– Лезть в душу ты училась явно у Нэррса, а не у меня, – процедил Мёрэйн. – Но если хочешь знать: я не убил бы Тони. Даже если бы знал наверняка, что расчёты Нэррса верны.

Они надолго замолкли. Мёрэйн, откинув голову, глядел на лилово-красно-золотую долину Ены. Госпожа Имааро любовалась им, не скрывая этого: она хорошо знала, что невозможно скрыть такие вещи от меари. Знала она также и то, насколько ему привычно такое внимание. Гибкий черноволосый мальчик с глазами цвета морской лазури и чертами лица, будто созданными художником-идеалистом, он приковывает взгляды окружающих – и не замечает этого. Он отлично знает, что именно заставляет других любоваться им.

Их красота – не красота тела. Такая красота не даётся от рождения – только приобретается после того, как они убивают в себе тех, кем родились, чтобы стать теми, кем они себя создали, сотворили сами себя, сделав из человеческого «Я» такое «Я», которое живёт за пределами человеческого, «Я» совершенное, обтёсанное, выверенное и выстроенное, как храм – который не может быть ничем кроме как воплощением идеала. Их красота – не от крови, а от Серебра, заменившего им кровь. Их красота заставляет других влюбляться, восхищаться, испытывать эротическое влечение или религиозный экстаз. Все эти чувства настолько же знакомы и понятны им, насколько чужды. Они за гранью, далеко от таких вещей… Да – они, как он сказал, не совсем люди… Вернее, совсем не люди. Их не дано понять никому – полноценно разговаривать они могут только друг с другом. И даже друг для друга остаются загадкой – настолько они разные.

Мёрэйна касались летящие сквозь него обрывки эмоций подруги. Словно клочья рваных облаков, они проносились, затмевая ясность.

– Скучаешь по нему?

Госпожа Имааро вздрогнула и отвела взгляд.

– Вот только не надо меня жалеть.

– Я перед тобой в долгу. Ты здорово помогла мне. Моя очередь спрашивать – чего ты хочешь, хранительница Библиотеки?

– Каково это – владеть Текстом? – Помолчав, спросила она. – Каково это – быть лишённым иллюзии иллюзорности? Этого спасительного самообмана, в который прячутся обыватели? Куда лучше жить в мире иллюзий. Куда проще прятаться в материю от бездны Меа, считать блажью всё, что приходит оттуда… Или вовсе не слушать… Не слышать… Этот шёпот… Мысли живых и мёртвых… Рассказы о том, что было и чего никогда не случалось, но могло бы случиться… Вопли… Крики… Эти ужасные голоса…

Мёрэйн улыбнулся.

– Я слышу Музыку.

Моронка вскинула на него свои огромные, от природы подведённые чёрным, глаза.

– Как мне научиться перестать бояться?

– Погляди на Ивет. Всё, что ты прочтёшь там, – это правда. Но разве это значит, что эта правда должна иметь хоть какое-то отношение к тебе, твоему времени, твоему миру, твоим родным здесь и сейчас? Меа – это Текст. Можешь увидеть то, что было, есть или будет… Но совсем не обязательно, что это имеет какое-то значение. Надо уметь относиться к этому просто. Надо уметь играть. Играть Текстом. Того, кто не умеет играть с Меа, Меа сводит с ума.

Он умолк, отвернувшись. Он хорошо знал этот страх, это одиночество, это отчаянное желание быть понятым… То душераздирающее чувство, которое знакомо всем, кому посчастливилось – или не посчастливилось – заглянуть в Меа. Чувство мучительного беспокойства, которому нет причин, которое не может корениться в обычной, знакомой всем реальности материальных вещей. Это можно сравнить лишь с ощущением, которое бы возникло у того, кто лёжа в своей постели, вдруг понял бы, что стены спальни отсутствуют, и оттуда, где они должны были бы быть, на него смотрит бездна… А в ней кишмя кишит жизнь, неведомая, непонятная, но в любой момент способная стереть в порошок. Именно так ощущает себя тот, кто соприкоснулся с Меа. В такие моменты просто необходимо, чтобы рядом был кто-то, кто поймёт, кто разделит это мучительное чувство, заслонит от зияющего Нечто своим соучастием. Но каждый, кто хоть раз испытал это, осознаёт – с этим он всегда один на один.

– Я не как вы, – мысль госпожи Имааро вторглась в его мысли. – Я касаюсь Меа, но мне так и не открылась ваша мудрость.

– Это не мудрость. По крайней мере, не у меня. Это знание, только и всего.

– Но сны? Видения? Неужели они не пугают? Разве можно спокойно радоваться жизни, видя эти кошмары?

Мёрэйн прикрыл глаза. Он терпеть не мог говорить об этом.

– Зачем тебе это, Ими?

– Я пытаюсь понять. – Она опустила голову. – Беседуя с тобой, я пытаюсь понять его. Так же, как беседуя со мной, ты пытаешься понять астреари.

– Моронское рацио можно изучить. Но меари… Ты шутишь, Им. Мы – загадка даже друг для друга. Глядя на одного меари, сложно постичь другого. Особенно если у того свыше сотни личностей.

– Мне проще больше никогда не встречаться с ним и не думать о нём. Даже не вспоминать о нём. Но… Но как же мне страшно одной! Если бы я могла верить в богов, я молила бы их о покое. Но я вижу Меа и знаю, что богов нет.

– Они есть, только не в том смысле, как обычно принято думать. Видишь Пустошь? Это Лик Великой Матери смотрит на тебя и на меня.

– Я не понимаю ваших аллегорий. Я не меари, чтобы видеть тот Свет, которому следуете вы. Но и не простая смертная, чтобы поклоняться призракам… Застряла посередине. Визионер. Одержимая. Потерянный странник. Мне холодно и одиноко.

Мёрэйн заглянул ей в глаза.

– Сейчас исправим.

Он протянул ей обнажённую руку.

Моронка вскинула на него глаза.

– Ты на полном серьёзе предлагаешь мне это?

– Ты же знаешь, как надо открываться – так, чтобы не было боли?

Она несмело коснулась его ладони. Её длинные пальцы заканчивались чёрными от природы ногтями.

– Я боюсь. До этого я делала это только с Альнарой.

Мёрэйн усмехнулся.

– О! Если ты пережила это с ним, то я тебе уж точно не причиню вреда, поверь мне.

Он осторожно коснулся пальцами её руки – изумление, любопытство, лёгкий испуг… Ничего, что стало бы серьёзным препятствием. Тогда его пальцы уверенно оплели её птеру, и их запястья соприкоснулись. Она задохнулась от наслаждения. Ток энергии пульсировал под его пальцами, бился на его руках, смешивался с ней.

– Лукавая, я и не подозревал, что всё время дружбы со мной ты хотела меня попробовать.

Его голос щекотал внутри её сознания, вкрадываясь в голос её собственных мыслей.

– Мне было любопытно, как изнутри ощущается самый массовый убийца в истории…

– Ну и как?

– Потрясающе, Мёрэйн…

Вот их энергии слились, перемешались. Он окончательно вошёл в её сознание, и они стали одним целым.

Госпожа Имааро видела небывалый по яркости и красоте сон.

Это был мир, которого она, дитя Тени, никогда не знала – море, озарённое лучами солнца… Белоснежные паруса на горизонте… Ярко-голубое небо и морские волны – нежные, ласкающие, словно гладящие её изнутри. Вот огромная свежая волна поднялась, накрывая её, и очень хотелось броситься в неё с головой, утонуть в ней, раствориться и ни о чём не думать…

– Ты не помнишь об этой встрече.

Слово прозвучало в самой сердцевине души Имааро. Так глубоко в той сложной структуре индивидуальных информационных полей, которую человеческая наука называет словом «подсознание», что активное мышление женщины не зафиксировало эту мысль. А через несколько мгновений она попросту забыла о том, что подумала её.

Мёрэйн отпустил её руку.

– Спи, Ими, – тихо шепнул он.

Тело моронки, лежащее на ложе алькова, сладко улыбнулось во сне.

Раэлин с Морисом встретились днём, в старом саду в одном из предместий Анвера. Это был едва ли третий-четвёртый раз, когда они видели друг друга: Морис никогда не поощрял, чтобы Тэйсе водил домой друзей.