– Подайте кто сколько сможет, подайте кто сколько сможет… – Скороговоркой твердит безногий нищий, бесстыдно выставив розовые культи, пытаясь перегородить ими ход потоку людей, спешащих к метро. Бритоголовый бугай, смачно харкнув, плюёт в его сторону и поддаёт ногой жестяную банку для милостыни. Монеты раскатываются по асфальту, старик ползёт на четвереньках, подбирая их с заплёванной мостовой. Толпа брезгливо обтекает его, кто-то в спешке наступает ему на руку…

Скамейка находится внутри небольшого загона из полупрозрачного, покорёженного кое-где, разрисованного неприличными словами пластика. Под ногами вместо брусчатой мостовой, которой полагается устилать улицы городов, – твёрдое, шероховатое, отвратительного серого цвета покрытие, называющееся твёрдым, шероховатым и серым словом «асфальт». На асфальте здесь и там валяются окурки, кусочки битого стекла и какой-то ещё разнообразный мусор.

Он вышел из пластикового сооружения, и оказалось, что он на улице какого-то ужасного города. Улица забита неуклюжими, громоздкими передвижными средствами, двигатели которых при движении выбрасывают через специальные трубки смердящие облака, отчего воздух воняет невыносимо и едва пригоден для дыхания. Здания вдоль улицы – высокие, прямоугольные, с плоскими крышами и рядами одинаковых квадратных окон – гигантские бетонные коробки, симметрично таращатся множеством незрячих глазниц. Сама мысль о том, что такое уродливое сооружение можно называть «домом», кажется странной. Небо, закопчённое клубами дыма из двух труб, торчащих где-то на периферии за этими строениями, перечёркнуто протянутыми проводами. Вдоль улицы, по обеим сторонам, – деревья… Если, конечно, эти несчастные существа можно называть деревьями. Все их ветви обрублены, остались только уродливые чёрные остовы стволов, зияющие закрашенными краской спилами. Лишённые ветвей, но крепкие, с неповреждёнными корнями, они вынуждены мучиться. Они источают смрад боли и отчаянья, и их вид вызывает ни с чем не сравнимый ужас. Это как увидеть человека, ползущего с отрубленными ногами, с окровавленными обрубками. Сердце сжимается от отвращения и жалости.

Нет, этот мир никогда его не отпустит. Может быть, ничего другого на самом деле и нет? Возможно, вот она – явь, а всё остальное ему лишь снится?

Мёрэйн ещё раз взглянул на пластинку меатрекера. Устройство радужно блеснуло, поймав солнечный луч. Зачем Роу привёз ему из Эрендера этот странный сувенир? Почему вообще обратил внимание на то, что у людей появился ещё один вид развлечения? Народ каладэ не понимает этого чисто человеческого стремления чем угодно занять свой разум и тратить жизнь на занятия, не имеющие никакого смысла, кроме одного – создать иллюзию смысла. Даже двинэа, неприкасаемые народа каладэ, – не исключение. Хоть они и живут в суетном мире Мелека, но и они не разделяют склонности людей играть в игры. Каладэ никогда не играют, и это отличает их от людей… Это типично человеческая черта – играть в игры. Мёрэйн знал много игр, в которые играют люди, и много людей, которые играют в игры. Он много раз видел, как игры приводили к гибели – отдельные души и целые цивилизации. И так же много раз он видел, как игры спасали миры.

Он прижал руку к груди. Острые грани Звезды Ордена впились в кожу, и по пальцу побежала холодная серебристая капля крови.

Это – не обычная игра. Эта игра пахнет смертью.

Широко раскинулся Тайн. Туда и сюда между островами и берегами снуют по нему лодки, развозя по причалам пассажиров. Причалы и набережные громоздятся фасадами разноцветных, разных по высоте и форме зданий, здесь и там пестрят оригинальные, стильные и порой остроумные вывески заведений, маня зайти внутрь. За восемнадцать лет, прошедшие со дня принятия запретившей супермаркеты и магазины Декларации, повсюду место уродливых, суетливых торговых центров заняли уютные рестораны, ресторанчики, кафе, питейные, столовые, бутербродные, закусочные… Всех возможных форматов и ценовых категорий, от аристократических клубов до грошовых столовых, разных кухонь, разных стилей – только выбирай. И, конечно, больше всего заведений всех мастей облепило набережные Тайна.

На самом бойком месте, на набережной Лидии Мессингер, 14, зажатый меж старинных особняков, приютился ресторанчик. Не слишком большой, вовсе не вычурный, – но едва ли не самый известный в Анвере. Официально место называлось «Все секреты Джулии», но все в столице и далеко за её окрестностями всегда называли его исключительно «у Эви». Отчасти потому, что за всю историю существования ресторана никто так и не выяснил, кто же такая Джулия и какое отношение имеет она к вывеске, а отчасти – потому что образ хозяина всегда был частью образа заведения. Строгий, подтянутый, слегка прихрамывающий ресторатор часто сам встречал гостей, был немногословен и приветлив. А его кухня – исключительно на высоте. К каждому из праздников годового Восьмеричного круга он изобретал новое блюдо. Каждый посетитель стремился засвидетельствовать хозяину своё почтение и благодарность за прекрасно проведённое время. Мэтр Эви никому не отказывал в общении, выслушивал мнения, рассуждения и излияния, знакомился, вникал… Так уж получалось, что его знали все. И он знал всех.

Это было одно из немногих мест универсальной публики – здесь любили посидеть и представители аристократии, и учёные находившейся неподалёку Академии, здесь регулярно собирались несколько столичных филологических и философских кружков, а помимо всего прочего сюда стекались, как на паломничество, гурманы всех званий, социальных классов и занятий. Пассажиры лодок и гондольеры побогаче брали на вынос знаменитую выпечку «от Эви», парочки забегали за мороженым… Словом – нигде больше не сыскать было бы столь разношёрстной публики.

Тридцать пятый день месяца Йат выдался студёным и ветреным. Туман, лёгший ночью, схватился морозом, превратив мостовые в каток, зябкий ветер гонял сухую листву, струилась позёмка. Небо, с трудом просветлевшее к полудню, тут же начало темнеть. Уютный ресторанчик под вывеской с портретом улыбающейся немолодой дамы был заполнен до отказа. Любому прохожему в такой неприветливый день хотелось зайти в тепло и заказать чашку горячего шоколада – или чего покрепче.

Очевидно, именно таким желанием руководствовался очередной посетитель – ничем не примечательной внешности человек в сером пальто. Свободных столиков не было, но мэтр Эви, хозяин заведения, тут же обратился к нему и проводил его в дальний конец зала. Там за маленьким столиком для двоих сидел представительный господин средних лет. Дорогой чёрный костюм-тройка, тёмные очки, совершенно скрывающие глаза, толстая сигара и элитный виски – парочка аристократов по соседству полагали, что джентльмен из академических кругов, а несколько учёных, собравшихся за соседним столиком, были уверены, что он из числа аристократов.

Неприметный человек коротко поздоровался и сел за столик, заказав горячий шоколад.

– Выкладывайте, – кивнув, произнёс человек в чёрных очках. Голос у него был необычный – мягкий, словно бархатный, со странными обертонами.

– Проверено всё, сэр, – сказал пришедший. – Этого человека нет ни в одной из баз данных Империи.

– Вы уверены? – Спросил его собеседник, затягиваясь.

– Не был бы уверен – не пришёл бы. Все данные по неприкасаемым Ламби, отдельно – по тем из них, что носят на лице отметки.

– Умерших проверяли?

– Да, сэр.

– И этот человек не покидал пределы Марки, верно? Но при этом в Марке его нет?

– Всё куда сложнее. Согласно документам, такой человек вообще не рождался, не жил и не умирал на территории Империи за последние 100 лет.

– А раньше? – Усмехнулся человек в очках.

– А раньше нет данных, сэр.

– Хорошо. – Господин в очках отсалютовал собеседнику стопкой виски и осушил её. – Вы пока свободны. Проверьте ваш счёт.

Его собеседник молча кивнул и, оплатив напиток, вышел из ресторана. А господин в чёрных очках остался. Несколько минут он курил сигару и пил виски в одиночестве. А потом в кресло напротив, без всяких приглашений, уселся высокий парень в клёпаной кожаной куртке, с очень длинными огненно-рыжими волосами. Он снял с плеча гитарный чехол и аккуратно повесил его на спинку кресла.