Скульский махнул рукой, оставаясь при своем мнении, аккуратно подтянул брюки на коленях и сел, закинув ногу на ногу.

— На каком основании все же меня задержали? — спросил.

— Я не советовал бы вам петушиться, — заметил Дробаха. — Вы обвиняетесь в спекуляции листовым алюминием, организации взрыва в аэропорту, соучастии в убийстве гражданина Манжулы Михаила Никитовича, я уж не говорю о том, что давали взятки служебным лицам.

— А какие, собственно, у вас доказательства против меня?

— Все в свое время, Скульский. Вы нигде не называли своей фамилии, считали, что ни Гудзий, ни Хрущ не смогут выдать вас. Но они узнали вашу физиономию но фотографиям. Вы обвиняетесь, Скульский. в расхищении социалистической собственности в особо крупных размерах.

— Сейчас вы скажете, что только чистосердечное раскаяние смягчит мою вину и суд учтет это... Старая песня, гражданин следователь, и не надо меня агитировать. Не буду я вам помогать: докажете — признаю, не докажете — нет. Сами понимаете, у нас с вами абсолютно противоположные взгляды, мы с вами враги, гражданин следователь, вы стремитесь к одному, я — совсем к другому, мне ваши законы вот тут сидят, — хлопнул себя по затылку, — они связывают меня по рукам и ногам, я против них и против вас, жаль только, что проиграл.

— Да вы не могли не проиграть, — Дробаха поднялся во весь рост и показался Хаблаку выше, чем обычно.

— Не говорите... — блеснул глазами Скульский. — Ведь вы же случайно вышли на нас.

— Нет, Скульский, вы проиграли уже тогда, когда только начали свою аферу. Как таракан, хотели спрятаться в любую щелку, почувствовали, что с листовым алюминием дело швах, перекинулись на полиэтилен — видите, мы знаем даже это, хотя еще и не задержали Шиллинга, по обязательно задержим, теперь никто из вашей шайки не уйдет от расплаты.

— Не знаю я никакого Шиллинга, даже и не слышал о таком, — возразил Президент.

— Это еще не все, Скульский. Вы думали, что удастся взорвать самолет, вам не жаль было десятков людей, вам вообще никого и ничего не жаль, вы хищник, Скульский, и мы не можем мириться с такими в нашем обществе!

Дробаха вызвал конвоира и приказал увести Президента.

Скульский, опустив голову, направился к дверям, а Дробаха бросил ему в спину:

— Мы взорвали ваше логово. Скульский, и не будет пощады таким, как вы. Никогда и никому!

Дробаха поднял руку, как будто произносил клятву, а Хаблак отошел к открытому окну. Подумал: молодец. Иван Яковлевич, хорошо сказал — и правда, они взорвали логово преступников, теперь можно хоть на время перевести дух.

Майор сел на подоконник боком, засмотрелся на небо, вдруг заметил серебристый отблеск далеко под солнцем: самолет, охваченный со всех сторон его лучами, скользил в синеве. Одинокая крапинка двигалась в прозрачной высоте, казалось, бросая вызов вечному покою. Хаблак подумал: сколько их пронзают небо над материками и океанами! Летят с севера на юг, с востока на запад, будоража небесный простор ревом моторов.

1982 г., Киев

Он положил ладони на стол и попытался не показывать волнения — мужчина лет тридцати пяти с большими натруженными руками кузнеца, и майор Хаблак почему-то не мог отвести взгляд от этих длинных и сильных пальцев, чисто вымытых, с ухоженными ногтями, но мозолистых и со следами царапин, рук, привыкших к черной работе, хотя это были руки доктора наук. Хаблак знал, что ими перебраны тонны земли, что ученый не жалел времени, отыскивая обломки древней вазы или наконечники стрел. Руки свидетельствовали о терпении и целеустремленности ученого, с которыми, вероятно, неделями и месяцами он раскапывал какой-нибудь курган, зная, что вся эта тяжкая работа может оказаться тщетной.

Что ж, каждому свое, и можно представить себе радость человека, наконец-то нашедшего что-то. А человек, положивший сейчас руки на стол и смотревший куда-то мимо майора, нашел не что-нибудь — его находка буквально ошеломила не только научный мир, о ней сразу же заговорила пресса, ведь такое случается нечасто: в раскопанном скифском кургане лежала серебряная с позолотой чаша.

Ее вместе с другими вещами, которым тоже нет цены, нашли в усыпальнице скифского вельможи или царя. Она лежала, будто ее положили совсем недавно, хотя минуло около двух тысячелетий с тех пор, когда из нее в последний раз пили искристое вино, а может, просто холодную родниковую воду из ручейка, пробившего себе путь в соседней степной балке.

Ученый волновался, да и сам Хаблак тревожился, потому что эта уникальная чаша исчезла, накануне вечером кто-то похитил ее в издательстве, где выходила книга Ивана Васильевича Хоролевского и где он согласился рассказать о раскопках знаменитого кургана и показать уникальные находки.

— Я думаю, Иван Васильевич, — бодро заговорил Хаблак, хотя и не был окончательно уверен в своих словах, — мы вашу чашу найдем, не имеем права не найти, потому что какие же мы тогда... — Он хотел сказать «сыщики», но почему-то застеснялся этого слова, запнулся, щелкнул пальцами и произнес не то, что хотел: — криминалисты...

Слово прозвучало несколько напыщенно, майор сразу понял это и смутился, но Хоролевскому было не до словесных тонкостей — он сжал пальцы в кулак и глухо сказал:

— Никогда... никогда не прощу себе...

Хаблак понял, что имеет в виду ученый, однако не стал успокаивать его — в конце концов, доля вины Хоролевского велика: так носить в портфеле вещи, да еще не имеющие цены... Майор слышал, что скифская чаша бесценна, за рубежом коллекционеры могут дать за нее два миллиона долларов или даже больше — и вот тебе...

— Она не может исчезнуть, это было бы преступлением перед наукой! — Профессор умоляюще смотрел на майора, однако что тот мог добавить к уже сказанному? Склонил голову в знак согласия, и археолог понял его: встал, крепко пожал ему руку и пошел к выходу.

Хаблак смотрел вслед Хоролевскому, но уже не видел, как закрылась за ним дверь. Подпер лоб рукой, уставился на оклеенную дерматином столешницу старого канцелярского стола, не замечал даже бумаг, разбросанных на нем, вспоминая, как развивались события в издательстве.

Книгу Хоролевского уже отредактировали, когда пришло сообщение о его уникальной находке. Во время очередной встречи директор попросил археолога выступить перед коллективом и продемонстрировать находку. Хоролевский обусловил свое выступление тем, что на вечере будут присутствовать только руководящий состав и творческие работники издательства. Он редко соглашался на публичные лекции, считая себя плохим оратором, и, как правило, встречался только с подготовленной аудиторией.

В кабинете директора после работы собрались сотрудники издательства. Хоролевский привез с собой кинопроектор, установил его на письменном столе. На приставном столике разложил несколько найденных в кургане вещей. Украшения для уздечки, терракотовую статуэтку, монеты, а в центре — чашу.

Сотрудники рассаживались на стульях, стоявших у стен, с любопытством глядя на экспонаты, всех охватило радостно-приподнятое настроение, пробуждающееся у людей в предчувствии неизведанного и встречи с необычным.

Как успел установить Хаблак, всего на вечере собралось девятнадцать работников издательства. Список их лежал в ящике письменного стола майора.

И только один...

Вчера события разворачивались так. Хоролевский рассказал о работе археологической экспедиции, присутствующие осмотрели экспонаты, а потом профессор начал показывать свой фильм о раскопках. И тут погас свет.