Благодарю вас, сударь, – сказал Морис, вкладывая в любезную фразу чёткую интонацию окончания беседы. – Вы спасли мне жизнь. Спасибо, что окликнули.
– Ну что вы, – тепло улыбнулся незнакомец, проигнорировав интонационную точку. – Мне показалось, что это вы меня первый окликнули.
– Я никого не окликал, вам померещилось, должно быть.
– В самом деле? Ох уж эта метель… Славный сегодня вечер, да?
«Издевается, – со злостью подумал Морис. – Хороший хозяин собаку бы сегодня не выпустил на улицу…» И только тут его резануло странное: на незнакомце не было шляпы. Это в такую-то погоду! По-видимому, «аристократа» нисколько не тревожил снег, запорошивший его волосы. Усыпанные сверкающими снежинками, светло-медового цвета, они отливали золотом в свете фонаря и слегка завивались от влаги. Странный тип. Странности привлекали Мориса, хоть он и скрывал это обстоятельство в глубине души.
– Если вы о погоде, то боюсь, что я не разделяю вашего мнения. Из-за этой метели я чуть было под дикратат не попал, между прочим. Хорош водитель – так гонять при нулевой видимости! Обратите внимание, скорее всего пьяный.
– Этот водитель не выпил ни капли. Он спешил доставить в госпиталь умирающего человека, – спокойно объяснил незнакомец. – А вот вы неслись сломя голову, не глядя по сторонам.
– Да разумеется! Но он мог бы и предположить, что на улице могут быть люди…
Тут Морис внезапно осознал, что сказал незнакомец.
– А с чего вы взяли… – Начал он и осёкся. Он впервые взглянул незнакомцу в глаза. А глаза у того были престранные. В них было что-то такое, что заставило Мориса лихорадочно приглядываться, стараясь понять: что не так?! Что необыкновенно, нелогично, немыслимо в его собеседнике? Если не считать сильной бледности, которой отличалось лицо незнакомца, в нём не было ничего особенного – человек как человек… И всё же… Морису стало как-то не по себе. Так бывает, когда вы находитесь совершенно один в доме и вдруг слышите, как в соседней комнате скрипнула дверь. Вы думаете: разумеется, это ветер, или рассохшееся дерево, или вам просто послышалось. Но всё равно становится неуютно.
– Пожалуй, я пойду, – сказал Морис. – Ещё раз благодарю вас!
– Это чувство – едва ли не лучшее, что вы знали в жизни, признайтесь, – добродушно заметил незнакомец, снова совершенно очевидно проигнорировав прямое прощание Мориса и продолжая беседу. Морис, собиравшийся было повернуться к нему спиной, замер. – Жизнь – куда более ценная штука, чем иногда кажется, но осознаёшь это лишь на пороге смерти. Прекрасное ощущение. Не находите?.. Простите, я не знаю вашего имени?
– Морис Эрванд, к вашим услугам, – пробормотал Морис, автоматически протягивая руку. При этом, стыдясь своей нелепой мнительности перед самим же собой, он подумал: «Я только пожму ему руку, как требует вежливость. И пойду дальше. Меня это ни к чему не обязывает».
Незнакомец учтиво кивнул, распуская шнуровку на белой лайковой перчатке.
– Джейслин, – представился он. – Джейслин О-Монован.
«Хоть имя у него человеческое» – невольно подумал Морис. Имя было чем-то знакомо – будто он слышал его раньше. Только вот не мог припомнить, в связи с чем.
Но когда мужчина стянул длинную старомодную перчатку, Морис всё же почему-то заколебался. Что-то в незнакомце было явно не так… Что-то было неправильно, противоестественно, странно… Морис, неловко кашлянув, опустил руку, сделав вид, что стряхивает снег с пальто.
– Вы же только что были готовы умереть, – с усмешкой проговорил светловолосый дворянин, неведомо как поймав взгляд Мориса, который тот отчаянно прятал. – А теперь боитесь пожать руку незнакомцу?
